RSS RSS

Михаил КОСМАН. Неоконченный роман Евгения Замятина «Бич Божий»

Неоконченный роман Евгения Замятина «Бич Божий» ГЛАВА 5. Интегральная система образов в романе  1

Об интегральной системе образов в романе «Бич Божий» Замятин пишет в эссе «Закулисы», определяя свой собственный метод как метод создания интегрального образа:

Отдельными, случайными образами я пользуюсь редко: они — только искры, они живут одну секунду — и тухнут, забываются. Случайный образ — от неуменья сосредоточиться, по-настоящему увидеть, поверить. Если я верю в образ твердо — он неминуемо родит целую систему производных образов, он прорастет корнями через абзацы, страницы. В небольшом рассказе образ может стать интегральным — распространиться на всю вещь от начала до конца 2.

Замятин упоминает такие рассказы, как «Мамай» и «Пещера», где использует метод интегрального образа 3. В рассказе «Мамай» интегральный образ корабля, который, кстати, является любимым образом писателя 4, организует всю систему образов 5. В рассказе «Пещера» используется другой образ, который, однако, не только создан почти в одно время с рассказом «Мамай», но и структурирован так же, как в «Мамае», как интегральный. Рассмотрим вкратце рассказ «Пещера», чтобы понять, как это происходит. Читать дальше 'Михаил КОСМАН. Неоконченный роман Евгения Замятина «Бич Божий»'»

Александр МАРКОВ. Размышления о переводах «Анабасиса» Сен-Жон Перса

Сен-Жон Перс «Анабасис» Сен-Жон Перс (мы не склоняем именную часть его псевдонима, сохраняя его единство, поэтому пишем Сен-Жон Перса, Сен-Жон Персу и далее) отправился на Восток не как в мир людей, с которыми можно установить отношения, которым можно польстить или хотя бы завести разговор на время. Нет, он отправился в мир, истерзанный мировой войной, разделенный новыми границами, столкнувшийся с нечеловеческим насилием техники. Один из крупнейших дипломатов эпохи, он был тихим свидетелем того, как в Париже и Пекине, Лозанне и Бейруте, Александрии и Москве создавалась новая карта Евразии, даже если в каких-то из этих городов проходили переговоры, а какие-то казались пешками на шахматной доске. Мускулы технического мира набухали бугорками в самых неожиданных местах, и даже там, где не пройдет ни линкор, ни танк, оказывались узлы всемирных поворотов. С тех пор, как мир был охвачен сетью телеграфа, это было так, никогда не известно, где какое восстание, где какое перемещение товаров или где какая спортивная мода изменит вдруг устройство мировой торговли и мировой дипломатии. Так было накануне Первой мировой войны, еще было в 1924 году, когда «Анабасис» был написан, и хотя позднее уже действия корпораций и общее проседание рынка в канун Великой депрессии изменили ландшафт принятия решений, и уже всемирная выставка, кинематограф, теннис, шахматы и футбол, вдруг вступая в резонанс с голодом в центральной Азии или партизанством в Африке, не меняли диспозиции в дипломатии, как это было в начале века. Всё заняло свое место в каталогах мировых организаций, в расписании Лиги Наций, и уникальность эпико-лирического произведения великого дипломата в том, что оно создано как последнее крупное свидетельство этого мира, где повстанец на осле, грабитель в пещере, промышленник, подписывающий фрахтовые документы, наемный матрос из Александрии, шахматист из Калькутты, игрок Нью-Йоркской биржи и поэт Кавафис из той же Александрии образуют единую систему драматической истории. Другая такая великая поэма, это, конечно, «Бесплодная земля» Элиота, переводчика поэмы Сен-Жон Перса.

Читать дальше 'Александр МАРКОВ. Размышления о переводах «Анабасиса» Сен-Жон Перса'»

Олеся НИКОЛАЕВА. Вступительные стихи

ЛЕСТНИЦЫ

О, какие страсти мелкие, как с такой тщетою жить,
как бы лестницу веревочную для побега мне добыть?
Чтобы не к местам болотистым, а к вершинам править путь,
эту лестницу веревочную аж до облака тянуть.

Сколько надобно терпения в каждом пальце и в горсти,
чтобы лестницу веревочную завязать и заплести!
Всё, что знала злого, доброго, чем богата на веку,
отдаю за стебли гибкие, за канаты и пеньку.

Читать дальше 'Олеся НИКОЛАЕВА. Вступительные стихи'»

Алексей РУБАН. Бабочка над городом

БАБОЧКА НАД ГОРОДОМ

В последнее время в мою жизнь всё чаще проникают восточные учения. Они появляются в разговорах с людьми, книгах, старой и новой музыке, философия страданий, которые даются, чтобы мы осознали свою природу и проснулись. Этот короткий рассказ представляет собой попытку зафиксировать идеи, о которых я не перестаю думать.

 

– Послушайте, госпожа, – сказал он, волнуясь. – Когда я был в Лояне, мне рассказывали, что даос Ли Бо смастерил нефритовую бабочку, способную обманывать птиц и предсказывать перемену цвета Шэнь-звезды. Я встречал тех, которые знали людей, видевших бабочку во время полёта. То, что может произойти между нами, не так ли чудесно, как звук её крыльев? Не стоит ли помочь друг другу разобраться в этом?

– Ну, – с улыбкой молвила девушка, – я думаю, что происходящее между людьми куда сложнее нефритовых насекомых. Не так ли? И всё-таки, если эта встреча при луне окажется для вас тем же, что и для меня, – так тому и быть!

– В таком случае, – сказал студент, – быть может, красавица заглянет ко мне? Моя хижина всего в двух шагах отсюда.

Девушка не возражала…*

Читать дальше 'Алексей РУБАН. Бабочка над городом'»

Елена ЛИТИНСКАЯ. Прощение, или Исповедь матери

А я лишь теперь, понимаю, как надо
любить, и жалеть, и прощать, и прощаться.

Ольга Берггольц

Письмо на небо

 

Мамочка, дорогая моя, любимая!

Я пишу тебе на небо, в пустоту, ибо, скорее всего, там, за облаками, среди дальних планет и звёзд, нет ничего: ни чистилища, ни рая, ни ада. И загадочный Млечный Путь – просто скопление небольших звёзд, которые не увидишь невооруженным глазом. Он никуда не ведёт.

Знаю, что ты, наверное, никогда не прочтёшь это письмо, что его нужно было написать давно, очень давно, хотя бы тридцать пять лет назад, когда ты была ещё жива. И не на компьютере, а обычной авторучкой на бумаге, положить в конверт, запечатать и отправить в Москву. Всё это я знаю и однако пишу тебе в пустоту, в чёрную дыру небытия…

Пишу, во-первых, потому, что это письмо раскаявшейся грешницы я всё равно хочу и должна написать. Оно зрело во мне все эти долгие годы и, наконец, вызрело, сложилось, терзает меня, рвёт моё сердце и душу и умоляет не препятствовать его стремлению вырваться наружу и хотя бы отразиться на экране компьютера.

Во-вторых, я пишу, потому что во мне, вопреки советскому атеистическому образованию и разуму, всё же тлеет крохотная надежда, что, может быть, существует мир иной, мир душ умерших, а значит, возможна связь между нашими мирами и ты прочтёшь это письмо. Телепатически, по каким-то не известным нам каналам… Прочтёшь и простишь меня.

Итак… Господи, не знаю, с чего начать! А пожалуй, начну с конца. Как это ни странно, будет тебе, мама, узнать, что я уже пережила возраст твоего ухода. Ты ушла в 62 года, а мне пару месяцев назад стукнуло, о боже, не хочу даже уточнять сколько. Ты и так, наверное, догадываешься. И пишет тебе не девочка, не молодая девушка, не даже зрелая женщина, а весьма пожилая дама (по прежним российско-советским понятиям). По-американски, это ещё не глубокая старость, скорее, начало старости. Людей, достигших этого возраста, здесь называют мягко-культурно senior citizens (старшие граждане). Чтобы они не очень огорчались и не впадали в уныние от столь солидного возраста и близости конца. Читать дальше 'Елена ЛИТИНСКАЯ. Прощение, или Исповедь матери'»