Люсьен, или Люська по-свойски, как привыкли звать ее в поселке, а она не обижалась, что так, просто обращаются к ней, сейчас стояла возле окна и смотрела на ночную улицу. Окна ее комнатушки были угловыми. Край забора в одном окне, а другое окно смотрело на пустырь, где поселковские жители устроили свалку.
Люська передернула плечами, глядя на унылую картину. Ладно, сейчас зима и свалка разнохолмьем скрылась под снегом, а наступит долгожданная весна, пригреет солнышко, потекут журчащие ручьи и появятся темные вершины многочисленных холмов мусора. Закружится воронье над ними, выискивая, чем поживиться и с утра и до ночи будет разноситься птичий гвалт над округой. А летом мириады мух и всякой живности, да еще ни с чем несравнимый запах, который, как казалось, пропитал все вокруг. Даже духи не помогали избавиться от него. Читать дальше 'Михаил Смирнов. Сказка для Люськи. Рассказ'»
Ефим Фадеев потоптался возле калитки. Домой не хотелось заходить. Да и что одному делать там, хотя за многие годы привык к одиночеству. Он поправил шапку на голове. Осень на дворе. Погоды дождливые да ветреные стоят. Шумят деревья. Слетает последняя листва и ковром ложится на сырую землю. А вскоре ударят морозы и вообще тишина настанет в деревне, от которой-то и так осталось всего ничего, а пройдет с пяток лет и только ветер будет шуметь над округой да журавушки станут печально курлыкать и звать их = живых, да никто не отзовется…
Ефим глянул на деревню. Редкие крыши, но частые березы. . редкие жители и частые кресты на погосте да журавушки с каждым годом прибавляются. Вот и все, что осталось от Васильевки. Читать дальше ' Михаил СМИРНОВ. Души'»
Борис долго стоял на станции, ожидая попутку. Уж было отчаялся, подумал, придётся пешком до деревни добираться, как вдалеке появилось облачко пыли. Порывом ветра донесло шум грузовика, и через несколько минут машина залязгала, зашлёпала разболтанными бортами, заскрипели рессоры, и она остановилась.
— Эй, парень, куда тебе? — пригнувшись, шофёр выглянул из кабины. — Прыгай ко мне, а то пешим пойдёшь. Тебе нужно было на большак отправляться, а не стоять на станции. Здесь редко машины проезжают. Считай, повезло, что я появился. Запрыгивай!
Читать дальше 'Михаил СМИРНОВ. А над рекою рассвет…'»
Заехав к матери, чтобы достать из кладовой с антресолей банки, я наткнулся в дальнем углу на тяжелую коробку, завернутую в холстину. Взяв банки, прихватил и этот сверток, посмотреть, что в нем находится. Отдал его матери и спросил:
– Слушай, мам, что за клад спрятала ты в кладовке? Я что-то не видел раньше.
– А-а-а, этот? Он остался от бабы Дуси. Я, уж старая и забыла про него. Много лет он лежит у нас. Я подальше его с глаз убрала, чтобы вы ненароком не сунулись в коробку. – Сказала мать.
– Какая баба Дуся?
– Ты должен ее помнить. Маленькая такая старушка на первом этаже в угловой квартире жила. Помнишь? Ты еще пацаненком был, когда ее муж умер. Они на фронте поженились, вместе всю войну прошли. Вернулись, сын родился, а вскоре дяди Феди не стало. Фронтовые раны дали знать о себе. Сердце не выдержало – рядом осколок сидел, врачи опасались его удалить. Он сдвинулся, и дядя Федя помер. Сильно горевала баба Дуся, как мы привыкли ее называть. Но назад мужа не вернешь, а сына надо было ставить на ноги. Женька-то был постарше тебя. Вот и пришлось ей не только трудиться на производстве, но и после работы ходила по подъездам, мыла полы. Подрабатывала, чтобы сыну отправить все деньги. Он в институте где-то учился…
Читать дальше 'Михаил СМИРНОВ. Сердце матери'»
Поднявшись на крыльцо, я остановился, глубоко вздохнул и невольно присел на верхнюю ступеньку – шутка ли: отмахал почти дюжину километров под дождём по раскисшему просёлку; сто раз, наверное, вспомнил гоголевское: дороги в России расползаются, как раки. Пару раз, утомившись, я попытался передвигаться по травяной обочине, боясь зачерпнуть голенищами пудовых от налипшей грязи сапог коричневой жижи колеи. Но трава обочины, залитая водой, была скользкая словно лёд и совершенно непроходима. Пришлось вернуться на фарватер.
Нелегко дался мне этот марш-бросок. И когда на пригорке показалась деревня, запела душа моя. А на крыльце – сморило. И я сидел на сырой досочке и осматривал скудный пейзаж осеннего сада. Редко краснели ранетки; рябины было много – к суровой зиме; между пышных кистей цвиркали синицы. Вдоль стены дома поленница; к сожалению, ольхи да осины много, бедноватый у нас в округе лес. Поверх высокой поленницы уложены куски рубероида, на фоне их аспидной черноты стекающие витые струйки кажутся хрустальными. Случайный лучик солнца коснулся одной – золото потекло с рубероида. Но уже вечереет. Над туманными купами дальнего леса чёрные стаи птиц, скоро они будут жить в тёплых краях… Пора и мне; сыро, зябко, холодно.
Читать дальше 'Михаил СМИРНОВ. «О время, погоди…»'»
RSS
Comments (0) 
