НАТАЛЬЯ СТЕРКИНА ● НЕ ВСПОМНИТЬ …
– Кто называл Федотова «Пава»? И написал о нем… Что?
– Повесть, кажется. Уже не помню. Пока еще помню, что кто-то говорил про «зрячие пальцы».
– Кто-то?! Норштейн!
– Ну, мы же его и смотрим! Выплывают из тумана лица, лампы… Видишь? Давай купим лупу…
– Странно звучит «давай». Призыв к чему? Пойти вдвоем и купить одну вещь?
– Ну хорошо, завтра я куплю лупу, и мы станем разглядывать…
– Лучше две.
– Но книга-то у нас одна! Можно по очереди.
– Я не сказал, что не хочу вместе…
– Передавая из рук в руки? Может быть, Шкловский?
– Что «Шкловский»?
– Ну, «Пава».
– Не помню. Отвяжись.
– Как больно не помнить…
– Скорее, неприятно.
– Может быть, завтра вспомним. Завтра вглядимся и…
– Наивная. Да в общем, плевать, кто. Обойдусь.
– Без этого обойдусь, без того обойдусь. Нет уж – пока не обрету, не уймусь!
– Угроза прямо. Не рад уж, что этот разговор затеял. Ну что пристала, не ты же страдаешь, что забыла…
– Кто написал про Паву? И я… Покоя-то нет.
– Ну да, нет покоя. Купи все-таки две. Вдруг…
– Одна потеряется? Провалится куда-то, как очки.
– Какие очки, какие очки?
– Которые я нашла!
– Упрекальщица! Вот вспомню сам, без тебя!
– Без меня? Без меня…
– Подожди… Ты куда завела? Это как это без тебя? Придумала тоже. Еще и ревет. Ревешь?
– Реву. Жалко-то нас как, жалко…
– Ну, из-за чего все это, скажи на милость?
– Уже и не вспомнить.
– Уже и не вспомнить…
РЕПЕТИТОР
На приготовленные тапочки даже не взглянула, ловко, не развязывая шнурков, скинула кроссовки, босиком вошла в комнату.
Узкие, длинные ступни, тонкие пальцы, ногти не накрашены.
Репетитор Лена. Как выяснилось, она приехала на самокате.
– Прямо из дома?
– Что вы. От метро.
– А в метро с ним как?
– Да он же складывается!
Дочка опаздывает. Как всегда опаздывает!
Предложил чаю. Осторожно завел беседу.
– Вы ведь аспирантка?
– Ну да.
– И действительно мехмат МГУ?
Отставила чашку.
– Вы же читали анкету.
Рассердилась? Вроде бы нет. Снисходительна к пожилому отцу ученицы…
Где же Ольга? На звонки не отвечает!
– Извините, она должна быть с минуты на минуту.
Кивает, что-то быстро пишет в своем телефоне. По виду не так уж и отличается от Ольги.
– Вы москвичка?
Ну что за бес вселился – тянет и тянет за язык.
– Нет, а что? Вы вроде не выставляли такое условие.
– Да нет-нет, ничего. Сам не знаю, зачем спросил.
Засмеялась.
– Это вы от смущения. Не знаете, как себя вести. Лучше никак.
Хлопнула Дверь. Ольга!
Вихрем ворвалась.
– Разуйся! Руки помой!
Куда там…
– Здрасьте. Извините. Пап, мы здесь будем, да?
Убрал чашки, освободил стол, и сам убрался с глаз долой.
Дверь прикрыли.
Чем заняться? Сел к компьютеру, разложил пасьянс. «Лучше никак». Что за позиция.
Ольге писать какие-то тесты по математике, она, конечно, ничего не понимает. Пробовал ей объяснять, результат – испорченное настроение.
Слезы, демонстративное молчание.
Когда он развелся с женой, Ольге было девять. С тех пор жена родила еще дочку, поменяла несколько раз место жительства, а значит и школу для Ольги. Сейчас осела в поселке за МКАДом. Ольга несколько раз в неделю ночует здесь.
Репетитора нашел он. Зашел на сайт, «кликнул», и вот – Лена.
Они чем-то похожи: высокие, худые, с распущенными длинными волосами.
О чем они там говорят?
Тихонько кашлянул, постучал.
– Простите, я только…
Обе подняли голову, посмотрели недовольно.
Вернулся к компьютеру, машинально переложил карту, машинально глотнул воды.
Что эта Лена о нем думает?
Ну да, Ольге бы подошел молодой отец – уверенный в себе, спортивный. Современный. Ее отчим такой…
– Ну все, к следующему разу все двадцать задач прорешай. Если что, звони.
Дверь открыли, но еще не вышли.
Встал, приготовил деньги.
– Пап, я Лену провожу?
Кивнул.
– Вот, пожалуйста.
Небрежно сунула деньги в карман джинсов, быстро обулась. Быстро, но Ольга уже от нетерпения подергала дверь, потеребила ключи. Нервный ребенок! Нервный…
Как она тогда плакала, как обвиняла их обоих.
Несколько месяцев жила с ним, пока жена была в любовном угаре.
Он был тогда мало вменяемым, только и говорил о ее предательстве, о своем стрессе, аффекте. Но дочку в школу отводил, суп ей варил, спать укладывал. И плакал, плакал…
А дочь то кидалась на шею – «папочка, я тебя люблю больше всех», то пряталась от него – «хочу с мамой жить».
Теперь все страсти улеглись.
Ушли.
Выглянул в окно – стоят, положили руки на руль самоката, смеются.
Уехала репетитор Лена… Будет ли результат? Что сегодня проходили? Как подступиться, расспросить?
– Олюшка, может, купить самокат, как у нее? Будешь в школу…
– Пап, что я, маленькая что ли?
Ушла в ванную, заперлась. Вот и жена бывшая, если что не по ней, юрк в ванную голову мыть…
Причем здесь маленькая?
Вернулся к компьютеру, смешал карты. Да, страсти улеглись, но ведь есть неутолимая потребность с кем-то что-то обсудить, как-то объясниться.
Смешно. А еще больше хочется идти с милой сердцу женщиной за руку, улыбаться ей. А это уж вообще обхохочешься…
– Выйдешь ты наконец? Сколько можно! Ты здесь не одна! Совесть нужно иметь!
Шум воды прекратился, но голос… Она поет! Его дочь поет! Ну надо же, поет она… Ему тут… Он тут…
Махнул рукой, уселся на диван, отгородился каким-то журналом.
– А она мне понравилась, эта Лена. Хорошо объясняет. Ты чего такой?
Смотрит круглыми глазами, на голове полотенце чалмой – ну копия, копия…
– Главное, чтоб результат был!
Ну зачем, зачем таким скрипучим голосом, когда сердце так ноет…
– Да будет, будет! Не знаешь, куда я фен дела?
ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ
В отцовском пальто он вышел на лестничную клетку, дверь, по счастью, не скрипнула.
Закурив, не дожидаясь лифта, сбежал на первый этаж.
Раскланявшись с удивленной соседкой, выскочил на мороз.
За угол, в переулок и – через два дома булочная. Свежий хлеб… Да ведь нет уже никакой «булочной»!
В минимаркете купил плюшки, «Можайское» и шоколадки для отцовских «девочек».
Всмотревшись в лицо кассирши, спросил:
– Как, не мерзнете в Москве?
Улыбнулась.
– Да уже привыкла.
Вздохнула.
– Но дома лучше…
Конечно, лучше! И ему – лучше. Но вот оказался посреди ночи у отца. Явился в одном костюме – галстук набок, напугал старика. И сейчас вылез зачем-то на холод… Ну да – за свежими булками. Вот и она – «за булками»…
Из-за чего полез на стенку вчера? Разорался, ключи швырнул чуть не в лицо…
Да, вернулся с «вечерки», как говорится, «усталый, но довольный», хотелось рассказать, как прошел семинар, а она… Напряженная, в глазах слезы… Сплошной упрек…
– Да я работал! Не с девками хороводился… Надоело!
Выскочил, чуть не угодил под машину, водитель обматерил.
– Давай отвезем его!
Добрая девушка. Да и парень посочувствовал.
– Сука, да?
– Жена-то? Нет… Просто чужая…
Вот именно – чужая! Это он и твердил себе, медленно шагая по переулку, а раз чужая, то и дом – чужой…
Когда он протиснулся в дверь, отец уже копошился на кухне в своей теплой, недавно подаренной ими пижаме. Еще спорили, какой цвет… И по этому поводу спорили!
– А я думал, ты еще спишь… Вот завтрак готовлю… Гоголь-моголь будешь?
Ох, как замотало-затрясло…
– Попозже, пап, попозже… Я вот тут булок купил, молока…
Стоит, смотрит – все приемлет… Худое лицо, две пары очков, слуховой аппарат…
Гоголь-моголь…
– Ладно, сейчас. Только руки вымою…
Вкусно. Как вкусно-то…
– Спасибо, пап… Прости, что ночью ворвался… Ну, извини… Да, я тут шоколадки купил… Кто-то из «девушек» сегодня будет?
– Оленька… Капустку кислую принесет. Заказал. Щи нам с тобой сварю.
Вот, еще и это…
Как сохраняет равновесие этот старик? Ну, приходят соцработник, уборщица, парикмахерша. Поит их чаем, слушает рассказы об их житье-бытье… Друзья иногда позванивают… Внуков нет… Они с женой наведываются нечасто… Почему? Да все потому – свой дом, свои мыши… А он, давно похоронивший жену, влачит… Ну откуда всплыло это «влачит»? Да еще неизвестно, кто из них «влачит»…
До щекотки любопытно – а как они жили, отец и мать? Ничего он про это не знает! Не задумывался… Да и сейчас бы не стал. Если бы не боль… Боль? Ну что-то вроде… Откуда боли в безлюбом сердце взяться?
А ведь заныло, когда отец про гоголь-моголь…
Он лежал в маленькой комнате на узкой кушетке под картиной, которую, кажется (не точно все это знал), написала бабка, когда была юной, подающей надежды… Что-то об этом говорилось, и часто говорилось, но ведь не осело, не стало частью судьбы. Почему?
Каким было начало их общей старости? Может, горечи было много? Может, бились головами о стены, вот как мы сейчас…
Но что, собственно, случилось? Пригласили преподавать… После трех скучных пенсионных лет – опять на люди. Что, лучше, когда оба сидели дома, каждый за своим «компом»? Привычка… Ну да, привычка… Но ведь все так пресно, вяло… И ведь давно так пресно и вяло, еще до этого «великого домашнего сидения», просто раньше не замечалось… И вот – контраст… Там – жизнь, студенты любопытные, здесь она – унылая…
С кем это отец? С Оленькой! Теткой лет сорока, улыбчивой – отзывчивой… И будут щи, и нужно будет смотреть в глаза отца, живущего так странно…
Позвонить ей? Конечно! Наговорил, кажется, лишнего… Оскорбил, наверное. Зачем? Любовь-нелюбовь, а неприятно, что… Ну да, да – стыдно! Но ведь и она могла… Как-то могла… Не дошло бы до такого. Вот опять «она»… Стоп-стоп – стоп. Бесплодно. Бесперспективно. Нужно время. И сейчас есть время… Время жизни у отца. В этой комнате, где все знакомо, в этой кухне, где все под рукой.
Да, забавно – в молодости жена сбегала «к маме», теперь он – «к папе». Вот и нужно будет ей сообщить, вот этак, с юморком, мол, перебешусь и вернусь, а пока…
– Пап. Я поживу у тебя пока?
– Поживи пока. Давай обедать.
– Кто называл Федотова «Пава»? И написал о нем… Что?
– Повесть, кажется. Уже не помню. Пока еще помню, что кто-то говорил про «зрячие пальцы».
– Кто-то?! Норштейн!
– Ну, мы же его и смотрим! Выплывают из тумана лица, лампы… Видишь? Давай купим лупу…
– Странно звучит «давай». Призыв к чему? Пойти вдвоем и купить одну вещь?
– Ну хорошо, завтра я куплю лупу, и мы станем разглядывать…
– Лучше две.
– Но книга-то у нас одна! Можно по очереди.
– Я не сказал, что не хочу вместе…
– Передавая из рук в руки? Может быть, Шкловский?
– Что «Шкловский»?
– Ну, «Пава».
– Не помню. Отвяжись.
– Как больно не помнить…
– Скорее, неприятно.
– Может быть, завтра вспомним. Завтра вглядимся и…
– Наивная. Да в общем, плевать, кто. Обойдусь.
– Без этого обойдусь, без того обойдусь. Нет уж – пока не обрету, не уймусь!
– Угроза прямо. Не рад уж, что этот разговор затеял. Ну что пристала, не ты же страдаешь, что забыла…
– Кто написал про Паву? И я… Покоя-то нет.
– Ну да, нет покоя. Купи все-таки две. Вдруг…
– Одна потеряется? Провалится куда-то, как очки.
– Какие очки, какие очки?
– Которые я нашла!
– Упрекальщица! Вот вспомню сам, без тебя!
– Без меня? Без меня…
– Подожди… Ты куда завела? Это как это без тебя? Придумала тоже. Еще и ревет. Ревешь?
– Реву. Жалко-то нас как, жалко…
– Ну, из-за чего все это, скажи на милость?
– Уже и не вспомнить.
– Уже и не вспомнить…
РЕПЕТИТОР
На приготовленные тапочки даже не взглянула, ловко, не развязывая шнурков, скинула кроссовки, босиком вошла в комнату.
Узкие, длинные ступни, тонкие пальцы, ногти не накрашены.
Репетитор Лена. Как выяснилось, она приехала на самокате.
– Прямо из дома?
– Что вы. От метро.
– А в метро с ним как?
– Да он же складывается!
Дочка опаздывает. Как всегда опаздывает!
Предложил чаю. Осторожно завел беседу.
– Вы ведь аспирантка?
– Ну да.
– И действительно мехмат МГУ?
Отставила чашку.
– Вы же читали анкету.
Рассердилась? Вроде бы нет. Снисходительна к пожилому отцу ученицы…
Где же Ольга? На звонки не отвечает!
– Извините, она должна быть с минуты на минуту.
Кивает, что-то быстро пишет в своем телефоне. По виду не так уж и отличается от Ольги.
– Вы москвичка?
Ну что за бес вселился – тянет и тянет за язык.
– Нет, а что? Вы вроде не выставляли такое условие.
– Да нет-нет, ничего. Сам не знаю, зачем спросил.
Засмеялась.
– Это вы от смущения. Не знаете, как себя вести. Лучше никак.
Хлопнула Дверь. Ольга!
Вихрем ворвалась.
– Разуйся! Руки помой!
Куда там…
– Здрасьте. Извините. Пап, мы здесь будем, да?
Убрал чашки, освободил стол, и сам убрался с глаз долой.
Дверь прикрыли.
Чем заняться? Сел к компьютеру, разложил пасьянс. «Лучше никак». Что за позиция.
Ольге писать какие-то тесты по математике, она, конечно, ничего не понимает. Пробовал ей объяснять, результат – испорченное настроение.
Слезы, демонстративное молчание.
Когда он развелся с женой, Ольге было девять. С тех пор жена родила еще дочку, поменяла несколько раз место жительства, а значит и школу для Ольги. Сейчас осела в поселке за МКАДом. Ольга несколько раз в неделю ночует здесь.
Репетитора нашел он. Зашел на сайт, «кликнул», и вот – Лена.
Они чем-то похожи: высокие, худые, с распущенными длинными волосами.
О чем они там говорят?
Тихонько кашлянул, постучал.
– Простите, я только…
Обе подняли голову, посмотрели недовольно.
Вернулся к компьютеру, машинально переложил карту, машинально глотнул воды.
Что эта Лена о нем думает?
Ну да, Ольге бы подошел молодой отец – уверенный в себе, спортивный. Современный. Ее отчим такой…
– Ну все, к следующему разу все двадцать задач прорешай. Если что, звони.
Дверь открыли, но еще не вышли.
Встал, приготовил деньги.
– Пап, я Лену провожу?
Кивнул.
– Вот, пожалуйста.
Небрежно сунула деньги в карман джинсов, быстро обулась. Быстро, но Ольга уже от нетерпения подергала дверь, потеребила ключи. Нервный ребенок! Нервный…
Как она тогда плакала, как обвиняла их обоих.
Несколько месяцев жила с ним, пока жена была в любовном угаре.
Он был тогда мало вменяемым, только и говорил о ее предательстве, о своем стрессе, аффекте. Но дочку в школу отводил, суп ей варил, спать укладывал. И плакал, плакал…
А дочь то кидалась на шею – «папочка, я тебя люблю больше всех», то пряталась от него – «хочу с мамой жить».
Теперь все страсти улеглись.
Ушли.
Выглянул в окно – стоят, положили руки на руль самоката, смеются.
Уехала репетитор Лена… Будет ли результат? Что сегодня проходили? Как подступиться, расспросить?
– Олюшка, может, купить самокат, как у нее? Будешь в школу…
– Пап, что я, маленькая что ли?
Ушла в ванную, заперлась. Вот и жена бывшая, если что не по ней, юрк в ванную голову мыть…
Причем здесь маленькая?
Вернулся к компьютеру, смешал карты. Да, страсти улеглись, но ведь есть неутолимая потребность с кем-то что-то обсудить, как-то объясниться.
Смешно. А еще больше хочется идти с милой сердцу женщиной за руку, улыбаться ей. А это уж вообще обхохочешься…
– Выйдешь ты наконец? Сколько можно! Ты здесь не одна! Совесть нужно иметь!
Шум воды прекратился, но голос… Она поет! Его дочь поет! Ну надо же, поет она… Ему тут… Он тут…
Махнул рукой, уселся на диван, отгородился каким-то журналом.
– А она мне понравилась, эта Лена. Хорошо объясняет. Ты чего такой?
Смотрит круглыми глазами, на голове полотенце чалмой – ну копия, копия…
– Главное, чтоб результат был!
Ну зачем, зачем таким скрипучим голосом, когда сердце так ноет…
– Да будет, будет! Не знаешь, куда я фен дела?
ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ
В отцовском пальто он вышел на лестничную клетку, дверь, по счастью, не скрипнула.
Закурив, не дожидаясь лифта, сбежал на первый этаж.
Раскланявшись с удивленной соседкой, выскочил на мороз.
За угол, в переулок и – через два дома булочная. Свежий хлеб… Да ведь нет уже никакой «булочной»!
В минимаркете купил плюшки, «Можайское» и шоколадки для отцовских «девочек».
Всмотревшись в лицо кассирши, спросил:
– Как, не мерзнете в Москве?
Улыбнулась.
– Да уже привыкла.
Вздохнула.
– Но дома лучше…
Конечно, лучше! И ему – лучше. Но вот оказался посреди ночи у отца. Явился в одном костюме – галстук набок, напугал старика. И сейчас вылез зачем-то на холод… Ну да – за свежими булками. Вот и она – «за булками»…
Из-за чего полез на стенку вчера? Разорался, ключи швырнул чуть не в лицо…
Да, вернулся с «вечерки», как говорится, «усталый, но довольный», хотелось рассказать, как прошел семинар, а она… Напряженная, в глазах слезы… Сплошной упрек…
– Да я работал! Не с девками хороводился… Надоело!
Выскочил, чуть не угодил под машину, водитель обматерил.
– Давай отвезем его!
Добрая девушка. Да и парень посочувствовал.
– Сука, да?
– Жена-то? Нет… Просто чужая…
Вот именно – чужая! Это он и твердил себе, медленно шагая по переулку, а раз чужая, то и дом – чужой…
Когда он протиснулся в дверь, отец уже копошился на кухне в своей теплой, недавно подаренной ими пижаме. Еще спорили, какой цвет… И по этому поводу спорили!
– А я думал, ты еще спишь… Вот завтрак готовлю… Гоголь-моголь будешь?
Ох, как замотало-затрясло…
– Попозже, пап, попозже… Я вот тут булок купил, молока…
Стоит, смотрит – все приемлет… Худое лицо, две пары очков, слуховой аппарат…
Гоголь-моголь…
– Ладно, сейчас. Только руки вымою…
Вкусно. Как вкусно-то…
– Спасибо, пап… Прости, что ночью ворвался… Ну, извини… Да, я тут шоколадки купил… Кто-то из «девушек» сегодня будет?
– Оленька… Капустку кислую принесет. Заказал. Щи нам с тобой сварю.
Вот, еще и это…
Как сохраняет равновесие этот старик? Ну, приходят соцработник, уборщица, парикмахерша. Поит их чаем, слушает рассказы об их житье-бытье… Друзья иногда позванивают… Внуков нет… Они с женой наведываются нечасто… Почему? Да все потому – свой дом, свои мыши… А он, давно похоронивший жену, влачит… Ну откуда всплыло это «влачит»? Да еще неизвестно, кто из них «влачит»…
До щекотки любопытно – а как они жили, отец и мать? Ничего он про это не знает! Не задумывался… Да и сейчас бы не стал. Если бы не боль… Боль? Ну что-то вроде… Откуда боли в безлюбом сердце взяться?
А ведь заныло, когда отец про гоголь-моголь…
Он лежал в маленькой комнате на узкой кушетке под картиной, которую, кажется (не точно все это знал), написала бабка, когда была юной, подающей надежды… Что-то об этом говорилось, и часто говорилось, но ведь не осело, не стало частью судьбы. Почему?
Каким было начало их общей старости? Может, горечи было много? Может, бились головами о стены, вот как мы сейчас…
Но что, собственно, случилось? Пригласили преподавать… После трех скучных пенсионных лет – опять на люди. Что, лучше, когда оба сидели дома, каждый за своим «компом»? Привычка… Ну да, привычка… Но ведь все так пресно, вяло… И ведь давно так пресно и вяло, еще до этого «великого домашнего сидения», просто раньше не замечалось… И вот – контраст… Там – жизнь, студенты любопытные, здесь она – унылая…
С кем это отец? С Оленькой! Теткой лет сорока, улыбчивой – отзывчивой… И будут щи, и нужно будет смотреть в глаза отца, живущего так странно…
Позвонить ей? Конечно! Наговорил, кажется, лишнего… Оскорбил, наверное. Зачем? Любовь-нелюбовь, а неприятно, что… Ну да, да – стыдно! Но ведь и она могла… Как-то могла… Не дошло бы до такого. Вот опять «она»… Стоп-стоп – стоп. Бесплодно. Бесперспективно. Нужно время. И сейчас есть время… Время жизни у отца. В этой комнате, где все знакомо, в этой кухне, где все под рукой.
Да, забавно – в молодости жена сбегала «к маме», теперь он – «к папе». Вот и нужно будет ей сообщить, вот этак, с юморком, мол, перебешусь и вернусь, а пока…
– Пап. Я поживу у тебя пока?
– Поживи пока. Давай обедать.