МОЛИТВА

                                        Ш.

 

Небесный Ловец растерях,

храни его душу от моря,

особенно в южных морях,

южнее Одесского моря.

Храни его душу. Она 

по небу скользнёт замирая…

Лишь миг – и до самого дна 

в плену у подводного рая.

Когда он плывёт как во сне

среди разноцветных кораллов,

сирены ему в тишине

каких не слагают хоралов!..

Всевышний Отец простаков,

прости возносящейся твари. 

Слипаются веки веков,

а небо и ночью в ударе.

Храни его душу. Она

не так уж и неуловима,

когда он летит ото сна

к востоку от Ерусалима.

Когда он, радары глуша,

летит над пустыней безлунной,

ужели спасётся душа

одною системой иммунной?..

 

Храни его душу, Господь,

когда он приходит по суше

по вражьи – а всё-таки – души.

Храни его душу.

И плоть…

 

* * *

                                Семёну Гринбергу

 

Ночного Вифлеема страж.

А ежели сказать своими

словами, не впадая в раж

в небесном Иерусалиме,

 

я сторож брату своему.

Он тоже правнук Авраама.

Но – и Агари. Потому

и длится эта мелодрама.

 

Пока не замирились мы,

не худо б видеться пореже.

Но Иудейские холмы,

они для нас одни и те же.

 

И эта ночь, и эта высь

библейская – они едины.

Не сжиться и не разойтись.

И не переменить картины.

 

Вот я. В дозорной маете

вышагивающий кругами.

Вот он. В острожной темноте

спешит к своей арабской маме.

 

И мы встречаемся. Мой брат,

поскольку всяко может статься,

меня приветствует. Мол, рад

приветствовать и улыбаться.

 

Поскольку я вооружён

и заодно неосторожен,

то он не лезет на рожон

и нож не достаёт из ножен.

 

Приветствует. Его иврит,

пожалуй, моего поглаже.

«Приятной стражи!» – говорит,

желая мне приятной стражи.

 

ПОГРАНИЧНОЕ

 

на краю столицы и значит всему свой край

а теперь уже на границе поскольку пошёл процесс

по холмам струятся отары чужих огней

в тишине заполняя поры ночных небес

 

эти тысяча и одна ночь а потом дней

за арабских принцесс я спокоен за них да

а у наших иные сказки покой рай

и повсюду повсюду наши туда-сюда

 

на границе добра и зла и другого зла

на краю последнего города и мечты

осушив до дна улыбаюсь уже дотла

ни луны вокруг ни полиции только ты

 

и твои стихи от мужского чьего лица

и твоё лицо ботичеллиевских мадонн

или это бог ко мне возвращается

или это рок отлучается за кордон

 

за границу прожитых в этой и той стране

человеколет моих нечеловеколет

не болит и похоже дело идёт к войне

вот и тело тоже сказало физкультпривет

 

на границе любови-крови весны-красны

на краю что даже и камень взорвется рыж

ты стоишь со мною печальная только сны

ты сидишь со мною прощальная а лежишь

 

ну а миру конечно мир и любая твердь

на свету во тьме подымайся и падай ниц

если жизни нет не имеет значенья смерть

если смерти и предела нет а границ

 

и твоих ресниц а волос нерассветный дым

вдалеке приснится во сне и сто раз на дню

и когда по новой отстроят ерусалим

и когда я буду свободен и позвоню

СОНЕТ

 

подвесить наверху аэростат

и ну его хермон ко всем хевронам

и телекамерой скользить по склонам

а те пускай ползут куда хотят

 

и заряжать комиссиям оонам

европам и америкам подряд

о всех передвижениях солдат

по самым спутниковым телефонам

 

а лыжи тоже в альпы и карпаты

ничуть не хуже члены упражнять

не скифы же и не единым хлебом

 

не азиаты нет лауреаты

народам землю а евреи небом

его пока и не на что сменять

 

* * *

             Светлане Шенбрунн

Пока автобусы взрывались,

и я, похоже, был при деле.

Мне даже из Москвы звонили

и тоже интересовались.

А я сидел, уставясь в теле-,

и слушал, как сирены выли.

 

И уши рдели от смущенья –

за то, что езжу на машине

и не на ту свернул дорогу.

Да-да, вот эти ощущенья:

«отсиживаться, мол …мужчине?»

«…и дети живы, слава Богу!»

 

И вся страна – или казалось? –

оплакивала, проклинала…

Надеялась и собиралась

смертельный бой начать сначала.

Скрипя зубами, дожидалась

какого ни случись – финала.

 

И кончилось… Шуршат газеты,

обетования, обеты.

Крепчает шекель, дни струятся,

кафе туристами забиты –

не протолкнуться, не дождаться.

…Да нет …какие там обиды.

СКАТЕРТЬЮ. СКАТЕРТЬЮ

 

                    Над Канадой небо сине

                    Меж берёз дожди  косые

 

                                                        Из песни

 

…и дождей конечно поменьше хотя зимой

несмотря на дожди и взрывы ещё синей

а на землю глянешь засмотришься боже мой

и холмы взмывают и рощицы всё при ней

 

жить и жить но ищется хоть не зови труба

и природа стало быть тут и народ не тот

да ещё и шекель падает круглый год

не встаёт ну что ты сделаешь и стрельба

 

а судьба стоит пригорюнившись и кося

где влажнее суше прохладнее потеплей

это чьи же души даже и ни соплей

отвернешься тут же не досчитаешься

 

и вопрос не в том кого из нас быть не быть

и про здесь конечно понятно и быть беде

и мороз не в этом и все еще может быть

но такого синего неба уже нигде

ВАРИАЦИИ НА ТЕМЫ, 2

 

Еще когда ходил я в первый класс,

слова ликбез, колхоз, КПСС

растолковать и сам бы мог толково,

но в папином рассказе я как раз 

споткнулся о неведомое слово.

Евбаз – вот этой аббревиатуре,

темнее бури и темней лазури, 

был удивлён – его я не встречал

в газетах и другой литературе,

а сам еще не умозаключал.

 

Я рос, и молодости кутерьма

не сильно добавляла мне ума,

и новые тома – не добавляли.

Воздушные взмывали терема

и пропадали в безвоздушной дали.

Шумели Староконный и Привоз,

а я слетал с катушек, и с колёс

я пенился в апрельские сирени,

и вдоль Алайского летел вразнос –

в сладчайшие сентябрьские дыни.

 

А что Евбаз? Его давно снесли.

До Киева меня не довели

ни языки, ни авиадороги,

но всё же я нагуглил – ой люли –

что ныне это площадь Перемоги  

и новый цирк… Похоронив отца,

и сам, пройдя почти что до конца

земную жизнь, хмельные серпантины,

я вижу торжище и – оп-цаца –

безумную подсветку Палестины.

 

Пора и мне ответить за базар,

не отводя глаза от циферблата,

нет, не за всю Одессу и хазар,

не за Хамас – за собственный позор, 

теперь, когда ума уже палата.

Ну, Крым – не наш. А Иерусалим? 

По-прежнему един и неделим?

Какого же, в каком напополаме,

о чём у телевизора бурлим,

огородясь от неба куполами?..