СЕРГЕЙ НАДЕЕВ ● СХОДСТВО С МЕТЕЛЬЮ

* * *

 

Изветшавшая шинелька – этот август обмелевший – мне уже

                                                       не по плечу,

Бесконечно надоевший, словно сбившаяся стелька, стелет

                                                        жесткую парчу.

Оскудел, поблек, продрался до локтей – куда беднее! – впору плакать

                                                                   и латать,

Стынут стекла в галерее, лист смородины сорвался, исподволь мутнеет

                                                                  гладь.

Вывернешь карманы – пусто. Бредили, брели по кругу с вымыслами

                                                                  и тщетой.

Многое простить друг другу легче стало, как ни грустно, – возраст,

                                                               видимо, такой.

Всё уже досадно близко: дым ботвы на впалых грядках, тонкий волос

                                                              холодов,

Расторопность беспорядка, склянки тонущая риска, полотняный лед

                                                                  обнов…

Утром стронешь георгины – обожжешь спросонья кожу, по запястьям

                                                           птичья дрожь,

Сад еще не влез в рогожу, лепит мокрые холстины, дробью высыплется

                                                                  дождь.

То и непереносимо, что до одури знакомо, повторяясь искони:

Непросохшая солома, горстка ягод, склянка дыма, пепел… – Господи,

                                                                  храни…

 

* * *                                                

                                         Г. К.

Арктический воздух потянется — и утянешь

Кашне на горле, шнуровку на рукаве,

А всё знобит: выдувается сквозняками

Тепло душевное… Только б не зареветь!

 

Куда торопимся? — если и к нам нагрянут,

Достанет мужества главное не признать —

На чтó растратили, перебеляя рьяно

Сердечной музыки тихую благодать.

 

И всё цепляемся — за локоток, за веру,

Что напоследок отчаянное тепло

Наградой выпало.

Не деревце облетело,

А свет приблизился. Божие ремесло.

 

* * *

Постой, не думай о разлуке!

Тебе ль — упрёки без конца

И вскидываться, в каждом звуке

Предчувствуя в дверях гонца?

 

…Нам только минуло двенадцать,

И только через десять лет

Нам робко предстоит обняться,

Страх погасив и верхний свет.

 

Покуда — головокруженье

Мы постигаем — из простуд,

Но мы уже живём движеньем

Друг к другу,

                 нас уже везут

 

Сквозь дождь, на деревянных лавках,

Раскачивая вдоль и вбок,

Трамваи «тройка» и «девятка»,

По рельсам волоча звонок.

 

Но — не ко времени, не к сроку…

И только через десять лет

Ты будешь выбегать к порогу

На шорох, на щелчок, на свет.

 

* * *

Прописные истины дороже

Парадоксов мысли и души.

Может быть, с годами стали строже?

Может быть.

                    Попробуй разреши.

 

Неспроста претит витиеватость.

Разве не по замыслу Творца

Разрывает сердце виноватость

За тебя, за прядку у лица?

 

Что гадать! Не сумерки созрели –

День иссох, до пряжи истончась.

Схватишься: а мы с тобою – те ли?…

И трещат под ветром иммортели,

Красками застывшими кичась.

 

* * *

                                             Светлане  Кековой

 

Безропотность наших свиданий

Таит беспричинную связь

Меж долгим — взахлёб — умираньем

И снегом, впечатанным в грязь.

 

Кому — это липкое зелье

На сгиб у плеча, на обшлаг, —

Нелепое сходство с метелью,

Зажатой в горячий кулак?

 

И шубы, и шали — нелепы,

Пока над открытой водой

Кружатся и гаснут приметы

Несбыточных странствий с тобой.

 

Но ты открываешь всё реже

Подшивку своих дневников,

Ты помнишь всё то же и те же

Размеры возросших долгов.

 

И нам — не спускают обманы

И требуют плату вперёд.

И тонут мои караваны,

Ступив на подтаявший лёд.

 

* * *

Мы неожиданно устали

О прежней жизни горевать.

Что с нею стало? – не зола ли?

Не простодушные слова ли

В провинциальную тетрадь?

 

Не комариное ли рвенье,

Не соль озёрной сулемы?

– Тугое ровное горенье,

Густое ангельское пенье

Среди обрушившейся тьмы!

 

Сполна досталось от предчувствий…

Ледаший дым, ночной озноб,

Немного крови в послевкусьи,

Нерасторопность захолустий

И полный перечень стыдоб.

 

* * *

                                              Н.К.

 

В библиотеке снов – какой тебе по нраву? –

В языческую масть, в готическую высь?

Петроний обещал к утру прислать ораву

Вихрастых сорванцов – аттический каприз.

 

Не сон тревожит плоть, обряженную в шоры,

Но плоть – накоротке с тяжёлым забытьём.

Плесни немного сна, чтоб выяснить – которым

Мы веки обожжём, как бабочку – огнём.

 

Пробудишься в слезах. Себя мы знаем – мало.

Не втиснуть ни словца в разбухший формуляр.

Ещё одной мечтой на свете меньше стало.

Какой гнетущий дар.

 

* * *

Мы так прониклись этим бытом,

Засаленным, поджавшим губы,

Вот этим кафелем разбитым

И скрежетом, проевшим трубы;

 

На кухне топчемся и мнёмся

Под жёлтой лампочкой суконной,

То чай прольём, то обожжёмся,

То – хлопнем створкою оконной.

 

Всё прожито – до самой гари.

И разве не сложилось вечной

Привычки составлять гербарий

По аннотации аптечной?

 

И неужели не досталось

Примет значительней, грознее,

Чем раздражение, усталость,

К несостоявшемуся жалость

Да вкус к осенней бумазее?..

 

Но не представить, как бы жили

Без мелочей, без неприязни –

Какой бы волей дорожили,

Какой бы

                  ожидали казни?

 

* * *

Труднее с возрастом и петь, и умирать –

Предметы скопятся, а в кровь войдут привычки:

И коммунальных благ разбухшая тетрадь,

И нажитые лычки.

 

Не чаяли, а как-то всё свелось

К негромкой должности и рифме простодушной,

И мы цепляемся – как рукавом за гвоздь,

Сбежав по мостику

                               далёкой ночью душной.

 

В конце концов, всё высказали мы,

Что мучило, бессонницей пытало, –

Заря  в окне, и не хватает тьмы

Слова связать устало.

 

Порвать с накопленным? – Вольно тебе стращать!

Уже не вырвемся.

Да захотим ли сами,

Как в юности, бездомность совмещать

С почтовыми листами?

 

* * *

                                             О. Ш.

 

Как быть с придуманным героем,
Гребущим на круги своя,
Веслом тяжелым волны роя
Губительного бытия?

Ему не боязно в обносках,
Но что он прячет за душой?
Какой виной прошиты доски
Его посудинки смешной?

Бог весть о чем ведет беседу
С непонимающим — собой;
Чего достиг? о чем поведал,
Плутая в лаве золотой?

Боюсь, не переждать ответа…
Но всех потерь мартиролог —
Полоска, лучик, нитка света:
Существования подлог.

И так ли велики утраты,
Придуманные наяву?
Душа себя бежит.

— Куда ты? —

В пучины… в бездны… в синеву…

 

* * *

 

Изветшавшая шинелька – этот август обмелевший – мне уже

                                                       не по плечу,

Бесконечно надоевший, словно сбившаяся стелька, стелет

                                                        жесткую парчу.

Оскудел, поблек, продрался до локтей – куда беднее! – впору плакать

                                                                   и латать,

Стынут стекла в галерее, лист смородины сорвался, исподволь мутнеет

                                                                  гладь.

Вывернешь карманы – пусто. Бредили, брели по кругу с вымыслами

                                                                  и тщетой.

Многое простить друг другу легче стало, как ни грустно, – возраст,

                                                               видимо, такой.

Всё уже досадно близко: дым ботвы на впалых грядках, тонкий волос

                                                              холодов,

Расторопность беспорядка, склянки тонущая риска, полотняный лед

                                                                  обнов…

Утром стронешь георгины – обожжешь спросонья кожу, по запястьям

                                                           птичья дрожь,

Сад еще не влез в рогожу, лепит мокрые холстины, дробью высыплется

                                                                  дождь.

То и непереносимо, что до одури знакомо, повторяясь искони:

Непросохшая солома, горстка ягод, склянка дыма, пепел… – Господи,

                                                                  храни…

 

* * *                                                

                                         Г. К.

Арктический воздух потянется — и утянешь

Кашне на горле, шнуровку на рукаве,

А всё знобит: выдувается сквозняками

Тепло душевное… Только б не зареветь!

 

Куда торопимся? — если и к нам нагрянут,

Достанет мужества главное не признать —

На чтó растратили, перебеляя рьяно

Сердечной музыки тихую благодать.

 

И всё цепляемся — за локоток, за веру,

Что напоследок отчаянное тепло

Наградой выпало.

Не деревце облетело,

А свет приблизился. Божие ремесло.

 

* * *

Постой, не думай о разлуке!

Тебе ль — упрёки без конца

И вскидываться, в каждом звуке

Предчувствуя в дверях гонца?

 

…Нам только минуло двенадцать,

И только через десять лет

Нам робко предстоит обняться,

Страх погасив и верхний свет.

 

Покуда — головокруженье

Мы постигаем — из простуд,

Но мы уже живём движеньем

Друг к другу,

                 нас уже везут

 

Сквозь дождь, на деревянных лавках,

Раскачивая вдоль и вбок,

Трамваи «тройка» и «девятка»,

По рельсам волоча звонок.

 

Но — не ко времени, не к сроку…

И только через десять лет

Ты будешь выбегать к порогу

На шорох, на щелчок, на свет.

 

* * *

Прописные истины дороже

Парадоксов мысли и души.

Может быть, с годами стали строже?

Может быть.

                    Попробуй разреши.

 

Неспроста претит витиеватость.

Разве не по замыслу Творца

Разрывает сердце виноватость

За тебя, за прядку у лица?

 

Что гадать! Не сумерки созрели –

День иссох, до пряжи истончась.

Схватишься: а мы с тобою – те ли?…

И трещат под ветром иммортели,

Красками застывшими кичась.

 

* * *

                                             Светлане  Кековой

 

Безропотность наших свиданий

Таит беспричинную связь

Меж долгим — взахлёб — умираньем

И снегом, впечатанным в грязь.

 

Кому — это липкое зелье

На сгиб у плеча, на обшлаг, —

Нелепое сходство с метелью,

Зажатой в горячий кулак?

 

И шубы, и шали — нелепы,

Пока над открытой водой

Кружатся и гаснут приметы

Несбыточных странствий с тобой.

 

Но ты открываешь всё реже

Подшивку своих дневников,

Ты помнишь всё то же и те же

Размеры возросших долгов.

 

И нам — не спускают обманы

И требуют плату вперёд.

И тонут мои караваны,

Ступив на подтаявший лёд.

 

* * *

Мы неожиданно устали

О прежней жизни горевать.

Что с нею стало? – не зола ли?

Не простодушные слова ли

В провинциальную тетрадь?

 

Не комариное ли рвенье,

Не соль озёрной сулемы?

– Тугое ровное горенье,

Густое ангельское пенье

Среди обрушившейся тьмы!

 

Сполна досталось от предчувствий…

Ледаший дым, ночной озноб,

Немного крови в послевкусьи,

Нерасторопность захолустий

И полный перечень стыдоб.

 

* * *

                                              Н.К.

 

В библиотеке снов – какой тебе по нраву? –

В языческую масть, в готическую высь?

Петроний обещал к утру прислать ораву

Вихрастых сорванцов – аттический каприз.

 

Не сон тревожит плоть, обряженную в шоры,

Но плоть – накоротке с тяжёлым забытьём.

Плесни немного сна, чтоб выяснить – которым

Мы веки обожжём, как бабочку – огнём.

 

Пробудишься в слезах. Себя мы знаем – мало.

Не втиснуть ни словца в разбухший формуляр.

Ещё одной мечтой на свете меньше стало.

Какой гнетущий дар.

 

* * *

Мы так прониклись этим бытом,

Засаленным, поджавшим губы,

Вот этим кафелем разбитым

И скрежетом, проевшим трубы;

 

На кухне топчемся и мнёмся

Под жёлтой лампочкой суконной,

То чай прольём, то обожжёмся,

То – хлопнем створкою оконной.

 

Всё прожито – до самой гари.

И разве не сложилось вечной

Привычки составлять гербарий

По аннотации аптечной?

 

И неужели не досталось

Примет значительней, грознее,

Чем раздражение, усталость,

К несостоявшемуся жалость

Да вкус к осенней бумазее?..

 

Но не представить, как бы жили

Без мелочей, без неприязни –

Какой бы волей дорожили,

Какой бы

                  ожидали казни?

 

* * *

Труднее с возрастом и петь, и умирать –

Предметы скопятся, а в кровь войдут привычки:

И коммунальных благ разбухшая тетрадь,

И нажитые лычки.

 

Не чаяли, а как-то всё свелось

К негромкой должности и рифме простодушной,

И мы цепляемся – как рукавом за гвоздь,

Сбежав по мостику

                               далёкой ночью душной.

 

В конце концов, всё высказали мы,

Что мучило, бессонницей пытало, –

Заря  в окне, и не хватает тьмы

Слова связать устало.

 

Порвать с накопленным? – Вольно тебе стращать!

Уже не вырвемся.

Да захотим ли сами,

Как в юности, бездомность совмещать

С почтовыми листами?

 

* * *

                                             О. Ш.

 

Как быть с придуманным героем,
Гребущим на круги своя,
Веслом тяжелым волны роя
Губительного бытия?

Ему не боязно в обносках,
Но что он прячет за душой?
Какой виной прошиты доски
Его посудинки смешной?

Бог весть о чем ведет беседу
С непонимающим — собой;
Чего достиг? о чем поведал,
Плутая в лаве золотой?

Боюсь, не переждать ответа…
Но всех потерь мартиролог —
Полоска, лучик, нитка света:
Существования подлог.

И так ли велики утраты,
Придуманные наяву?
Душа себя бежит.

— Куда ты? —

В пучины… в бездны… в синеву…