Марина КУДИМОВА. Петербургские приключения Эдгара Поэ, поэта.

Под новый год не грех поговорить о таинственном. Самое таинственное в жизни  пишущего – это ненаписанное.

С юности, прочитав биографический очерк Бальмонта, переведшего 5 томов Эдгара Аллана По (часто его фамилию транскрибировали тогда как Поэ), я мечтала написать повесть «По в Петербурге».

Легенду о приключениях великого американского безумца в столице снежной империи сто раз рассказывали и тысячу раз опровергали. Тем не менее, По зачем-то сам поведал эту невероятную историю в автобиографии. После исключения из университета Эдгар Аллан якобы бежал из дома, чтобы принять участие в борьбе греков за свободу вослед Байрону: «Не добравшись до Греции, я оказался в России, в Петербурге. Из затруднительного положения, в которое я попал там, мне удалось выйти благодаря любезности Г. Миддлтона, американского консула в Петербурге, и в 1829 г. я вернулся домой…» «Затруднительное положение» заключалось в том, что после ночного кутежа По попал в полицейскую часть, откуда консул его и вызволил. История всплыла потом в некрологе, опубликованном через день после смерти гения в газете «Нью-Йорк трибьюн».

Автобиография написана в 1839 г., когда Миддлтон был еще во здравии. Он делал запросы в МИД России о выдаче паспортов американцам в конце 20-х годов XIX в., но имя По там не упоминалось. Почему не предположить, что такой отчаянный выдумщик получил паспорт на чужое имя? Как бы то ни было, По демонстрировал брату шрам, якобы полученный на дуэли в России. И в биографии великого поэта, по словам Бальмонта, «промежуток времени между 1827 годом и 1829 так же, как промежуток времени между 1831 и 1833, затянут неизвестностью…».

В результате я написала о приключениях По в Петербурге стихотворение – и на том застряла. Остановил меня вечный страх перед большой прозой, но не только. Оказалось, что такую новеллу уже хотел писать – и тоже не осилил – Ю. Тынянов. Правда, есть различие между моим и тыняновским замыслом. Тынянова, естественно, интересовала гипотетическая встреча По с Пушкиным, а меня – с Гоголем, который как раз тогда прибыл в столицу счастья искать.

Гоголя и По, если бы я верила во все это, вполне можно считать мистическими двойниками. Они родились в один год – с разницей в 2 месяца. Оба были выдающимися психами и гениями, что часто неразделимо. Оба боялись того, что с ними и случилось: Гоголь – умереть во сне (таки умер!), По – в одиночестве (таки тоже!), и оба – быть погребенными заживо (как – возможно, хоть и снова недоказуемо, с обоими и произошло).

Н. Харджиев уверял, что «последним и самым упрямым адептом “петербургского казуса” в биографии По» был поэт В. Пяст: «По сообщению В. Пяста, ему  «удалось впоследствии узнать» (?), что в уничтоженном полицейском архиве находился документ «сказочной ценности…  – запись о задержании на улице в начале 30-х годов (!) американского гражданина Эдгара Аллана По».

Россия была одной из первых стран, где уже в конце 40-х гг XIX века неизвестные нам (но не Гоголю!) толмачи перевели фантазии По, замеченные самим Белинским. Гоголь запросто мог это читать.

Вступительную статью к «Трём рассказам Эдгара Поэ» в 1861 г. написал Достоевский. Но это уже другая история.

Осталось «совсем немного»: добыть документ «сказочной ценности» и провести расследование дуэли и дебоша, учиненного американским поэтом почти 200 лет назад в северной Пальмире. Эпитет Пяста «сказочный» тут в самый раз.

Засим – с Новым годом всех читателей дорогой Гостиной!

 Под новый год не грех поговорить о таинственном. Самое таинственное в жизни  пишущего – это ненаписанное.

С юности, прочитав биографический очерк Бальмонта, переведшего 5 томов Эдгара Аллана По (часто его фамилию транскрибировали тогда как Поэ), я мечтала написать повесть «По в Петербурге».

Легенду о приключениях великого американского безумца в столице снежной империи сто раз рассказывали и тысячу раз опровергали. Тем не менее, По зачем-то сам поведал эту невероятную историю в автобиографии. После исключения из университета Эдгар Аллан якобы бежал из дома, чтобы принять участие в борьбе греков за свободу вослед Байрону: «Не добравшись до Греции, я оказался в России, в Петербурге. Из затруднительного положения, в которое я попал там, мне удалось выйти благодаря любезности Г. Миддлтона, американского консула в Петербурге, и в 1829 г. я вернулся домой…» «Затруднительное положение» заключалось в том, что после ночного кутежа По попал в полицейскую часть, откуда консул его и вызволил. История всплыла потом в некрологе, опубликованном через день после смерти гения в газете «Нью-Йорк трибьюн».

Автобиография написана в 1839 г., когда Миддлтон был еще во здравии. Он делал запросы в МИД России о выдаче паспортов американцам в конце 20-х годов XIX в., но имя По там не упоминалось. Почему не предположить, что такой отчаянный выдумщик получил паспорт на чужое имя? Как бы то ни было, По демонстрировал брату шрам, якобы полученный на дуэли в России. И в биографии великого поэта, по словам Бальмонта, «промежуток времени между 1827 годом и 1829 так же, как промежуток времени между 1831 и 1833, затянут неизвестностью…».

В результате я написала о приключениях По в Петербурге стихотворение – и на том застряла. Остановил меня вечный страх перед большой прозой, но не только. Оказалось, что такую новеллу уже хотел писать – и тоже не осилил – Ю. Тынянов. Правда, есть различие между моим и тыняновским замыслом. Тынянова, естественно, интересовала гипотетическая встреча По с Пушкиным, а меня – с Гоголем, который как раз тогда прибыл в столицу счастья искать.

Гоголя и По, если бы я верила во все это, вполне можно считать мистическими двойниками. Они родились в один год – с разницей в 2 месяца. Оба были выдающимися психами и гениями, что часто неразделимо. Оба боялись того, что с ними и случилось: Гоголь – умереть во сне (таки умер!), По – в одиночестве (таки тоже!), и оба – быть погребенными заживо (как – возможно, хоть и снова недоказуемо, с обоими и произошло).

Н. Харджиев уверял, что «последним и самым упрямым адептом “петербургского казуса” в биографии По» был поэт В. Пяст: «По сообщению В. Пяста, ему  «удалось впоследствии узнать» (?), что в уничтоженном полицейском архиве находился документ «сказочной ценности…  – запись о задержании на улице в начале 30-х годов (!) американского гражданина Эдгара Аллана По».

Россия была одной из первых стран, где уже в конце 40-х гг XIX века неизвестные нам (но не Гоголю!) толмачи перевели фантазии По, замеченные самим Белинским. Гоголь запросто мог это читать.

Вступительную статью к «Трём рассказам Эдгара Поэ» в 1861 г. написал Достоевский. Но это уже другая история.

Осталось «совсем немного»: добыть документ «сказочной ценности» и провести расследование дуэли и дебоша, учиненного американским поэтом почти 200 лет назад в северной Пальмире. Эпитет Пяста «сказочный» тут в самый раз.

Засим – с Новым годом всех читателей дорогой Гостиной!