НАТАЛЬЯ СУХАНОВА ● ОСТРЫЙ СЕРП ЛУНЫ
– Дедушка! – закричала Ина. – Дедушка, не уходи! Она меня убьет!
Но дедушка, закрыв руками уши, бросился бежать. Раза два Ина вывертывалась, но мать настигала ее:
Когда после Ина орала на своей кровати, она так ненавидела мать, что трудно было дышать, и она решила, что умирает, и зло обрадовалась этому. Теперь мать расстреляют, как сына тети Маши, когда он убил женщину. И суд спросит дедушку, почему он не защитил Ину, а уехал к себе домой. И дед скажет:
– Разрешите, я сяду? – и положит толстую таблетку под язык, а мокрый платок под рубашку на грудь. – Но что я мог сделать?! – заплачет он. – У меня больное сердце! Я не думал, что она убьет Иночку!
– Но ведь она вам кричала? – скажет суд, и дедушка забормочет:
Потом он выбросит таблетку из-под языка и платок из-под рубашки, зарыдает и скажет:
– Я тоже хочу умереть! Зачем мне жить, если Иночка умерла!
Дверь отворилась, вошла мать, вся еще в красных пятнах, и села к Ине на кровать.
– Вот видишь, – сказала она, – мне опять пришлось тебя бить. А разве маме приятно бить дочь?
Ина вцепилась пальцами в одеяло.
– Я хочу, чтобы ты была хорошая девочка.
Затылок Ины свело от напряжения, но она не поворачивала головы.
Съежившись и зло блестя глазами, Ина плюнула. Мать закричала, вскочила, схватилась за кровать, пытаясь перевернуть ее. С кухни прибежала бабушка, стала оттаскивать мать.
– Ты что, совсем с ума сошла? Отберут у тебя дитя, безумная!
– Пусть только попробуют!
– Перестань! – сердилась бабушка. – Если бы ты была хорошая, ты бы мать не выводила из себя. Из-за тебя одной все кругом больные.
– Нет! – снова закричала девочка. – Она дура паршивая! Ее суд убьет!
Так что уже и бабушка разозлилась, отвесила ей затрещину и заперла одну в комнате.
Час девочка выла, разбрасывая игрушки, стягивая и топча покрывало. Никто к ней не входил. Потом бабушка открыла дверь.
– Иди есть, – сказала она, не глядя на Ину.
За столом сидела мать.
Ина села за стол и, глядя на мать, столкнула со стола тарелку. Мать вскочила, надела плащ, убежала из дому.
– Сейчас пойду на все четыре стороны, – сказала громко Ина. – Скажу дедунечке, пусть он отвезет меня на границу, где милый папочка.
Отца Ина не помнила. Он ушел в армию, когда она была совсем маленькая, говорила из каждого слова всего по две буквы. В праздник они смотрели с дедом парад. Мимо проходили солдаты, а дедушка говорил:
– Вот, Иночка, такой и твой папа, мой сын. Скоро уже он вернется, тогда кончатся наши мучения.
Ина видела в городе и других солдат, которые шли обыкновенно по улице. Но отца представляла всегда таким, какими были солдаты на параде: с сильно повернутым суровым лицом, с замедленным громким шагом.
* * *
Во дворе не было ни Вовки, ни Лиды, ни Светки, ни Тани. Тузик мотал что-то в глубине двора. Вглядевшись, Ина увидела, что это кукла – может быть, Танькина, а может, Светкина.
«Ну и пусть! – подумала она. – Прибегут: ой-ой-ой, где моя кукла? А ее уже Тузик истрепал».
Нужно бы отогнать Тузика, но Ина повернулась и ушла в дом.
Бабушка на Ину не смотрела и не разговаривала с ней. Никто ее не любил.
Она опять вышла на крыльцо. Тузик хлебал на веранде из миски. Кукла лежала в углу двора лицом вниз – побитая, никому не нужная. Ина подошла, подняла ее, отряхнула. У куклы не было одной руки, а другая болталась на резиночке. Одна половина лица была веселая, другая – размытая, грустная. Кто-то пытался подрисовать ей выцветший глаз, не дорисовал и сделал усы. Ина слюной стерла их.
– Бедное дитя! – сказала она. – Бедное дитятко!
Виляя туловищем, приближался Тузик.
– Пошел прочь! – заругалась Ина. – Скотина бездушная!
Кукла всем тельцем прижалась к Ине.
– Не бойся, крошечка! – прошептала Ина. – Ты будешь моя доченька, моя Мариночка, тебя никто не тронет.
Был уже вечер. Ина сидела на крыльце, укутав куклу в одеяло. Светка подошла поближе, пригляделась и заорала на весь двор:
– Ой, Танькину куклу подобрала! Побирушка-руш-ка!
– Что ты врешь! Что ты врешь! – закричала Ина. – У меня эта кукла еще два года, мама купила мне!
– Да?! Да?! – закривлялась Светка. – Мама тебе купила! А может, папочка тебе купил? Это Танькина кукла! Она ее выбросила, а ты подобрала! В мусорный ящик лазила! Ха-ха! У тебя микробы будут! Заразная! Заразная!
– Сплетница! Сплетни разводишь! – гордо сказала Ина и зашептала кукле:
– Спи, малышечка, спи, крохотка!
Ине было беспокойно, она бы, может, лучше ушла домой, но Светка подошла слишком близко, и, бросив куклу, Ина подскочила и толкнула Светку, и еще толкнула, и уже готова была удрать, как вылетела Светкина мать:
– Да что это за ужас такой? Всех детей колотит, хулиганка эдакая! Будешь?! Будешь еще?!
– А ну, убери руки! – закричала из окна Инина мать. – Ты родила ее, чтобы бить? Родила? Свою девчонку колоти, а мою не трогай! Жить она вам не дает! Поперек горла встала!
– Так и знай: еще раз мою Светку тронет – я ей уши оборву!
– Руки коротки!
– Чего она сделала? – выскочила на крыльцо бабушка. – Чего она вам всем мешает? Чего она вам покоя не дает? Она к тебе, Светка, касалась? Она тебя затрагивала?
– У нее Танькина кукла!
– Какая еще Танькина? Какая еще Танькина? – завопила Ина.
– Танькина кукла!..
– Вы – хорошие!
– Всегда ко мне лезет! – с бойкой плаксивостью затараторила она.
Но у матери были с ней свои счеты:
– У тебя что, мало игрушек? Чего ты всякую пакость подбираешь? Что это за ребенок такой – ни минуты покоя! Выброси эту пакость сейчас же!
– Отдай! – завопила в неистовстве Ина.
– Раскричались на радость соседям! – закивала бабушка.
– Отдай! Отдай! Отдай! – бежала Ина за матерью.
– Ну что ты опять с ума сходишь? – сказала матери бабушка. – Завтра она забудет про эту куклу. Чего тебя черти ломают? Себя не жалеете – дайте хоть мне покой!
Целый день Ина возилась с куклой. Она не пошла на улицу, боясь, как бы Маринку не отобрала Танька.
Ина таскала куклу с места на место. То волосы ей расчешет и ленточку вплетет, то платье постирает.
На этот раз играла Ина шепотом – чтобы никто не сказал, что от нее голова болит. Шепотом они поиграли с куклой в Золушку. Чистили игрушечную посуду до блеска и песком, и зубным порошком. Потом садились в уголочке петь песенку:
Хо-ро-ша я, хо-ро-ша, да пло-хо о-дета.
Ни-кто замуж не берет девушку за э-то!
* * *
Потом Ина уложила Маринку спать:
– Нужно спать! Хорошие девочки должны спать! Ах ты, моя глупышка! Ну куда же я из дому уйду! Ты спи, а я пока обед приготовлю!
То-то бедная доченька, по которой столько дней плакала Ина и разыскала наконец по газетам, то-то родненькая доченька спала наконец в своей мягкой постельке рядом с ней, милой родной мамочкой!
* * *
По аллее шел длинный старый человек.
– Дядя! – крикнула Ина. – А что это, дождь, да?
– Нет, это листики падают, – рассеянно ответил старик, и только когда девочки расхохотались, усмехнулся и он: – Пошутили, да? Обманули дядьку?
Он сел на скамейку и смотрел смеющимися глазами на девочек.
– Дядя, что это, снег?
– Нет, это проходные билетики.
– В кино, да?
– А у меня три билетика – я буду три картины смотреть!
– А у меня пять!
– Э, нет, – сказал дядя, – в это кино пускают только по самым красивым билетикам!
– У меня красивый!
– А у меня получше еще!
– А мой листик наполовину летний, наполовину зимний! – крикнула Ина, и старик посмотрел на нее ласково, потому что она хорошо сказала, и лист у нее был очень красивый: большой, и желтый, и зеленый.
Но тут же верх взяла Светка. Она подобрала такой лист, что старик даже головой повертел:
– Ай да лист! С таким листиком уже не только в кино – в волшебную страну попасть можно! Вот если бы кусочек коры, мы бы сделали волшебный корабль.
Старик внимательно осмотрел кусок коры, несколько раз провел по ней пальцем, потом достал складной ножик, открыл лезвие, примерился и вырезал корабль, потом открыл лезвие поменьше и поскреб кору изнутри, там, где она была цветом, как мамины праздничные чулки. Затем освободил из ножика маленькое шило и провертел дырку. Оглядев сделанное, старик послал девочек искать прутики и палочки. И опять выбрал не Инин прутик, а Светкин. А Ине бы очень нужно было, чтобы ее прутик понравился старику, потому что, пока она смотрела, как ловко он орудует ножиком, ей пришла в голову одна мысль.
– А вы кто? Может, вы инженер? – спросила она.
– Нет, детка, не инженер.
Он обстругал прутик, продел его в лист – и это оказался парус.
– Ну вот, готово! Что же мы возьмем на корабль?
– Чемоданы, – позаботилась Танька.
– Ежика! – придумала Светка, и старик одобрительно взглянул на нее. Сколько уже раз он смотрел так на Светку, и Ина буркнула:
– Твой еж колючий и съест лист.
Старик покачал головой:
– Это корабль волшебный.
– Это же волшебный корабль! – подхватила Светка и посмотрела презрительно.
– А на моем острове (потому что волшебные корабли уже пристали к островам, и каждый должен был придумать, что будет на его острове), на моем как раз же никто не будет отдирать кору с деревьев и протыкать листья.
* * *
Похоже было, что старик смутился или загрустил. Он посмотрел внимательно на Ину, даже положил ей руку на голову, вздохнул и, отряхнув с колен крошки от коры, поднялся.
– Возьмите-ка этот кораблик, девчушки, – сказал он, и Светка сразу схватила, хотя и Танька протянула руку.
Танька уже пыхтела, уже готова была поругаться со Светкой, чей корабль, но Светка крикнула:
– Спасибо, дядечка! – и посмотрела с превосходством на Таньку: мол, видишь, кому дядечка подарил? Ина стояла, опустив глаза, но видела, что старик уходит, и, когда он был уже далеко, решилась и побежала за ним.
Светка с Танькой враз остановились и уставились вслед.
– Ты что, малышка? – спросил старик.
– А я с вами погуляю, – улыбаясь как можно приветливее, сказала Ина и, обернувшись, скорчила рожу Светке с Танькой, на всякий случай, чтобы они не вздумали увязаться.
И эти сразу обиделись и ушли. Теперь можно было и о деле поговорить.
– У меня папа тоже всякие штучки умеет делать, – начала она издалека. – Только мой папа сейчас в армии. А вы все умеете делать?
– Всего никто не умеет.
– Вы можете кукольную руку сделать?
– Это надо посмотреть. А куда же рука-то делась? Любимая кукла?
– Ага. Только вы этим, что с вами играли, не говорите, хорошо?
– А что они, смеются над твоей куклой?
– Это нехорошо. Над несчастьями нехорошо смеяться.
– Выкидывать тоже нехорошо.
– А ты разве хочешь выкинуть?
– Я не хочу выкидывать.
– И правильно. Лучше мы ее починим. Если сумеем.
– Да конечно, сумеете, – подбодрила его Ина.
– Вон в том доме я живу, – показал старик на двухэтажный дом. – Может, зайдешь ко мне в гости?
– Я не знаю. Когда-нибудь спрошу у мамы с бабушкой и зайду, – сказала рассудительно Ина, не отставая, однако, от нового знакомого ни на шаг.
Они уже вошли в дом и поднимались по лестнице, и старик спросил:
– А тебя ругать не будут?
Ина пожала плечами и перевела разговор на другое:
– А у моего дедушки тоже такое пианино, – похвасталась она, оглядывая комнату. – Мой дедушка – учитель по музыке. Это он сказал назвать меня Инессой. Только так меня будут звать, когда я вырасту взрослая. А это с кого портрет? У меня тоже очень красивая мама.
– Все мамы красивые.
– У меня мама такая красивая, что как артистка.
Туфли Ина сняла еще у порога. А теперь села на диван так, как учила ее сидеть в гостях мама – не ерзая и не болтая ногами.
– Вот мы сейчас перекусим немного!
– Спасибо, я не хочу! – ответила Ина и осталась собой довольна, и немного испугалась, как бы ее ответ не приняли всерьез.
– О, ты не знаешь, что у меня есть! Ты ела когда-нибудь варенье из лепестков роз?
– У нас бабушка умеет варить варенье из арбузных корок.
– Это хорошее варенье. Я тоже умею. А теперь, ну-ка, быстро мой руки и – к столу!
Они пили чай, и Ина прикидывала, рассказать или нет девчонкам о чаепитии, варенье из лепестков роз и прочем: как бы они тогда тоже не напросились в гости.
– А вы один живете? – спросила она, чтобы все время был интересный разговор.
– Да, после того, как умерла моя жена.
– А у нас одного дедушку на войне убили, а другой бабушки не было.
– Что-то я не совсем тебя понял, но это не важно.
– А что же вы делаете, когда один сидите?
– Книги читаю.
– А, – сказала сочувственно Ина, – конечно, что же еще делать, не в прятки же играть.
Старик рассмеялся:
– Забавная ты девчушка!
– Со мной не заскучаешь, так и бабушка говорит.
Потом старик немного показал ей кораблики: как они ходят и что как называется.
– Убрать паруса! – тихонечко нараспев кричал старик. – Руби мачту!
Ей уже давно пора было домой, но в комнате еще столько оставалось неосмотренного, да и жалко было старика, который как останется один, так вздохнет и сядет читать книги.
Прощаясь, Ина благонравно вздохнула:
– Ой, дома меня, наверное, заждались. Еще волноваться будут. Вы не скучайте – я скоро приду.
* * *
– Ты где была? – спросила мать, захлопнув за ней дверь.
– Ты где была?
– Ну?
– Дедунечка старенький – я ему помогла.
– Тебе разрешают с чужими людьми алалакать? А? Почему Светка не шляндает? Почему Танька не шляндает? В кого ты уродилась?
– Старикам же помогать надо.
– Ты слышишь, баба, старикам помогать надо! Она помогает тебе? Я вот ей помогу! Я – помогу!
– Он мне куклу обещал починить! – с обидой выкрикнула Ина. – Он кораблики мне показывал!
– Ко-раб-лики? Ты что же, в дом к нему ходила? Он тебя звал еще?
– Звал.
– Угощал? Конфетками кормил?
Тон матери не понравился Ине.
– Ничего не угощал!
– Угощал, я вижу. В глаза смотри, дрянь такая! По головке гладил?
– Ничего он меня не гладил!
– Сколько же ты у него сидела? А? Что вы делали? Что вы делали, говори!
– Да не сидела, не сидела я у него! – пугаясь, крикнула Ина.
– Баба, ты слышишь? Отвезем мы ее в больницу, помяни мое слово! Узнаю, что ты еще раз к старику ходила, запорю, так и знай! Я тебя лучше до смерти запорю, чем ты под забором будешь валяться! Не пускай ее, баба, гулять! Пусть дома сидит, если гулять по-хорошему не умеет! Чего ревешь?! Я тебя трогаю?! Чего нюни распустила? Тогда заплачешь – да поздно будет! Замолчи! Замолчи, я сказала! З-замолчи!!
Все равно был дождь, и никто не гулял. Ина посадила Маринку на кресло, и они стали играть в волшебные корабли.
– А на моем корабле будет бархатная комната, вся в зеркалах! – сказала Ина.
– А на моем – шелковая! – тоненько сказала кукла.
– На моем будут принцессы ходить в длинных платьях!
– А на моем – в брючках!
Потом они решили объединить свои корабли, и острова тоже, и поиграли еще, что у них будет на островах, соединенных большим Ворошиловским мостом.
Дождь перестал. Во двор вышли Вовка, Танька, прибежал из соседнего двора маленький Генка, и, кривляясь и хохоча, они играли в веселую игру. Танька посылала Генку к Вовке:
– Пойди и скажи ему: я причесываюсь веником!
Вовка отсылал Геночку обратно:
– Пойди и скажи: крокодилы едят галоши, а я – лягушек!
– Скажи: крокодилы живут в болоте, а я – на небе!
Ина высунулась в форточку и крикнула:
– Геночка, пойди и скажи: я ехал на велосипеде и руками крутил колеса, а ногами держался за руль!
– Генка! Орел похож на воробья!
– Вместо галош я ношу корыта!
– А ну, закрой форточку! – распорядилась бабушка. – Куда, раздетая, высуваешься? Наказанная – и сиди смирно, а то матери расскажу!
Форточку Ина закрыла, но в окно следила за игрой, и Маринку рядом поставила, чтобы та тоже смотрела.
Против ожидания, мать пришла веселая и ласковая:
– А посмотри, что я принесла! Нет-нет, сначала пообедай, покажи маме, какая ты умная девочка! Бабу слушала? Хорошо себя вела?
– Ах, бо-оже мой! – сказала бабушка. – Ай, я сама хочу играть в такую куклу!
– Взрослые не играют! – засмеялась мама.
– Я снова хочу быть малой! У меня такой куклы за всю жизнь не было!
– Такой куклы и у меня не было, не то что у тебя: вон она и моргает, и ходит, и «мама» говорит!
– Ай! Ай! Смотри, Инка, какой тебе мама подарок сделала! За то, что ты ее не слушаешь! Я бы тебе такого подарка не сделала, пока не заслужишь.
– Она больше не будет расстраивать маму! Она будет хорошей девочкой, правда, доченька? Ишь, какая красавица кукла, словно киноактриса какая-нибудь или леди! Знаешь, баба, везу я эту коробку, а парень в автобусе и так и сяк: «Девушка, что это вы везете? Наверное, свадебный наряд?»
– О-о, скажи, далеко то времечко!
– Кто это, говорит, такой счастливец, что на вас женится? Что за красавец?
– Да уж скажи, такой красавец, что и на люди не покажешь!
– Я слушала, слушала, да и ляпнула: «Везу куклу дочке». Не верит: «Что вы, девушка! Это вы, наверное, сами еще в куклы играете?»
– Ага!
– Так я уже сошла, а он, чудак, мне из окна машет, руки к сердцу прикладывает!
– Раньше прикладывать надо было, а теперь уже, скажи, на моей шее хомут!
Только тут Ина вспомнила о Маринке. Та тихо сидела в углу и смотрела в сторону. Делая вид, что не замечает Маринкиной обиды, Ина сказала:
– Вот тебе сестренка. И не капризничай, не будь упрямой нехорошей девочкой!
– Мамулечка, можно я с новой куклой погуляю?
– Только осторожно, доченька, не замазюкай.
– А можно я красное платье надену?
– Да уж что с тобой сделаешь – наряжайся. Подожди, доченька, я еще бантик тебе повяжу! А куколке мы сейчас завиток расчешем – как в парикмахерской!
Маринка грустно смотрела в сторону.
– У тебя жар! – сказала Ина строго. – Не капризничай, тебе нельзя гулять. Мы скоро придем.
Во дворе Ину сразу обступили.
– А мне тоже, – сказала Светка, – мне тоже на рождение мама такую куклу купит.
Маленькая Лида захныкала:
– Дай куку! Дай куку! Хочу! Хочу!
– Возьми, Лидинька, куку за лучку! – сказала Ина. – Будем гулять с кукочкой, дя? Ну вот, холосая девоцька! А тепель куке надо спать!
– Давайте играть! – жадно глядя на новую куклу Ины, сказала Светка. – Давайте играть в дочки!
Ина командовала, кому быть мамой, кому сестренкой куклы, что и как с ней делать. Она становилась все жестче и капризнее, и в конце концов девочки с ней поругались.
Когда она вернулась в дом, Маринка не спала, о чем-то думала.
– Умница, доченька! – сказала Ина лживым голосом. – Ну вот, а теперь температуры нет, теперь ты можешь поиграть!
– Ну что, погуляла? – спросила мать.
– Да ну их: «Да-ай мне! Да-ай мне!»
– А ты бы поделилась, – посоветовала бабушка.
– Я делилась!
– Думаешь, людей задобришь? – возразила бабушке мама. – Я всю жизнь каждому «здрасте», каждому «до свидания», все равно из проституток не выходила. У них капроны-нейлоны, а я штапель надену – они мне завидуют.
– Потому что рожами не вышли.
– Ничего, Иночка, ничего, красавица моя. А ты скажи: вот у вас мамки инженеры, а куклу такую вам не купят. А моя мамка мне купила, и все! И хоть повылупитесь!
– «Да-ай мне! Да-ай мне!» А сами роняют, пачкают!
– И не давай! Пусть сами покупают! Все равно хорошей для них не будешь. А ты береги куколку.
И все же Ине было скучно и нехорошо. Куклы сидели на окне, не глядя друг на друга. Новая улыбалась сама себе, Маринка грустно смотрела перед собой.
На ночь Ина положила их рядом в большую коробку.
– Ты уже большая девочка, – сказала она строго печальной Маринке. – Ты же не ребеночек, чтобы спать с мамой.
Но когда сама легла, все не спалось. Тогда она встала и взяла Маринку к себе.
* * *
Каждый день мать завела хвалить подаренную куклу:
– Хорошая у тебя новая кукла. А волосики – с начесом! Я бы тоже такую прическу хотела. Правда, баба? Ох, кукла! Наверное, у царевых дочек таких не бывало. Ну-ка, приведи свою куколку, возьми ее за ручку, доченька!
Ина вела.
– Тогда уж, поди, танцующие куклы будут! – замечала бабушка.
– А свою страшилу выброси на помойку, откуда взяла! Ну, чего надулась, как пузырь? Ну, зареви, зареви! Заплачь – дам калач! Зареви – дам три! Будешь такой противной – подарю новую куклу племяшке! Попомни мое слово!
Каждый такой разговор начинался с восхищения и кончался руганью:
– Ты видела, баба, такую бессовестную девчонку? Ей приведи слона на ленточке – она и тогда кукситься будет! Вон дед твой шкандыляет в гости. Пожалуйся, пожалуйся ему на маму, какую она тебе куклу купила!.. Здравствуйте!.. Да вон мать ее совсем замучила: вместо того чтобы себе какую косынку купить, куклу ей говорящую подарила!
– Что же ты, Иночка? – увещевал дед. – Разве не рада кукле?
– Рада, – вмешивалась бабушка. – Чуть мать за порог, сейчас готово дело: стягивает все с куклы, на свою чудищу рядит. Давеча думала – ресницы обдерет, всё глаза ей ковыряла.
– А ты, баба, мне не говорила!
– Да чего же зря расстраивать?
– Нельзя так, Иночка, нельзя, милая! – пугался дед.
– «Девочка, милая»! Я ей поковыряю!
– Да не отрывала, не отрывала я!
– Не ври! Господи, что за наказание? А все вы, все вы ей потакаете! Вон вы только на порог – у нее морда набок!
* * *
С тех пор как мать запретила ей брать в постель Маринку («Не смей ложить! Не смей ложить с собой помойную заразу!»), Ина оставляла ее в коробке, шепотом успокаивала, чтобы та не боялась одна ночью, а утром, если матери не было дома, бежала к ней.
Но в этот раз коробка оказалась пуста.
– Куда вы ее дели? Куда вы ее дели? – кричала Ина, а баба словно оглохла.
– Бабушка, родненькая, куда вы ее дели? Бабуленька, я всегда буду тебя слушаться! Бабуленька, скажи!
Но баба молча ворочалась от стола к печке.
– Баба, скажи! Баба, скажи! – заливалась Ина и, когда бабушка вдруг закричала, даже испугалась, задрожала от неожиданности.
– Ну, чего, чего ты ревешь? Ходила врач, велела выбросить помойную куклу, чтобы ты не заразилась и не умерла! Понятно тебе? Перестань реветь, нервов у меня больше на вас нет! Выбросили твою страшилу!.. Вернись! Вернись сейчас же – хуже будет!
Но Ина уже неслась через двор на улицу. В каком-то доме, в подъезде, сидя на каменных ступенях, она долго выла, размазывая слюни и стуча зубами.
Кто-то встал над ней:
– Ты что, девочка? Кто тебя обидел? Ты заблудилась? Может, ты потеряла деньги и боишься идти домой?
Но она только сильнее распустила слюни и уперлась, когда ее хотели поднять.
Голос ушел.
Отчаяние было все меньше, но и радость не возвращалась. Ничего не хотелось.
Она пошла к трамваю. Жил дедушка далеко, денег у нее не было, и она села в вагончике так, словно едет с кем-то. Только на окраине кондуктор спохватилась, что Ина одна:
– Девочка, ты куда же едешь?
Ина молчала.
– Ты, может, потерялась?
Ина покачала головой.
– Что же ты молчишь? Где твои мама, папа?
– Я еду к дедушке, – прошептала Ина.
– Одна? Что? Ты хоть знаешь, где дедушка-то живет? Что? За переездом? Да кто тебя отпустил-то? А?
– Может, там мать с ума сходит, – вмешался кто-то.
– Я всегда одна езжу, – соврала шепотом Ина, но, видимо, ей не поверили: качали головами, вздыхали, приглядывались.
С трамвая она сошла под неотступным взглядом кондуктора и неторопливым шажком примерной девочки пошла по низкорослой аллейке, но откуда-то налетела на нее бабушка, сзади ковылял дед, и кондуктор не отправляла трамвай – смотрела в свое окошко.
– По всему городу гоняешь меня! Вон и деда подняла с кровати! А ну, домой! – дернула ее за руку бабушка.
– Не пойду, – шепотом сказала Ина.
– Да цела, цела твоя уродина! Господи, навязались вы на мою шею, когда я уже от вас отдохну!
* * *
Лидочкина мать водила их в зоопарк и купила по открытке с белым медведем. Однако бабушка смотреть открытку не стала, а, поспешно отряхнув Ину в коридоре, подтолкнула к двери:
– Ну-ка, ступай, покажись. Папа приехал!
У стола стояла красиво одетая мама, а за столом сидел никакой не солдат – щупленький, в брюках и рубашке, дядя.
– Здравствуй, доченька! – сказал он ей. Руки были незнакомые, но когда он притянул ее к себе и поцеловал, что-то в нем стало похожее на Маринку, и тогда она обняла его за шею и сказала, жалея, что он уже не солдат:
– Зачем ты снял военную одежду?
– Надоело, доченька! – потягиваясь и прохаживаясь по комнате и все поглядывая на маму, говорил папа. – Теперь я человек личный, семейный.
Заходили соседи – и тогда мать оживлялась и ласковее смотрела на папу. Когда же соседи уходили, она как бы гордилась перед ним – наверное потому, что он такой маленький.
Прибежал дедушка. Они с папой бросились обнимать друг друга, но мама сразу ушла в другую комнату, папа все оглядывался на ту комнату, и дед загрустил и стал собираться к себе.
Вечером пришли гости. Среди них был один настоящий солдат, папин товарищ. Хоть и без ружья, но весь он был одно слово – солдат, и мама ему все время улыбалась, а он говорил: «Потрясемся?» – но совсем не трясся, а только чуть притопывал, а мама тряслась и подпрыгивала очень весело, но папа, хоть и улыбался, был невеселый.
И тогда Ина подошла к матери и громко и капризно сказала:
– Я хочу спать.
Мама попробовала не обратить на нее внимания, но не тут-то было.
– Я хочу спать.
Кончилось тем, что Ину за руку, уволокли в кровать бабушки, но зато Ина уверенно взяла Маринку и, чувствуя себя победительницей, заснула.
* * *
Когда Ина проснулась, мама уже ушла на работу, а папа был грустный. Он лег читать книжку, но у Ины были свои планы. Точно зная, что в первый день дочкам не отказывают, она увела его в игрушечный магазин.
– Ну, расскажи, доченька, как вы тут жили.
– Я росла, – рассеянно ответила Ина, занятая выбором игрушек.
– А мама часто ходила в кино, на танцы?
И хотя большая часть ее мыслей была за прилавком, Ина ответила так, как ему приятнее:
– Куда от меня пойдешь-то?
– Значит, воспитывала? – повеселел маленький отец.
– Воспитывала, – вздохнула Ина и показала на выбранную игрушку.
Но это было еще не все. Возвращаясь из магазина, она свернула на знакомый бульвар.
– Видишь, какие листья: наполовину летние, наполовину зимние?
Однако отец не заметил, ни как красиво она это сказала, ни то, что листьев почти и нет уже и они совсем зимние.
Ина не стала повторять, а показала на двухэтажный дом:
– Тут старенький дедулечка живет. Не наш, а другой. К нему нужно зайти.
– Может быть, в следующий раз? – возразил неуверенно отец, но Ина покачала головой:
– Он очень старенький. Он даже помереть может. И всё книги читает.
Когда старик открыл дверь, отец рассыпался в извинениях:
– Ах да, – сказал, вспомнив, старик, – кукла с оторванной рукой, да?
– Да ну что вы! Входите. Я одинокий вдовец – людям рад.
– Дядя, можно я завтра принесу куклу починить?
– Ну, конечно. Я уже думал, ты ее выбросила.
– С этой куклой беда, – покачал головой отец. – Я уж и не разберусь, кто прав, кто виноват. Знаете, до скандалов доходит. Жена говорит – упрямый бездушный ребенок, чурбан ей дороже матери.
Ина ушла с конфетами к кораблям, а старик и отец пили чай, и обрывки их разговоров доносились до занятой игрой девочки. Старик ласково улыбался, отец раскраснелся.
– Мужчина-то иногда еще нежнее женщины.
Всю дорогу домой отец был весел.
– Молодец, дочка, – два раза сказал он ей, – с умным человеком меня познакомила.
И она от гордости серьезная была: все хорошо она сделала – и отца развеселила, и о Маринке договорилась.
Однако когда она проснулась ночью – от дыма, или от света, или еще от чего, – отец почему-то сидел возле, в трусах и майке, и курил, и чуть не плакал.
Ей даже досадно стало: столько она старалась – и к старику его водила, и все – и вот зря. И еще ей было досадно, что он такой не солдат.
– Зря ты снял военную одежду, – опять сказала она.
– Спи, доченька, – погладил он ее по голове, и снова она испытала смешанное чувство – непривычности этой руки и нежной жалости к отцу, как к Маринке.
– Завтра сходим к дяде-старичку, – сказала она, улыбаясь сонно и ободряюще.
– Сходим, – безрадостно согласился он. Он ушел, и было грустно, и смыкались глаза, и неподвижно висел в окне острый серп луны.
– Спи, малышка, – вздохнула она, бережно прикрывая Маринку. – Спи – мама с тобой.
– Дедушка! – закричала Ина. – Дедушка, не уходи! Она меня убьет!
Но дедушка, закрыв руками уши, бросился бежать. Раза два Ина вывертывалась, но мать настигала ее:
Когда после Ина орала на своей кровати, она так ненавидела мать, что трудно было дышать, и она решила, что умирает, и зло обрадовалась этому. Теперь мать расстреляют, как сына тети Маши, когда он убил женщину. И суд спросит дедушку, почему он не защитил Ину, а уехал к себе домой. И дед скажет:
– Разрешите, я сяду? – и положит толстую таблетку под язык, а мокрый платок под рубашку на грудь. – Но что я мог сделать?! – заплачет он. – У меня больное сердце! Я не думал, что она убьет Иночку!
– Но ведь она вам кричала? – скажет суд, и дедушка забормочет:
Потом он выбросит таблетку из-под языка и платок из-под рубашки, зарыдает и скажет:
– Я тоже хочу умереть! Зачем мне жить, если Иночка умерла!
Дверь отворилась, вошла мать, вся еще в красных пятнах, и села к Ине на кровать.
– Вот видишь, – сказала она, – мне опять пришлось тебя бить. А разве маме приятно бить дочь?
Ина вцепилась пальцами в одеяло.
– Я хочу, чтобы ты была хорошая девочка.
Затылок Ины свело от напряжения, но она не поворачивала головы.
Съежившись и зло блестя глазами, Ина плюнула. Мать закричала, вскочила, схватилась за кровать, пытаясь перевернуть ее. С кухни прибежала бабушка, стала оттаскивать мать.
– Ты что, совсем с ума сошла? Отберут у тебя дитя, безумная!
– Пусть только попробуют!
– Перестань! – сердилась бабушка. – Если бы ты была хорошая, ты бы мать не выводила из себя. Из-за тебя одной все кругом больные.
– Нет! – снова закричала девочка. – Она дура паршивая! Ее суд убьет!
Так что уже и бабушка разозлилась, отвесила ей затрещину и заперла одну в комнате.
Час девочка выла, разбрасывая игрушки, стягивая и топча покрывало. Никто к ней не входил. Потом бабушка открыла дверь.
– Иди есть, – сказала она, не глядя на Ину.
За столом сидела мать.
Ина села за стол и, глядя на мать, столкнула со стола тарелку. Мать вскочила, надела плащ, убежала из дому.
– Сейчас пойду на все четыре стороны, – сказала громко Ина. – Скажу дедунечке, пусть он отвезет меня на границу, где милый папочка.
Отца Ина не помнила. Он ушел в армию, когда она была совсем маленькая, говорила из каждого слова всего по две буквы. В праздник они смотрели с дедом парад. Мимо проходили солдаты, а дедушка говорил:
– Вот, Иночка, такой и твой папа, мой сын. Скоро уже он вернется, тогда кончатся наши мучения.
Ина видела в городе и других солдат, которые шли обыкновенно по улице. Но отца представляла всегда таким, какими были солдаты на параде: с сильно повернутым суровым лицом, с замедленным громким шагом.
* * *
Во дворе не было ни Вовки, ни Лиды, ни Светки, ни Тани. Тузик мотал что-то в глубине двора. Вглядевшись, Ина увидела, что это кукла – может быть, Танькина, а может, Светкина.
«Ну и пусть! – подумала она. – Прибегут: ой-ой-ой, где моя кукла? А ее уже Тузик истрепал».
Нужно бы отогнать Тузика, но Ина повернулась и ушла в дом.
Бабушка на Ину не смотрела и не разговаривала с ней. Никто ее не любил.
Она опять вышла на крыльцо. Тузик хлебал на веранде из миски. Кукла лежала в углу двора лицом вниз – побитая, никому не нужная. Ина подошла, подняла ее, отряхнула. У куклы не было одной руки, а другая болталась на резиночке. Одна половина лица была веселая, другая – размытая, грустная. Кто-то пытался подрисовать ей выцветший глаз, не дорисовал и сделал усы. Ина слюной стерла их.
– Бедное дитя! – сказала она. – Бедное дитятко!
Виляя туловищем, приближался Тузик.
– Пошел прочь! – заругалась Ина. – Скотина бездушная!
Кукла всем тельцем прижалась к Ине.
– Не бойся, крошечка! – прошептала Ина. – Ты будешь моя доченька, моя Мариночка, тебя никто не тронет.
Был уже вечер. Ина сидела на крыльце, укутав куклу в одеяло. Светка подошла поближе, пригляделась и заорала на весь двор:
– Ой, Танькину куклу подобрала! Побирушка-руш-ка!
– Что ты врешь! Что ты врешь! – закричала Ина. – У меня эта кукла еще два года, мама купила мне!
– Да?! Да?! – закривлялась Светка. – Мама тебе купила! А может, папочка тебе купил? Это Танькина кукла! Она ее выбросила, а ты подобрала! В мусорный ящик лазила! Ха-ха! У тебя микробы будут! Заразная! Заразная!
– Сплетница! Сплетни разводишь! – гордо сказала Ина и зашептала кукле:
– Спи, малышечка, спи, крохотка!
Ине было беспокойно, она бы, может, лучше ушла домой, но Светка подошла слишком близко, и, бросив куклу, Ина подскочила и толкнула Светку, и еще толкнула, и уже готова была удрать, как вылетела Светкина мать:
– Да что это за ужас такой? Всех детей колотит, хулиганка эдакая! Будешь?! Будешь еще?!
– А ну, убери руки! – закричала из окна Инина мать. – Ты родила ее, чтобы бить? Родила? Свою девчонку колоти, а мою не трогай! Жить она вам не дает! Поперек горла встала!
– Так и знай: еще раз мою Светку тронет – я ей уши оборву!
– Руки коротки!
– Чего она сделала? – выскочила на крыльцо бабушка. – Чего она вам всем мешает? Чего она вам покоя не дает? Она к тебе, Светка, касалась? Она тебя затрагивала?
– У нее Танькина кукла!
– Какая еще Танькина? Какая еще Танькина? – завопила Ина.
– Танькина кукла!..
– Вы – хорошие!
– Всегда ко мне лезет! – с бойкой плаксивостью затараторила она.
Но у матери были с ней свои счеты:
– У тебя что, мало игрушек? Чего ты всякую пакость подбираешь? Что это за ребенок такой – ни минуты покоя! Выброси эту пакость сейчас же!
– Отдай! – завопила в неистовстве Ина.
– Раскричались на радость соседям! – закивала бабушка.
– Отдай! Отдай! Отдай! – бежала Ина за матерью.
– Ну что ты опять с ума сходишь? – сказала матери бабушка. – Завтра она забудет про эту куклу. Чего тебя черти ломают? Себя не жалеете – дайте хоть мне покой!
Целый день Ина возилась с куклой. Она не пошла на улицу, боясь, как бы Маринку не отобрала Танька.
Ина таскала куклу с места на место. То волосы ей расчешет и ленточку вплетет, то платье постирает.
На этот раз играла Ина шепотом – чтобы никто не сказал, что от нее голова болит. Шепотом они поиграли с куклой в Золушку. Чистили игрушечную посуду до блеска и песком, и зубным порошком. Потом садились в уголочке петь песенку:
Хо-ро-ша я, хо-ро-ша, да пло-хо о-дета.
Ни-кто замуж не берет девушку за э-то!
* * *
Потом Ина уложила Маринку спать:
– Нужно спать! Хорошие девочки должны спать! Ах ты, моя глупышка! Ну куда же я из дому уйду! Ты спи, а я пока обед приготовлю!
То-то бедная доченька, по которой столько дней плакала Ина и разыскала наконец по газетам, то-то родненькая доченька спала наконец в своей мягкой постельке рядом с ней, милой родной мамочкой!
* * *
По аллее шел длинный старый человек.
– Дядя! – крикнула Ина. – А что это, дождь, да?
– Нет, это листики падают, – рассеянно ответил старик, и только когда девочки расхохотались, усмехнулся и он: – Пошутили, да? Обманули дядьку?
Он сел на скамейку и смотрел смеющимися глазами на девочек.
– Дядя, что это, снег?
– Нет, это проходные билетики.
– В кино, да?
– А у меня три билетика – я буду три картины смотреть!
– А у меня пять!
– Э, нет, – сказал дядя, – в это кино пускают только по самым красивым билетикам!
– У меня красивый!
– А у меня получше еще!
– А мой листик наполовину летний, наполовину зимний! – крикнула Ина, и старик посмотрел на нее ласково, потому что она хорошо сказала, и лист у нее был очень красивый: большой, и желтый, и зеленый.
Но тут же верх взяла Светка. Она подобрала такой лист, что старик даже головой повертел:
– Ай да лист! С таким листиком уже не только в кино – в волшебную страну попасть можно! Вот если бы кусочек коры, мы бы сделали волшебный корабль.
Старик внимательно осмотрел кусок коры, несколько раз провел по ней пальцем, потом достал складной ножик, открыл лезвие, примерился и вырезал корабль, потом открыл лезвие поменьше и поскреб кору изнутри, там, где она была цветом, как мамины праздничные чулки. Затем освободил из ножика маленькое шило и провертел дырку. Оглядев сделанное, старик послал девочек искать прутики и палочки. И опять выбрал не Инин прутик, а Светкин. А Ине бы очень нужно было, чтобы ее прутик понравился старику, потому что, пока она смотрела, как ловко он орудует ножиком, ей пришла в голову одна мысль.
– А вы кто? Может, вы инженер? – спросила она.
– Нет, детка, не инженер.
Он обстругал прутик, продел его в лист – и это оказался парус.
– Ну вот, готово! Что же мы возьмем на корабль?
– Чемоданы, – позаботилась Танька.
– Ежика! – придумала Светка, и старик одобрительно взглянул на нее. Сколько уже раз он смотрел так на Светку, и Ина буркнула:
– Твой еж колючий и съест лист.
Старик покачал головой:
– Это корабль волшебный.
– Это же волшебный корабль! – подхватила Светка и посмотрела презрительно.
– А на моем острове (потому что волшебные корабли уже пристали к островам, и каждый должен был придумать, что будет на его острове), на моем как раз же никто не будет отдирать кору с деревьев и протыкать листья.
* * *
Похоже было, что старик смутился или загрустил. Он посмотрел внимательно на Ину, даже положил ей руку на голову, вздохнул и, отряхнув с колен крошки от коры, поднялся.
– Возьмите-ка этот кораблик, девчушки, – сказал он, и Светка сразу схватила, хотя и Танька протянула руку.
Танька уже пыхтела, уже готова была поругаться со Светкой, чей корабль, но Светка крикнула:
– Спасибо, дядечка! – и посмотрела с превосходством на Таньку: мол, видишь, кому дядечка подарил? Ина стояла, опустив глаза, но видела, что старик уходит, и, когда он был уже далеко, решилась и побежала за ним.
Светка с Танькой враз остановились и уставились вслед.
– Ты что, малышка? – спросил старик.
– А я с вами погуляю, – улыбаясь как можно приветливее, сказала Ина и, обернувшись, скорчила рожу Светке с Танькой, на всякий случай, чтобы они не вздумали увязаться.
И эти сразу обиделись и ушли. Теперь можно было и о деле поговорить.
– У меня папа тоже всякие штучки умеет делать, – начала она издалека. – Только мой папа сейчас в армии. А вы все умеете делать?
– Всего никто не умеет.
– Вы можете кукольную руку сделать?
– Это надо посмотреть. А куда же рука-то делась? Любимая кукла?
– Ага. Только вы этим, что с вами играли, не говорите, хорошо?
– А что они, смеются над твоей куклой?
– Это нехорошо. Над несчастьями нехорошо смеяться.
– Выкидывать тоже нехорошо.
– А ты разве хочешь выкинуть?
– Я не хочу выкидывать.
– И правильно. Лучше мы ее починим. Если сумеем.
– Да конечно, сумеете, – подбодрила его Ина.
– Вон в том доме я живу, – показал старик на двухэтажный дом. – Может, зайдешь ко мне в гости?
– Я не знаю. Когда-нибудь спрошу у мамы с бабушкой и зайду, – сказала рассудительно Ина, не отставая, однако, от нового знакомого ни на шаг.
Они уже вошли в дом и поднимались по лестнице, и старик спросил:
– А тебя ругать не будут?
Ина пожала плечами и перевела разговор на другое:
– А у моего дедушки тоже такое пианино, – похвасталась она, оглядывая комнату. – Мой дедушка – учитель по музыке. Это он сказал назвать меня Инессой. Только так меня будут звать, когда я вырасту взрослая. А это с кого портрет? У меня тоже очень красивая мама.
– Все мамы красивые.
– У меня мама такая красивая, что как артистка.
Туфли Ина сняла еще у порога. А теперь села на диван так, как учила ее сидеть в гостях мама – не ерзая и не болтая ногами.
– Вот мы сейчас перекусим немного!
– Спасибо, я не хочу! – ответила Ина и осталась собой довольна, и немного испугалась, как бы ее ответ не приняли всерьез.
– О, ты не знаешь, что у меня есть! Ты ела когда-нибудь варенье из лепестков роз?
– У нас бабушка умеет варить варенье из арбузных корок.
– Это хорошее варенье. Я тоже умею. А теперь, ну-ка, быстро мой руки и – к столу!
Они пили чай, и Ина прикидывала, рассказать или нет девчонкам о чаепитии, варенье из лепестков роз и прочем: как бы они тогда тоже не напросились в гости.
– А вы один живете? – спросила она, чтобы все время был интересный разговор.
– Да, после того, как умерла моя жена.
– А у нас одного дедушку на войне убили, а другой бабушки не было.
– Что-то я не совсем тебя понял, но это не важно.
– А что же вы делаете, когда один сидите?
– Книги читаю.
– А, – сказала сочувственно Ина, – конечно, что же еще делать, не в прятки же играть.
Старик рассмеялся:
– Забавная ты девчушка!
– Со мной не заскучаешь, так и бабушка говорит.
Потом старик немного показал ей кораблики: как они ходят и что как называется.
– Убрать паруса! – тихонечко нараспев кричал старик. – Руби мачту!
Ей уже давно пора было домой, но в комнате еще столько оставалось неосмотренного, да и жалко было старика, который как останется один, так вздохнет и сядет читать книги.
Прощаясь, Ина благонравно вздохнула:
– Ой, дома меня, наверное, заждались. Еще волноваться будут. Вы не скучайте – я скоро приду.
* * *
– Ты где была? – спросила мать, захлопнув за ней дверь.
– Ты где была?
– Ну?
– Дедунечка старенький – я ему помогла.
– Тебе разрешают с чужими людьми алалакать? А? Почему Светка не шляндает? Почему Танька не шляндает? В кого ты уродилась?
– Старикам же помогать надо.
– Ты слышишь, баба, старикам помогать надо! Она помогает тебе? Я вот ей помогу! Я – помогу!
– Он мне куклу обещал починить! – с обидой выкрикнула Ина. – Он кораблики мне показывал!
– Ко-раб-лики? Ты что же, в дом к нему ходила? Он тебя звал еще?
– Звал.
– Угощал? Конфетками кормил?
Тон матери не понравился Ине.
– Ничего не угощал!
– Угощал, я вижу. В глаза смотри, дрянь такая! По головке гладил?
– Ничего он меня не гладил!
– Сколько же ты у него сидела? А? Что вы делали? Что вы делали, говори!
– Да не сидела, не сидела я у него! – пугаясь, крикнула Ина.
– Баба, ты слышишь? Отвезем мы ее в больницу, помяни мое слово! Узнаю, что ты еще раз к старику ходила, запорю, так и знай! Я тебя лучше до смерти запорю, чем ты под забором будешь валяться! Не пускай ее, баба, гулять! Пусть дома сидит, если гулять по-хорошему не умеет! Чего ревешь?! Я тебя трогаю?! Чего нюни распустила? Тогда заплачешь – да поздно будет! Замолчи! Замолчи, я сказала! З-замолчи!!
Все равно был дождь, и никто не гулял. Ина посадила Маринку на кресло, и они стали играть в волшебные корабли.
– А на моем корабле будет бархатная комната, вся в зеркалах! – сказала Ина.
– А на моем – шелковая! – тоненько сказала кукла.
– На моем будут принцессы ходить в длинных платьях!
– А на моем – в брючках!
Потом они решили объединить свои корабли, и острова тоже, и поиграли еще, что у них будет на островах, соединенных большим Ворошиловским мостом.
Дождь перестал. Во двор вышли Вовка, Танька, прибежал из соседнего двора маленький Генка, и, кривляясь и хохоча, они играли в веселую игру. Танька посылала Генку к Вовке:
– Пойди и скажи ему: я причесываюсь веником!
Вовка отсылал Геночку обратно:
– Пойди и скажи: крокодилы едят галоши, а я – лягушек!
– Скажи: крокодилы живут в болоте, а я – на небе!
Ина высунулась в форточку и крикнула:
– Геночка, пойди и скажи: я ехал на велосипеде и руками крутил колеса, а ногами держался за руль!
– Генка! Орел похож на воробья!
– Вместо галош я ношу корыта!
– А ну, закрой форточку! – распорядилась бабушка. – Куда, раздетая, высуваешься? Наказанная – и сиди смирно, а то матери расскажу!
Форточку Ина закрыла, но в окно следила за игрой, и Маринку рядом поставила, чтобы та тоже смотрела.
Против ожидания, мать пришла веселая и ласковая:
– А посмотри, что я принесла! Нет-нет, сначала пообедай, покажи маме, какая ты умная девочка! Бабу слушала? Хорошо себя вела?
– Ах, бо-оже мой! – сказала бабушка. – Ай, я сама хочу играть в такую куклу!
– Взрослые не играют! – засмеялась мама.
– Я снова хочу быть малой! У меня такой куклы за всю жизнь не было!
– Такой куклы и у меня не было, не то что у тебя: вон она и моргает, и ходит, и «мама» говорит!
– Ай! Ай! Смотри, Инка, какой тебе мама подарок сделала! За то, что ты ее не слушаешь! Я бы тебе такого подарка не сделала, пока не заслужишь.
– Она больше не будет расстраивать маму! Она будет хорошей девочкой, правда, доченька? Ишь, какая красавица кукла, словно киноактриса какая-нибудь или леди! Знаешь, баба, везу я эту коробку, а парень в автобусе и так и сяк: «Девушка, что это вы везете? Наверное, свадебный наряд?»
– О-о, скажи, далеко то времечко!
– Кто это, говорит, такой счастливец, что на вас женится? Что за красавец?
– Да уж скажи, такой красавец, что и на люди не покажешь!
– Я слушала, слушала, да и ляпнула: «Везу куклу дочке». Не верит: «Что вы, девушка! Это вы, наверное, сами еще в куклы играете?»
– Ага!
– Так я уже сошла, а он, чудак, мне из окна машет, руки к сердцу прикладывает!
– Раньше прикладывать надо было, а теперь уже, скажи, на моей шее хомут!
Только тут Ина вспомнила о Маринке. Та тихо сидела в углу и смотрела в сторону. Делая вид, что не замечает Маринкиной обиды, Ина сказала:
– Вот тебе сестренка. И не капризничай, не будь упрямой нехорошей девочкой!
– Мамулечка, можно я с новой куклой погуляю?
– Только осторожно, доченька, не замазюкай.
– А можно я красное платье надену?
– Да уж что с тобой сделаешь – наряжайся. Подожди, доченька, я еще бантик тебе повяжу! А куколке мы сейчас завиток расчешем – как в парикмахерской!
Маринка грустно смотрела в сторону.
– У тебя жар! – сказала Ина строго. – Не капризничай, тебе нельзя гулять. Мы скоро придем.
Во дворе Ину сразу обступили.
– А мне тоже, – сказала Светка, – мне тоже на рождение мама такую куклу купит.
Маленькая Лида захныкала:
– Дай куку! Дай куку! Хочу! Хочу!
– Возьми, Лидинька, куку за лучку! – сказала Ина. – Будем гулять с кукочкой, дя? Ну вот, холосая девоцька! А тепель куке надо спать!
– Давайте играть! – жадно глядя на новую куклу Ины, сказала Светка. – Давайте играть в дочки!
Ина командовала, кому быть мамой, кому сестренкой куклы, что и как с ней делать. Она становилась все жестче и капризнее, и в конце концов девочки с ней поругались.
Когда она вернулась в дом, Маринка не спала, о чем-то думала.
– Умница, доченька! – сказала Ина лживым голосом. – Ну вот, а теперь температуры нет, теперь ты можешь поиграть!
– Ну что, погуляла? – спросила мать.
– Да ну их: «Да-ай мне! Да-ай мне!»
– А ты бы поделилась, – посоветовала бабушка.
– Я делилась!
– Думаешь, людей задобришь? – возразила бабушке мама. – Я всю жизнь каждому «здрасте», каждому «до свидания», все равно из проституток не выходила. У них капроны-нейлоны, а я штапель надену – они мне завидуют.
– Потому что рожами не вышли.
– Ничего, Иночка, ничего, красавица моя. А ты скажи: вот у вас мамки инженеры, а куклу такую вам не купят. А моя мамка мне купила, и все! И хоть повылупитесь!
– «Да-ай мне! Да-ай мне!» А сами роняют, пачкают!
– И не давай! Пусть сами покупают! Все равно хорошей для них не будешь. А ты береги куколку.
И все же Ине было скучно и нехорошо. Куклы сидели на окне, не глядя друг на друга. Новая улыбалась сама себе, Маринка грустно смотрела перед собой.
На ночь Ина положила их рядом в большую коробку.
– Ты уже большая девочка, – сказала она строго печальной Маринке. – Ты же не ребеночек, чтобы спать с мамой.
Но когда сама легла, все не спалось. Тогда она встала и взяла Маринку к себе.
* * *
Каждый день мать завела хвалить подаренную куклу:
– Хорошая у тебя новая кукла. А волосики – с начесом! Я бы тоже такую прическу хотела. Правда, баба? Ох, кукла! Наверное, у царевых дочек таких не бывало. Ну-ка, приведи свою куколку, возьми ее за ручку, доченька!
Ина вела.
– Тогда уж, поди, танцующие куклы будут! – замечала бабушка.
– А свою страшилу выброси на помойку, откуда взяла! Ну, чего надулась, как пузырь? Ну, зареви, зареви! Заплачь – дам калач! Зареви – дам три! Будешь такой противной – подарю новую куклу племяшке! Попомни мое слово!
Каждый такой разговор начинался с восхищения и кончался руганью:
– Ты видела, баба, такую бессовестную девчонку? Ей приведи слона на ленточке – она и тогда кукситься будет! Вон дед твой шкандыляет в гости. Пожалуйся, пожалуйся ему на маму, какую она тебе куклу купила!.. Здравствуйте!.. Да вон мать ее совсем замучила: вместо того чтобы себе какую косынку купить, куклу ей говорящую подарила!
– Что же ты, Иночка? – увещевал дед. – Разве не рада кукле?
– Рада, – вмешивалась бабушка. – Чуть мать за порог, сейчас готово дело: стягивает все с куклы, на свою чудищу рядит. Давеча думала – ресницы обдерет, всё глаза ей ковыряла.
– А ты, баба, мне не говорила!
– Да чего же зря расстраивать?
– Нельзя так, Иночка, нельзя, милая! – пугался дед.
– «Девочка, милая»! Я ей поковыряю!
– Да не отрывала, не отрывала я!
– Не ври! Господи, что за наказание? А все вы, все вы ей потакаете! Вон вы только на порог – у нее морда набок!
* * *
С тех пор как мать запретила ей брать в постель Маринку («Не смей ложить! Не смей ложить с собой помойную заразу!»), Ина оставляла ее в коробке, шепотом успокаивала, чтобы та не боялась одна ночью, а утром, если матери не было дома, бежала к ней.
Но в этот раз коробка оказалась пуста.
– Куда вы ее дели? Куда вы ее дели? – кричала Ина, а баба словно оглохла.
– Бабушка, родненькая, куда вы ее дели? Бабуленька, я всегда буду тебя слушаться! Бабуленька, скажи!
Но баба молча ворочалась от стола к печке.
– Баба, скажи! Баба, скажи! – заливалась Ина и, когда бабушка вдруг закричала, даже испугалась, задрожала от неожиданности.
– Ну, чего, чего ты ревешь? Ходила врач, велела выбросить помойную куклу, чтобы ты не заразилась и не умерла! Понятно тебе? Перестань реветь, нервов у меня больше на вас нет! Выбросили твою страшилу!.. Вернись! Вернись сейчас же – хуже будет!
Но Ина уже неслась через двор на улицу. В каком-то доме, в подъезде, сидя на каменных ступенях, она долго выла, размазывая слюни и стуча зубами.
Кто-то встал над ней:
– Ты что, девочка? Кто тебя обидел? Ты заблудилась? Может, ты потеряла деньги и боишься идти домой?
Но она только сильнее распустила слюни и уперлась, когда ее хотели поднять.
Голос ушел.
Отчаяние было все меньше, но и радость не возвращалась. Ничего не хотелось.
Она пошла к трамваю. Жил дедушка далеко, денег у нее не было, и она села в вагончике так, словно едет с кем-то. Только на окраине кондуктор спохватилась, что Ина одна:
– Девочка, ты куда же едешь?
Ина молчала.
– Ты, может, потерялась?
Ина покачала головой.
– Что же ты молчишь? Где твои мама, папа?
– Я еду к дедушке, – прошептала Ина.
– Одна? Что? Ты хоть знаешь, где дедушка-то живет? Что? За переездом? Да кто тебя отпустил-то? А?
– Может, там мать с ума сходит, – вмешался кто-то.
– Я всегда одна езжу, – соврала шепотом Ина, но, видимо, ей не поверили: качали головами, вздыхали, приглядывались.
С трамвая она сошла под неотступным взглядом кондуктора и неторопливым шажком примерной девочки пошла по низкорослой аллейке, но откуда-то налетела на нее бабушка, сзади ковылял дед, и кондуктор не отправляла трамвай – смотрела в свое окошко.
– По всему городу гоняешь меня! Вон и деда подняла с кровати! А ну, домой! – дернула ее за руку бабушка.
– Не пойду, – шепотом сказала Ина.
– Да цела, цела твоя уродина! Господи, навязались вы на мою шею, когда я уже от вас отдохну!
* * *
Лидочкина мать водила их в зоопарк и купила по открытке с белым медведем. Однако бабушка смотреть открытку не стала, а, поспешно отряхнув Ину в коридоре, подтолкнула к двери:
– Ну-ка, ступай, покажись. Папа приехал!
У стола стояла красиво одетая мама, а за столом сидел никакой не солдат – щупленький, в брюках и рубашке, дядя.
– Здравствуй, доченька! – сказал он ей. Руки были незнакомые, но когда он притянул ее к себе и поцеловал, что-то в нем стало похожее на Маринку, и тогда она обняла его за шею и сказала, жалея, что он уже не солдат:
– Зачем ты снял военную одежду?
– Надоело, доченька! – потягиваясь и прохаживаясь по комнате и все поглядывая на маму, говорил папа. – Теперь я человек личный, семейный.
Заходили соседи – и тогда мать оживлялась и ласковее смотрела на папу. Когда же соседи уходили, она как бы гордилась перед ним – наверное потому, что он такой маленький.
Прибежал дедушка. Они с папой бросились обнимать друг друга, но мама сразу ушла в другую комнату, папа все оглядывался на ту комнату, и дед загрустил и стал собираться к себе.
Вечером пришли гости. Среди них был один настоящий солдат, папин товарищ. Хоть и без ружья, но весь он был одно слово – солдат, и мама ему все время улыбалась, а он говорил: «Потрясемся?» – но совсем не трясся, а только чуть притопывал, а мама тряслась и подпрыгивала очень весело, но папа, хоть и улыбался, был невеселый.
И тогда Ина подошла к матери и громко и капризно сказала:
– Я хочу спать.
Мама попробовала не обратить на нее внимания, но не тут-то было.
– Я хочу спать.
Кончилось тем, что Ину за руку, уволокли в кровать бабушки, но зато Ина уверенно взяла Маринку и, чувствуя себя победительницей, заснула.
* * *
Когда Ина проснулась, мама уже ушла на работу, а папа был грустный. Он лег читать книжку, но у Ины были свои планы. Точно зная, что в первый день дочкам не отказывают, она увела его в игрушечный магазин.
– Ну, расскажи, доченька, как вы тут жили.
– Я росла, – рассеянно ответила Ина, занятая выбором игрушек.
– А мама часто ходила в кино, на танцы?
И хотя большая часть ее мыслей была за прилавком, Ина ответила так, как ему приятнее:
– Куда от меня пойдешь-то?
– Значит, воспитывала? – повеселел маленький отец.
– Воспитывала, – вздохнула Ина и показала на выбранную игрушку.
Но это было еще не все. Возвращаясь из магазина, она свернула на знакомый бульвар.
– Видишь, какие листья: наполовину летние, наполовину зимние?
Однако отец не заметил, ни как красиво она это сказала, ни то, что листьев почти и нет уже и они совсем зимние.
Ина не стала повторять, а показала на двухэтажный дом:
– Тут старенький дедулечка живет. Не наш, а другой. К нему нужно зайти.
– Может быть, в следующий раз? – возразил неуверенно отец, но Ина покачала головой:
– Он очень старенький. Он даже помереть может. И всё книги читает.
Когда старик открыл дверь, отец рассыпался в извинениях:
– Ах да, – сказал, вспомнив, старик, – кукла с оторванной рукой, да?
– Да ну что вы! Входите. Я одинокий вдовец – людям рад.
– Дядя, можно я завтра принесу куклу починить?
– Ну, конечно. Я уже думал, ты ее выбросила.
– С этой куклой беда, – покачал головой отец. – Я уж и не разберусь, кто прав, кто виноват. Знаете, до скандалов доходит. Жена говорит – упрямый бездушный ребенок, чурбан ей дороже матери.
Ина ушла с конфетами к кораблям, а старик и отец пили чай, и обрывки их разговоров доносились до занятой игрой девочки. Старик ласково улыбался, отец раскраснелся.
– Мужчина-то иногда еще нежнее женщины.
Всю дорогу домой отец был весел.
– Молодец, дочка, – два раза сказал он ей, – с умным человеком меня познакомила.
И она от гордости серьезная была: все хорошо она сделала – и отца развеселила, и о Маринке договорилась.
Однако когда она проснулась ночью – от дыма, или от света, или еще от чего, – отец почему-то сидел возле, в трусах и майке, и курил, и чуть не плакал.
Ей даже досадно стало: столько она старалась – и к старику его водила, и все – и вот зря. И еще ей было досадно, что он такой не солдат.
– Зря ты снял военную одежду, – опять сказала она.
– Спи, доченька, – погладил он ее по голове, и снова она испытала смешанное чувство – непривычности этой руки и нежной жалости к отцу, как к Маринке.
– Завтра сходим к дяде-старичку, – сказала она, улыбаясь сонно и ободряюще.
– Сходим, – безрадостно согласился он. Он ушел, и было грустно, и смыкались глаза, и неподвижно висел в окне острый серп луны.
– Спи, малышка, – вздохнула она, бережно прикрывая Маринку. – Спи – мама с тобой.