Леонид САНКИН. Старуха Воронова
Жила старуха в маленьком флигеле из двух комнатушек, внутри старого жактовского дома, рядом с которым возник после войны усилиями пленных немцев, наш многоквартирный, но с общим двором. Жила старуха одна, замкнуто, особо с соседками не конфликтовала, но и домой к себе не приглашала. По вечерам в теплые времена года во дворе на табуреточках не сидела. Но зато знала все церковные праздники и просвещала подчас соседок, отвыкших за эти годы ходить в ближайший к дому большой храм, расположившийся около главного городского базара. Там же около храма бабка продавала вишню, собранную с посаженного около её хибары деревца, петрушку с собственной грядочки, а так же жаренные тыквенные и подсолнечные семечки, которые насыпала в маленькие бумажные кулечки из газет, расставленные как шахматные фигурки в эмалированном тазике с отбитым дном, который старуха ставила на деревянный ящик. Была у старухи дочка – дебелая женщина, которую по тем же сплетням, старуха прижила от германского офицера, во время войны. Звали её дочку Людкой и работала она дворничихой при местном ЖЭКе. Людка вышла замуж достаточно поздно за хромого настройщика музыкальных инструментов и родила ему двух мальчишек-близнецов. Настройщик этот, Лев Рудольфович частенько появлялся в нашем доме, настраивал пианино, которые тогда в квартирах не были редкостью. А к теще своей никогда не заходил, а дел то было всего через двор пройти и повернуть направо, мимо водоразборной колонки к угловому флигелю. Бабки во дворе шептались, что старуха зятя своего-еврея знать не желает. А вот внуков принимала и баловала, несмотря на то, что Боря и Саша были как две капли воды похожи на отца своего, такие же лупоглазые, лопоухие и кучерявые, и крестить их в младенчестве Людка категорически отказалась. Жили Лев Рудольфович с Людкой и детьми в маленькой однокомнатной квартирке в новом микрорайоне названном ростовскими Черемушками. Во время школьных каникул мальчишки часто гостили у бабушки и нередко помогали ей в продаже семечек на базарной площади. Когда начинало смеркаться, мы часто наблюдали, как впереди бабки, держа перед собой расколотый деревянный ящик и маленькую деревянную табуреточку, бежали домой Сашка и Борька. Старуха Воронова плелась за внуками, опираясь на самоструганную палку с резиновым набалдашником, перекинув через плечо серую наволочку с остатками нераспроданных семечек. Вечером старуха выходила во двор и, приговаривая «Гули-гули», рассыпала семечки и намоченный в воде хлебный мякиш около водозаборной колонки. Слетавшихся голубей она знала всех, и клички им давала, а наглых воробьев отгоняла, шипя сквозь беззубый рот : «Кыш отсюда, жидовское племя».
Однажды ранним, воскресным днем Людка пришла к матери. Из флигеля сперва доносился громкий разговор, крики, а потом Людка выбежала в слезах и бросилась стремглав к железной калитке около двухстворчатых ворот. Около калитки она села на приступок и несколько минут рыдала навзрыд. Как рассказывали соседи, Людка приходила сообщить матери, что вместе с детьми и мужем своим Львом Рудольфовичем собираются уезжать на постоянное местожительство в Израиль и уже подали в ОВИР заявление. Через несколько месяцев они уехали. Говорят, что приходили прощаться, дети целовали бабку в желтые, как папирусная бумага щеки, старуха Воронова и дочка её Людка рыдали в голос, а Лев Рудольфович стоял в нескольких метрах от флигеля и нервно сжимал в руке серую шляпу, которую почему то снял при моросящем дожде, подставляя под воду лысое темечко посередине еще не выпавших кудрей. Когда Людка с детьми вышли из флигеля, старуха выбежала за ними и вслед окрестила маленькой иконкой. Шел тогда 1975 год. Через пару-тройку лет старуха Воронова тихо померла за неделю до пасхи. Богомольные старушки собрались у неё, приходил и батюшка. Соседи сбросились по рублю на венок, но давали не щедро. Помню, что зайдя во двор, увидел я разбросанных по двору несколько гвоздичек, и узнав у бабушки кто умер, вскоре забыл старуху Воронову навсегда. Как забыл и её внуков, несчастную дочку и хромого настройщика. И не вспомнил бы я о них никогда если бы не произошел несколько лет назад странный случай.
Придя к маме в выходной в гости, решил я помочь ей разобрать кладовку, забитую старыми журналами, пыльными вещами, книгами, фотопринадлежностями и другой рухлядью, которую нужно было давно выбросить, да все руки не доходили. Сделав перерыв, я вышел на балкон покурить. Был солнечный ясный день. Двор был пуст. Лишь незнакомый лысоватый мужчина задумчиво бродил возле забора, отделявшего наш старый дом от новостройки, возникшей на месте бывших старых флигелечков и двухэтажного жактовского дома. Вдруг из уголков памяти неожиданно возник образ настройщика Льва Рудольфовича, его толстой жены, старухи в белом платке, кучерявых мальчишек. Я быстро спустился во двор.
– Вы Борис?
– Нет Александр, а Вы?
Он меня тоже вспомнил, несколько минут говорил про какую-то мою хоккейную клюшку и игрушечный автомат, о которых я не помнил.
– Бабушкиного дома уже нет, а я так хотел посмотреть на него, много лет он мне снился даже.
– Да, снесли давно уже, сначала пустырь здесь был, а вот лет пять назад построили этот дом.
Саша рассказал, что папа их Лев Рудольфович давно умер от рака, мама слава богу жива-здорова, живет в Холоне, в Россию после отъезда никогда не возвращалась, что его старший брат Боря теперь зовется Борух, и он правоверный иудей, живет в Иерусалиме и работает в юридической конторе. А он сам из Израиля давно перебрался в Германию, держит автомастерскую и неплохо зарабатывает. Вот приехал в Ростов, ходил в синагогу, в архив, и собирает все сведения о своей семье, хочет выстроить генеалогическую ветвь.
– Знаешь, что я узнал-то? Деда то моего Рудика немцы в августе 1942 года расстреляли вместе с бабушкой и отцовской младшей сестрой Бертой в Змиёвской балке. Отец был на фронте, его 18-летнего еще в начале войны призвали, вот он и остался из семьи один живой. Прятал их в подвале своего дома несколько недель один человек. Богаевский его фамилия, говорили, из дворян. Его вместе с дедом и бабушкой там же в Змиевке фашисты и убили. А донос на него написала в гестапо знаешь кто? Бабушка моя родная – Воронова Мария Гавриловна, царствие ей небесное. Вот как бывает в жизни. Матери конечно не скажу. Не перенесет она этого.
Мы еще поболтали о чем-то пустом, и Сашка вышел навсегда из двора через ту же сохранившуюся калитку, около которой ревела много лет назад его мать.
Об Авторе: Леонид Санкин
Санкин Леонид Владимирович родился в 1963 г., окончил Пермский медицинский институт по специальности врач-эпидемиолог. Во время учебы в институте организовывал вечера памяти Владимира Высоцкого, пропагандировал его творчество. С 1986 по 1994 работал в санитарной службе, с 1994 по 2005 год занимался издательским и полиграфическим бизнесом, с 2005 г. занимается страховым бизнесом. Творческие интересы: русская литература 20 века, творчество Владимира Высоцкого, Александра Галича, Булата Окуджавы. В журналах «Ковчег», «Ковчег Кавказа»,научно-культурологическом сетевое издании «Релга» опубликованы литературно-краеведческие эссе и рассказы автора.
Хотя неоднозначность образа старухи Вороновой задана уже в самом начале рассказа, конец все равно оказался для меня неожиданным. Как живет человек, зная, что его бабка – гнусная доносчица, погубившая другую половину его семьи?
Очень хлёстко и смачно написано.
А как Борух стал правоверным иудеем, если он не галахический еврей? Гиюр принял?