RSS RSS

Светлана Храмова. Наташа. Глава из романа «Штопальщица»

 

Хороша была Танюша, краше не было в селе,

Красной рюшкою по белу сарафан на подоле.

У оврага за плетнями ходит Таня ввечеру.

Месяц в облачном тумане водит с тучами игру.

Вышел парень, поклонился кучерявой головой:

«Ты прощай ли, моя радость, я женюся на другой».

Побледнела, словно саван, схолодела, как роса.

Душегубкою-змеею развилась ее коса.

«Ой ты, парень синеглазый, не в обиду я скажу,

Я пришла тебе сказаться: за другого выхожу.

 

 

I

 

   Двенадцать лет назад Наташеньке-Натахе несказанно повезло. Обладательница того самого, единственного билета, как в лотерею выиграла, кому сказать! (Она сама тихонько посмеивалась, представляя ярмарочный барабан судьбы, бумажки внутри, он вертится, а Наташка маленькая совсем, на носочках стоит, шею тянет – заглянуть, как там и что. Праздничный базар, мальчишки носятся с крутилками ветреными, мужичок у киоска хлопушки демонстрирует, ппах! – и бумажная лента выстреливается, или конфетти; многоцветие, пестрота – все для увеселения еще более пестрой толпы; Наташу мама привела, мама Анастасия, и без умолку что-то про удачу рассказывала, мол, она в этом барабане прячется, видишь, ручку вращают – удача как белье в стиральной машине колотится, потом тащи билетик, да не любой, а тот, что прямо в руки прыгнет – тот и твой).

 

   Вытащила, выцарапала у судьбы. Счастливый билет обладал мощными телесами, двумя глазами навыкате, почти посередине широкого лица, и двумя, как минимум, желеобразными подбородками; некоторое количество лишнего веса у выигрышного билетика Наташку не смущало ни капельки! На Наташку билетик смотрел приветливо, это главное.

   Она своим Боренькой гордилась, как другие – породистой собакой ротвейлером. Ротвейлера ценят за преданность, а Владимир Зейсович Фридельман не просто предан, он Наташку любил.

  И в Нью-Йорке любил, правда, не так сильно как в Москве – он тогда еще россиянином был, но богатеньким. Деловые вопросы решал в гостинице, где Натуся горничной работала; смешливая, задорная – вот этот задор и был ее козырной картой, мужчины комарами вились вокруг, невзирая на скромное Натусино положение – всего лишь в переднике кружевном, да в наколке белоснежной, толкает коляску с тряпками и моющей химией от номера к номеру, туалеты скоблит и полотенца меняет, пол трет с усердием, неотразима. 

   Один из постояльцев-литераторов просветил ее, что на мужчин красивая ладная женщина, занятая уборкой их личного пространства (пусть даже временного… пусть даже не совсем личного), как-то по-особенному действует, желание вспыхивает как пожар, затушить который может только уход из семьи и новая женитьба, мол, у великого поэта Бориса Леонидовича Пастернака именно так любовь с Зинаидой Николаевной начиналась.

  Та, правда не в отеле полы скоблила, а собственную дачу держала в чистоте, и не в горничных состояла, а обожаемая жена и соратница большого музыканта Нейгауза. Но полы предпочитала мыть при свидетелях. При гостях, а Борис Леонидович заезжал погостить, закадычный друг хозяина. Наблюдаемое им неоднократно мытье полов  хозяйкой дома  постепенно превратило обожание в любовь – руку и сердце предложил, много людей несчастными сделал, потому что жить без Зиночки не мог.

  Восторг и страсть постепенно улеглись, Зиночка стала мужественной, застыла в отчаянии, Борис Леонидович потом от нее ушел.

  У него только стихи писать хорошо получалось, остальное – вкривь и вкось. Нобелевский лауреат! – многозначительно завершил свой рассказ литератор, воздев указательный палец над ухом, будто лауреатство свалилось на поэта с неба, божий промысел. Как счастливый билет.

 

   Имена упоминались Наташе неизвестные, да и Нобелевское лауреатство никак не впечатлило, тем более, что речь шла не о литераторе-постояльце, а значит, чужая премия важна для самого рассказчика, не более. История показалась Наташе странной, но запомнилась.

 

   Мытье полов она старалась в отсутствие постояльцев производить, так и по правилам положено, но некоторые специально в номер возвращались, вроде позабыли какой-то необходимый предмет, и никак не могут найти.

   Владимир Зейсович, тот и не придумывал ничего, просил вначале постель поменять, а потом возлежал на свежезастеленных покрывалах и внимательно следил за Наташенькиными перемещениями. Глазами навыкате вращал, туда-сюда. Он даже встречи деловые переносил пару раз, чтобы во время Наташиного священнодействия присутствовать, за ее движениями наблюдать. Как человек образованный – адвокат для особо важных случаев – в чем они заключались, Наташа поняла много позже, да и то не вполне, а вникать ей лень. Очень занятой человек, чужой, а поди ж ты – ее собственный муж, телефон в доме не умолкал. Когда Володя в доме находился, в месяц неделю, но все это потом, позже… пока что Наташа моет полы, чистит плитку в ванной комнате, а Владимир Зейсович бегемотом растянулся на постели и держит газету перед собой, может, очень устал и ему никуда не хочется идти. А может, материал напечатали из зала суда, ему срочно необходим именно этот материал, как знать, как знать.

   Наташа наклоняется рядом, тумбу прикроватную протереть – газета летит на пол, а Наташа уже в постели, подхваченная неуклюжим мощным объятием, и пикнуть не успела – губы в поцелуе слились. Бегемотовы губы – мягкие, вельветовые. Она ощутила себя бестелесной субстанцией, кашей-размазней, а бегемот нежный оказался, пухлый и бережный. Любовников у Наташи почти что и не было, можно сказать, все больше отбиваться приходилось и отмахиваться. Не давала в обиду себя, берегла. Не знала, для чего и для кого, но берегла. А тут – как сознание выключилось, размякла.

   Подчиняться бегемоту приятно, она это поняла.

 

   Володя потом свидание назначил, посидеть и поговорить по душам, когда оба освободятся – чтоб по-человечески отношения развивались, не по-бегемотьему. Володя, впрочем, из человеческого репертуара умел, разве что, глазами в нее исподлобья упереться и долго смотреть не моргая, в упор. Наташа пока не привыкла, очень смущалась.

   В роскошной гостинице ресторан, договорились, что Наташа войдет, и будет иностранку разыгрывать.

 – А ты ко мне клеиться начнешь по-русски?

 – Как пойдет, Наталья, после работы надо уметь расслабиться, ты будешь “моя Натали”. – Замолчал, чемоданчик у кровати нащупал, раскрыл – а там полное обмундирование для “иностранки”, Наташка ахнула. И тут же спросила деловито:

 – Ты ничего не забыл? У меня по колготкам стрелка пошла на самом видном месте.  Стыд какой И каблуки на туфлях стоптанные. Какая из меня англичанка Натали, ты смеешься.

   Владимир Зейсович глубоко вздохнул и направился было к двери, но вернулся, навалился на нее грузным телом, оба в постели, снова. – Володя, ты мне чулок зацепил, ну куда это…  

 

    В чемоданчике заветном есть и ситцы и парча, Наташка ахнула от восторга. За Володей дверь пятнадцать минут как затворилась, а Наташа так и лежала, не в состоянии двинуться. Ей давно не было так хорошо. Безмятежно.

  Мама Анастасия – только она одна умела дочку ласкать и нежить, игры вот так же придумывали. Певунья и плясунья Анастасия, дочка Наташа вечно смотрела на нее, задрав голову вверх, и обожала немо.

  Успехов  Анастасия не добилась, мужа-пьяницу прогнала, он еще и скандалами славился на всю округу, они на Щелковской жили, дома высотные, а все друг с другом знакомы. Такое время. Но характер у нее – на десять миллионов, с ней беда не беда, да и бед не было. 

  Филологиня, а работать устроилась техничкой в элитарную школу, полы и туалеты мыть. Но школа непростая, с английским уклоном, лучшая в Москве. Так Наташа, дочка технички Анастасии, в той самой школе оказалась, откуда прямая дорога в МГИМО. Но этот пункт она решила пропустить, нереально, да и не к чему, даже если прорвешься. Стала уборщицей со знанием английского, в гостиницах, оборудованных для придирчивых иностранных гостей, первое требование к персоналу – speaking English. Мамы Анастасии к тому времени не было, давно померла.

   Ни тоски ни жалоб, ни-ни, а изнутри болезнь грызла. Рак обнаружили поздно, когда уже сделать ничего нельзя, долго она не мучилась.

 

   В чемоданчике том все необходимое нашлось – Владимир Зейсович человек основательный. И чулки не позабыл, и колье с сережками, изумруды, у Наташи отродясь таких не было. А платье – сказка! Черное, строгое, с зеленоватыми переливами по подолу и на плечах. И пальто, и туфельки, точь-в точь Наташин размер, как он угадал?

  Игра тем вечером удалась, он учил ее русскому языку, она смешно повторяла, изображая сильнейшие трудности в произношении, постоянно переспрашивая. Пили вино и хохотали, оба. Давно Наташа не веселилась от души. И на такси ее домой привез, и откланялся учтиво. Джентльмен.

 – А у вас прекрасный английский, мадам.

 – Спасибо. Школу хорошую закончила.

 – Ну вот и пригодилась школа твоя. До новых встреч! Завтра в том же номере, жду!

 

  Через неделю Наташа уже работала в семейных апартаментах Владимира Зейсовича.  Жена и две дочки молчаливо отреагировали на появление в доме новой гувернантки. Понятно без слов, что решения главы семейства не обсуждались. Да и внимания особого ласковый её бегемот ни на Раису Семеновну, ни на Марину с Фаиночкой, младшенькой, не обращал. Возвращался поздно, квартира к тому времени убрана, домашние спят.

  Зато в Наташкиной комнате игры чуть не до утра продолжаются. Неудобно целый день взгляды на себе ловить, но что поделаешь, убирала Наташа старательно, вопросов не задавала. Два месяца.

 А в один прекрасный день… ну не прекрасный, обычный, но два месяца ведь терпела. И беременность первая.

 – Наташа, я нам квартиру купил. Завтра переезжаем. Развод оформляется. Замуж за меня пойдешь?

  Это Владимир как само собой разумеющееся сообщил. Только много позже вспоминала с обидой – хорошо, хоть не сказал: «Радуйся, я решил на тебе жениться». На вопрос она ответила утвердительно. Глаза сияли от счастья и уверенности, что ей задумываться ни к чему.

  Все за нее решится. Бегемотик у нее умный. И ласковый.

  Он обнял ее и долго-долго не отпускал. Дышал шумно, прерывисто. Она и не думала высвобождаться, так бы и стояла. Лучший день в ее жизни.

 

 

II

 

 

   Ирочка родилась пухленькая, глазки ясные, светлые. Для Наташи обустройство новой квартиры – привычное дело. И ребенок тихий, как всю жизнь Ирочка с ней была. Ни минуты свободной. Светлые покои, только-только в порядок привела – а уже новая беременность, новая перспектива: Наташа, собирайся, мы теперь в Нью-Йорке будем жить. Безопасней.

   Остолбенела, так с ложечкой Ирочкиной в руке (дочка любила пюре, и супчики, компотики свежесваренные, Наташа готовила по специальным рецептам, с детства помнила, как и что лучше смешивать, чтоб ребенок ждал обеда, как праздника) и застыла. Тут жизнь  ее, тут  родное и понятное, куда ехать, зачем? И могила мамы Анастасии без присмотра останется, это Наташу расстроило окончательно.

  Стирка, готовка, уборка, секс – Володя с ней до сих пор общался «с любовью», равнодушно и посмотреть не мог, когда оставались наедине. Тут же с нежностями, она привыкла.

   Весь день как заводная, задуматься некогда, да и хорошие друзья в гостях, поболтать с женами Вовкиных партнеров по бизнесу – радость!  Мужчины вдруг слетались как вороны в черных костюмах, все при галстуках. В кабинете Владимира Зейсовича уединяются, говорят о чем-то Наталье неинтересном, но приходили с разнаряженными подругами, может и жены. Чирикают в отдельном уголке, жены-подруги как дрессированные, с полужеста понимают, место свое знают. Наташе их секреты скучны, ей даже тайны Вовкиных занятий не очень-то нужны, ну и что – деньги отмывает, как Вероника говорит, великое дело. Еще она говорит, что Владимир Зейсович – незаменимый человек, без него ни один серьезный вопрос в Москве не решается.  Ей, Наташе, дом и ребенок важней. И с новыми подругами она молчала в основном, больше слушала. Если честно, она ждала, когда уйдут гости, и можно снова квартирой, Ирочкой и Вовочкой заняться. В Москве она видела мужа каждый день. Скучать некогда.

 

  Но с Володей разве поспоришь? Как никогда ранее – он ее убеждал! Казалось, он больше самому себе доказательства приводит, но Наташу, всегда покорную – он уговаривал!

  – Я, Наташенька, не тебе, я себе усложняю жизнь. Ради тебя, кстати. Пусть Марк наш уже американским гражданином родится. Здесь неспокойно, иногда хочу работу на дом перенести, о тебе с Ирочкой волнуюсь. Такие терки!

  А там мы купим дом, сама выберешь, ты какой дом хочешь?

 – Вова, дом… – тут Наташа задумалась. Понятия не имела, какой она хочет дом в заокеанской стране, где никогда не была. Но дом – это покой и счастье. Все по-старому. Ирочка, Марк – она уже видела сына бегающим по воображаемым лестницам, у него отдельная комната, не вместе с Ирочкой чтоб, у него солдатики игрушечные, машинки, она купит самые яркие, и чтобы гремели, и с мотором, как настоящие. И картинка возникла: они с Ирочкой в бассейне, Ирочка учит братика плавать. Или тренера наймем. Вода в бассейне должна быть нормальной температуры, регулируемой. Да, это важно, плавание для детей – главное. Здоровье и гибкость. Мама Анастасия шутила часто – вот будет у нас, Наташа, дом с бассейном – поплаваем, это легкие развивает, вода массирует кожу, всю  жизнь мечтала о доме с бассейном!

  Да и не шутила, она всерьез мечтала, бассейн пусть внутри дома, а не как в фильмах показывают – под открытым небом, нет, ей такого для детей не нужно. Загорать – шезлонги во дворике поставим… а вода под крышей пусть. И волнений меньше.

  – Володь, я дом с бассейном хочу! Безопасный бассейн, детям полезно, нам с тобой тоже есть, где резвиться. Если что. – Бегемот удивился сперва, но пухлый рот непроизвольно растянулся довольной улыбкой. Не ошибся в Наташе, он у нее по-прежнему, первым пунктом идет, она врать не умеет, говорит, что думает. За это и полюбил. Потерся животом о женин фартук, что означало, сейчас подхватит ее и в спальню понесет, если донесет, конечно. Нет, вес Наташин для бегемота – соломинка, но чаще всего ласки начинались уже на полу, до кровати доставить не успевал, да и зачем эти приличия, Ирочка десятый сон видит. – И чтобы спальни у детей отдельные, у каждого своя. – Пробормотала Наташа, высвободившись из затяжного поцелуя, дыхание перехватило. Вздохнула глубоко, мысль закончила: – И паркет практичный, полы легче мыть.

 

   Не Нью-Йорк, на самом деле, Бруклин. Район для состоятельных русских, Манхэттен-Бич, после аэропорта английский почти не нужен. Это Наташа поняла, когда, наконец, нашли дом – «такой, как мечталось» – к тому моменту она привыкла переезжать. Две квартиры сменили, нервотрепка неописуемая, Наташа на сносях, они с бегемотиком ругаются гораздо чаще. Московское их житье-бытье, даже ту его часть, где она в «персональных служанках» активно разрушала пусть не крепкую, но семью, Наташа теперь вспоминала, как сказочный сон.

  Не приживалась она тут. Сама от себя не ждала. Оказывается, ей не все равно, где налаживать быт и обустраиваться. Раздражало все, а главное – община русскоговорящих, не из политкорректности так, лица совсем другие, Наташа не знала, как с ними разговаривать, хоть и по-русски.

   До Брайтон-Бич рукой подать, там пестрота, как на той ярмарке из детства. Но ярмарка запомнилась праздничным калейдоскопом,  а здесь – и не Москва, и не Россия, и не Америка. Ярмарка хвастливой нищеты. Место, где остановилось время. Вокруг грубо размалеванные женские лица, ярко-синие веки, разудалого цвета щеки, румяна покрывают морщины, делая их заметными вдвойне.  Огромные серьги в ушах, золотые украшения хвастливо выпячены, но кажутся бижутерией, не отличишь. По тому, кто и во что одет – легко определить время прощания с родными пенатами, стиль сохранялся в точности, – одежда, прическа и маникюр, Наташа вначале удивлялась, но скоро привыкла.

  Магазины смешные, на вывеске «Парижский стиль», а внутри обычный ассортимент комиссионки 90-х. Реклама на русском и английском, концерты звезд эстрады в ресторанчиках, а ресторанчики – эпоха начала перестройки, ни дать, ни взять. Шумно вокруг, говорливо. Гортанно. А ювелирные магазины! Самоварное золото, искрящиеся витрины, она никогда не думала, что можно столько немыслимого настрогать из отборных сортов драгметалла, выглядящего крашеной медью. Но покупателям нравилось! Именно этого они и хотят, блеска – много, и напоказ! Как дети малые. Магазины удовлетворяют спрос, только и всего.

 

  Ей объяснили, что Брайтон – это законсервированная Одесса семидесятых. Или восьмидесятых. Кому что ближе. Почему Одесса, ей встречались люди из Махачкалы и Рязани, но выглядели все примерно одинаково. Может, когда этническая группа, сдунутая ветром перемен, слетается в определенной точке, то нет индивидуальностей, а есть группа кочевников, наподобие цыган? И начинается неизбежное «бренчание монистом» как эхо родного дома? Даже если дома мониста и не было.

   Переезд – не смена декораций, когда-то налаженная жизнь закончилась, но продолжают обрываться календарные листки, жизнь-бред в разгаре. Странно, раньше она не придавала большого значения внешнему виду людей, но сейчас ей смешно. Рестораны, кафе, вывески, одежда – сиротское ретро. Район воспоминаний о том, чего уже не вернуть.

    Наташа не хотела вспоминать, хотела жить долго и быть счастливой разнообразно, не как вчера и позавчера, она мечтала о новом американском опыте!

 

   Отправлялась на расчерченные бесконечные улицы Манхэттена, где ширь и гул, особый нью-йоркский гул – но на нее смотрели с отчуждением, ей вежливо улыбались, скользили невидящим взглядом, не более того. Людей она и не успевала рассмотреть. Голову запрокидывала, всматриваясь в стеклобетонные этажи, в неистовые рекламные нагромождения, в музыку гудящей сутолоки, клаксофонию огромного города. Чужого, она здесь никто.

   Когда ты никто, тебя будто и нет.

 

   В ресторане на 57-й улице людно, как всегда. Наташа входила, озираясь, скованно улыбалась официантам. Хостесс подхватывала ее за локоток:

 – Хай, велкам! но подождите немного  у барной стойки, вы записаны, и когда столик освободится… Наташа подсаживалась к барной стойке, ожидая,  но тут начинались бульварные шоу, а не «новый американский опыт». Чаще всего, ее принимали за искательницу приключений, чьи услуги нужно оплачивать, а вовсе не за гостью из Англии, как они играли когда-то с Володей (когда это было? Да и было ли? Ни Ирочки, ни Марка и в помине, первое рандеву… и как он все продумывает заранее! Коробейник, ярмарочный чародей, – и полным-полна коробушка –  заводной, влюбленный, широким аршином мерил, теперь как обрушилось после переезда, все изменилось –  планы строит молча, по-прежнему. И вообще замолчал, слова из него не вытянешь, если не в духе. Деловые заморочки, клиенты загривок истрепали, подожди, Наташа, не до тебя –  это она слышит часто, это все чаще и чаще).

 

   Однажды парень, похожий на мексиканца, с изжеванной спичкой в зубах, подсел рядом и без обиняков, напрямую:

 – Ты работаешь? Почему здесь? Договоримся?

   Наташе кровь в лицо ударила, вскочила, как ошпаренная. Я мать двоих детей и жена миллионера! – хотела она крикнуть мерзавцу, но осеклась. Выбежала их ресторана, бросив на стойку смятый пятидолларовик за кофе, на ходу натягивая перчатки. На улице поймала такси и вернулась к себе на Манхэттен-Бич, район для богатых, никогда за заговаривающих друг с другом, кстати.

  Пустые замершие улицы, состоятельные люди добрососедских отношений не любят. Скрыто, тайно, тихо, себе на уме. Без шума. И дом с бассейном внутри, Володя условие выполнил (Дом искали долго – две квартиры переменили, Марк родился в одной из них, нервотрепка, хлопоты.) Но пока счет на минуты шел – продолжалась та, прежняя жизнь, сноровистая Наташа и ее бегемотик, муж, дома пребывал часто. Обустраивались яростно. Сообща. Документы, клиники, страховки, Наташа в этом не понимала ничего, Володины заботы – он даже похудел от навалившихся перемен, ему идет. Наташа не упускала ни минуты, чтобы приласкать его. Марк – вылитый бегемотик, но глаза – Наташины, и волосики кудрявятся. Послушный, умненький, никаких с ним хлопот. Ирочка и Марк – подарок судьбы, в дополнение к Володиным подаркам, о них особый сказ.

   Наташа как белка в колесе крутилась, но не выкручивалось у нее, до бассейна в доме и дойти не успевала.

  Чуть подросли Марк и Ирочка – гувернанток детям наняли, повара, целый штат теперь у Наташи на Манхэттен-Бич, в трехэтажном доме с летней террасой и садиком.  

  Свободна, когда заблагорассудится, нанятые человечки любые проблемы решают. И местом дорожат, Наташа не скупится. И как она умудрялась без посторонней помощи обходиться? И главное – все успевала играючи! 

  В Москве привычно, там проще и понятней. Как заводная трудилась, но в охотку,  будто пела. Здесь – и Володя чаще срывается, если не в отъезде. И по физиономии пару раз съездил: мы в ресторан идем, а ты все с тряпкой ползаешь, полчаса на сборы даю, и колье вот это с серьгами надень! Чтобы королева!

 

  Ну и что? Если в далеком задымленном Манхэттене, где днем и ночью не смолкает гул и не утихает суета, на нее как-то странно реагируют.  Она для американцев чужая, отсутствие акцента не спасает. Может, золотистая челка над открытым лбом ее простит.  А может, все русские женщины для того сброда «с миру по нитке», что заполонил центр Большого Яблока, – проститутки по определению.

 

   Супруга миллионера Фридельмана обязана выглядеть сказочно, на людях легенда о необычайно счастливом союзе поддерживалась старательно.

  Совсем недавно Наташа и вправду обожала мужа.

 

   А теперь у нее мужа нет. Появляется Владимир Зейсович на неделю в месяц, а то и в два. Остальное время – в Москве, в Новой Зеландии, на Тайвани, в Лос-Анжелесе, в Мексике – мотается по миру как заведенный, с одного авиарейса на другой, еле поспевает.  Бизнес, Наташенька, куколка моя. Страховая компания интернэшенл, мать твою так, и…

 

   Про «и» Наташа и сама догадалась. В Нью-Йорке их окружали другие люди, люди с Брайтон Бич, как она их окрестила – жены в нарядах от местных портных

«с шиком», в огромных золотых украшениях, непременно избыточных. Новый круг, исчезли шепчущиеся на кухне жены-подруги, они теперь общались весело – и если Володя бросал коротко – сегодня ужинаем в ресторане – это значило, что Наташе предстоит нарядиться, чтобы украсить собой компанию серьезных людей. Клиентов или инвесторов. Бандитов, короче.

   Бегемотик ее и разглядеть не успевал, одной усталостью мужа и постоянной озабоченностью сыта не будешь, Наташа загрустила. Как он  теперь небрежен, да и видит ли он ее, в самом деле? Свою на все сто процентов «счастливую жену»?

  Подарки не доставляли радости, Володя привозил что-то или покупал и преподносил ей поделки, что так популярны среди эмигрантов, брайтонбичевская расфуфыренность в полный рост, иного Владимир Зейсович теперь не понимал. Нужно соответствовать, выделяться нельзя.  Партнеры не поймут, начнут подозревать, а добропорядочность и преданность Владимира Зейсовича никем под сомнение пока не ставилась. Но только дай повод, на куски порвут. Эту фразу он часто повторял. Наташа привыкла представлять себе их обоих, разорванных на куски. Наверное, эти куски потом – по законам мафии – едят бешеные собаки. Страшно.

 

   Быть такой же, как женщины его партнеров – раскрашенной во все цвета радуги, говорливой и надменной, разодетой в крикливое и несочетаемое. Наташа исполнительная, понимает. Хорошая фигура и девчачья задорная стрижка помогали скрасить общую картину, Владимир не понимал в чем дело, но его жена теперь казалась ему благородной, изысканной! На фоне остальных – модель с плаката об американской мечте. «Как ей на пользу переезд, однако!» – он недоумевал. И тут же в очередной раз приходил к выводу, что полностью прав, остановив свой выбор (законная жена к тому моменту вызывала у него раздражение напополам с ненавистью) на этой простушке-горничной. Вон, как его простушка развилась! Вовсе не такая дура, как кажется. Или раньше казалось, иногда.

 – Это твое влияние, ты меня создал заново, любимый! – Наташа вытягивала губы для поцелуя, они прилюдно замирали в трепетном объятии, окружающие аплодировали и завидовали. Некоторые принимались обнимать собственных жен, за столом воцарялась идиллия, телячьи нежности супружеских пар были апофеозом таких собраний. Оркестр не терял компанию из виду, вкрадчивые гитарные переборы поддерживали настроение. Звучание постепенно переходило в нечто гимническое, затем танцевальный разгул, танцуют все! Наташу приглашали с удовольствием, она душа компании! – Владимир ею доволен. Да и собой.

 

   Она пила вино и хохотала, часть обязательной программы. Приглашала мужа на танец, улыбалась, обнажая идеальные зубы, всем, кому Владимир Зейсович велел. Часами выслушивала исповеди подвыпивших жен разных возрастов, с которыми теперь связана одной цепью, золотой и яркой.

  И никак не могла взять в толк – отчего же ей так невесело с ними? Или остальные притворялись так же умело, и сценарий встречи отбивали, как чечетку? И женщины, и мужчины?

    Наташа уже поняла, что ее миллионщик, ее мешок с деньгами, «самый востребованный адвокат в мире» – связан с криминальным миром путами неразрывными. От людей, что помогли ему встать на ноги когда-то, сколотить изрядный капитал, ему не избавиться. Радует его это или огорчает – она с ним не обсуждала.

 

   Наташа чувствовала себя рыбкой, выброшенной на берег, она задыхается, бьет раздвоенным хвостиком по песку – все реже и реже. Ей нечем дышать – здесь, в доме с бассейном, в покрытых пылью прошлого ресторанах с оркестрами и бесконечными «гоп-ца-ца», принимая гостей – не друзей, а нужных и серьезных людей, они шутить не любят. Своеобразный протокол нарушить никому не позволено. Это ее новая жизнь. Ее поистершийся от времени счастливый билет.

    В этой новой жизни она совершенно и безысходно одна. Переезд переиначил, а если быть точной – сломал ее счастье, оборвал, да так резко!

   Одинокая женщина – замужем, с двумя детьми и мужем миллионером (надо отдать ему должное, он не скуп и счетов не проверяет, у Наташи четыре банковских карточки  для ежедневных, мелких и крупных трат и значительных приобретений) – будет рада тому, кто согласится стать ее другом. Ей не с кем разговаривать, совсем. Единственная радость – недавно она купила, наконец, вполне приличный «Мерседес» в фирменном салоне. Новенький, кремово-бежевый, сказка!

  Среди людей она чувствовала себя чужой, как в той элитарной гимназии, «дочь технички», о чем с ней разговаривать? Одноклассницы с презрительной гримаской вздергивали плечиком, мальчишки над ней смеялись –  Наташенька, тут на полу под батареей пятно, тщательней мыть надо, маме скажи. На превосходном английском с ней говорили, практивались.

 

III

 

   Иешуа Бенджамин Харон темные очки носил постоянно. Черное дитя Бронкса, обладатель мутной биографии и крепкого мускулистого тела, вызывавшего восторг у женщин любого возраста, знал Нью-Йорк, как свои пять пальцев, выжить умел в любой части огромного города, но предпочитал Бруклин. К тридцати годам он приобрел особый шарм, сочетал развязность с вежливостью. Если нужно – был обходителен. Ориентировался в ситуации превосходно, менял образы, как перчатки. Перчатки, правда использовал в особых случаях – когда нужно уйти незамеченным от часовщика с изделием, для Иешуа не предназначенным, или из ювелирного магазина – с браслетом-колье-цепочкой из драгоценного металла. Сбывать «сувениры» – плевое дело, лавочки скупщиков повсюду, его принимали, как своего. Имени не спрашивали, он тоже не задавал лишних вопросов.

  Не задавать вопросов он приучился за недолгий период работы стриптизером – было и такое в его разнообразной жизни, наполненной событиями, о которых предпочитал не вспоминать. В ночном клубе на Брайтон Бич Иешуа пользовался шумным успехом, только успевай отбиваться от любительниц острых ощущений. Он не отбивался. Его время – их деньги, но работа движущегося манекена надоела ему быстро. Он растворился, не увольняясь. Стиль Иешуа – исчезать, не оставляя следов. Он не брезговал ничем, но предпочитал долго не задерживаться на одном месте. Иешуа полон нерастраченных чувств, сейчас он охотник или жертва, но придет время – и его истинное лицо откроется. Нежное и прекрасное, он умеет быть преданным, умеет любить.  Он не охотник, он вольная птица. Куда хочу – туда лечу, неуловим.

 

  Двадцать восемь профессий сменил, привык выпутываться из стычек с «чужими» целым и невредимым; острый глаз натренирован – мгновенно оценивал, как войти и как выйти. Сам себе хозяин, постоянно начеку. Настороже. Работал и грузчиком, и налетчиком, и моделью у известного фотографа – совсем недолго, с фотографом Матиасом, популярным среди своих – расставался громко. Иешуа не улыбалась перспектива торговли лицом, зачем его должны видеть чужие люди? Запоминать?   

Никуда не годится.

    Вдобавок, Матиас проявлял признаки влюбленности, надо что-то объяснять? Приватные танцы для клиенток – одно, а сладострастные жесты, назойливое поглаживание его собственной задницы, даже ущипнул пару раз! – Иешуа совсем не нравилось. Матиаса он обчистил немного для порядка, и исчез. Иешуа – вольная птица, пропитание себе найдет, в клетке сидеть не намерен.

 

   Но эта женщина – она не вольная птица, она в клетке сидит, пусть и золотой, но прутья у клетки прочные – сегодня подарила ему котлы Breitling, настоящие. Девять штук баксов, не глядя. Чек выписала в магазине, надела Иешуа на руку, и смеялась от радости, что ему понравились часы. Легкость такая! Все у нее легко: я тебя люблю, это сюрприз, ничего особенного, Иешуа чуть не заплакал. Наташу не нужно уговаривать или красть ее карточку и быстро уносить ноги. Она угадывает его желания, даже не так, она целыми днями думает – какое бы еще желание Иешуа угадать в точности. Такого в его жизни не было. Он задержался.

  Растворяться, исчезать – зачем? Куда?

  Какая разница, что Наташа на семь лет старше, таких великолепных женщин у него отродясь не было. Уличный мальчишка, брошенный родителями в двенадцать лет. И хорошо, что брошенный, с родителями он на панели стоял и деньги у него забирали. Мамаша с папашей пили, курили и кололись безостановочно. Остекленевшие глаза, сморщенная кожа, в доме смрад и грязь. Иешуа Бенджамин Харон, 11 лет от роду, выучил главный урок: спортивная форма, трезвость и чистота – первые правила выживания. Даже сидя в помойной яме – сохраняй опрятность, никого не волнует – как. Кто на что учился. У жизни законы волчьи.

 

    В тот день Наташа выехала на новеньком «Мерседесе», маршрут ее не интересовал. Машина была ее увлечением, она каталась по разноэтажному городу с упоением, получасовые пробки в центре ее не смущали. Есть районы идиллические, дома из серого камня, для спокойных и благоустроенных людей. Есть районы показушные, устремленные к звездам махины давят, распластывают.

  Прохожие смотрят прямо перед собой, ничего не замечая, меряя километры ускоренно, ни на миг не отвлекаясь от единственной мысли – успеть вовремя!  Добежать, не опоздать. Соревнования по спортивной ходьбе, часто на шпильках – нью-йоркские дамы предпочитают высокие каблуки, любительницы комфорта в кроссовках встречаются, но не так часто, как рассказывают.

  Районы типовых домов Манхэттена, крыльцо непременное, широкие ступеньки с железными перилами. И как они тут живут? квартиры дорогие, а все на виду, ни войти не выйти. Лондонский типовой проект. Увеличиваются номера улиц, – и в какой-то момент начинаются почти трущобы, по виду небезопасные. Наташа предпочитала хай-вэй, скопление железа, машины мчатся или стоят – неважно, внутри каждой из них – своя особая жизнь. Семьи с убаюканными дорогой детьми, женщины с подчеркнуто деловым взглядом, сосредоточенные на дороге суровые лица мужчин. Но на светофорах мужчины тут же озираются по сторонам, автоматически. Красный свет, линия машин впереди – водитель откинулся на сиденье и пялится сквозь стекла, видит он что-то или нет? Заученная смена позы, они так расслабляются. Водители соседних автомобилей ей улыбались, иногда подмигивали. Но Наташа глядела на них равнодушно, недосягаемо прекрасная в своем роскошном авто. Знай наших, локти искусаешь, а не дотронешься!

  И не догонишь.

 

   Иногда она бросала машину на парковке огромного молла, и часами гуляла по этажам, рассматривая безделушки, шарфики, платья – без разбору примеряла, что в глаза бросается.

   Светлый строгий костюм – узкая юбка с коротеньким пиджаком – ее развеселил. Не для походов в рестораны с компанией, конечно. Она рассматривала себя в огромном зеркале торгового зала, в примерочной узко и тесно, толком не разглядишь. Идеально сидит! Но спросить бы у кого-то, раньше она с мамой советовалась, у Анастасии вкус отменный, и Наташку приучала – не ищи в обтяжку, затянутые в ткань женщины выглядят смешно. Оставляй немного воздуха, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что тебе удобно, и это для тебя главное. Некоторая небрежность женщине к лицу.

  

  Наташе не нравилось выбирать одежду. Володе теперь все равно, как она выглядит, оценить ее шик некому, она отправилась в примерочную, чтобы снять обновку, как несостоявшуюся. Зачем? Шкаф и так ломится от бессмысленных вещей, их и надевать стыдно. Джинсы и свитер – ее униформа в течение дня, свитера она предпочитала светлые.

 – А костюмчик как для вас и сшит, умеете выбрать вещь! Элегантно!

   Бархатный голос, вкрадчивый и одновременно властный, раздался прямо за ее спиной, над правым ухом. Наташа резко оглянулась. Высоченный негр смотрел на нее с нагловатым одобрением, глаза скрыты за стеклами темных  очков, атлет – струны мышц, упругость мускулов, сложен фантастически! Черные джинсы и майка обрисовывали его подтянутость как нельзя лучше.  Наташа оторопела, невольно залюбовавшись, таких стиляг она видела на обложках мужских глянцевых журналов, наверное, он знаменитость – пронеслось неожиданно, но почему знаменитость?.. стильная кепочка, сдвинутая к затылку, замысловатый кожаный браслет на правой руке, невесомый черно-белый шарф, облегающий мощную шею с массивным серебряным крестом на длинной цепочке, но это детали. Она увидела инопланетянина, стопроцентного американца, победителя жизни, черного Аполлона. Он на минуту показался ей видением, галлюцинацией жаркого дня, хотя в торговом центре работали кондиционеры, но душно, душно.

  Видение прикоснулось к ее локтю, смахнуло прядь со лба – с Наташиного лба,  небрежным жестом, будто ему позволено. «У американцев так принято, наверное», – придумала она извинение для незнакомца.

 – Я до сих пор не представился, моя профессия – байер, приобретаю коллекции для продажи на fashion show, а в перерыве – шоппер-дизайнер, даю бесценные советы женщинам, желающим сочетать последний шик в моде со своей неповторимой индивидуальностью.  Иешуа Бенджамин Харон, – произнес  атлет в кепке, протягивая визитную карточку. Да, на одной из визиток Иешуа Б. Харона именно так и написано: стилист, байер, дизайнер. Шоппера он придумал на ходу. – А ваше имя, прекрасная? Донна Белла?

  – Меня зовут Наташа. Просто Наташа. Очень приятно познакомиться, – она протянула руку для пожатия, в Америке так принято, она знает. Но Иешуа, склонившись, ее руку нежно поцеловал. Нежно и коротко, одно прикосновение губ, доля секунды, никаких поползновений длить поцелуй,  как бы случайно увлажнить ее кисть слюнявым облизыванием, нет. Одно мгновение. И по телу Наташи разгулялась дрожь, как к оголенному электрическому проводу прикоснулась. Новый знакомый смотрел ей прямо в глаза, она смущена и растеряна.

 

   Костюм они купили, решение принято быстро. И два пестрых веселых платья впридачу, он выбирал, она примеряла – Иешуа одобрил, смерив ее оценивающим взглядом знатока. Да, он знает пару маленьких и очень эксклюзивных (он изменил тон, подчеркивая, что магазины для избранных, голос зазвучал интимно – Наташу будто   волной обдало, затрепетала с ног до головы) магазинчиков, может составить компанию – в этом огромном сарае блузку выбрать вряд ли удастся, а как дополнить костюм он уже видит. Пакеты с покупками он подхватил, другую руку предложил ей, слегка согнув в локте – опирайтесь, красавица!

   По бутикам они слонялись до вечера. И туфли, и не две, а три блузки, и подходящие сережки с браслетом нашли, домой она вернулась возбужденная, с горящими глазами. Забыла, что взгляд может так засиять от пополнения гардероба. Ей казалось, к вещам она давно уже равнодушна. Крутилась перед зеркалом, подбирая сочетания, и выяснилось, что она может быть чудо, как хороша!

  Даже Володя, приехавший в конце недели, отметил, что Наташа несказанно похорошела. Он вспомнил ту, прежнюю девочку, с лица которой никогда не сходила улыбка блаженства безо всякой на то причины.

 – Что-то случилось?

 – Не знаю. Наверное, рада тебя видеть. Разве это странно?

  Нет, ничего странного в этом нет. Два дня Владимир посвятил семье, поклялся не вспоминать о делах, и слово сдержал. Они наградили прислугу внеплановыми выходными, и снова играли – Наташа с Володей, Марком и Ирочкой – в саду, в бассейне, на террасе. Обедали вместе, гуляли вчетвером – погода выдалась чудесная, со стороны океана дул легкий ветерок, наполняя пригоршнями воздуха подол нового пестрого платья. Володе понравились платья, и блузки, и костюм.

– Что-то в тебе такое появилось… Моя Наташа – дорогая женщина! Да, моя дорогая Наташа, для тебя все усилия, у меня есть главное – ты и дети. Не думай, что я о тебе забываю, нет, ни на минуту! Но ведь ты не одна, с тобой Марк и Ирочка, дом – видишь, в нем можно спрятаться от людей, наш дом – укрытие и мой главный секрет, тайна. – Володя с трудом находил слова, явно подзабыл, как общаться с женой дружески.

  Но явно старался говорить ей приятное, подбадривал. Многие месяцы, ненадолго приезжая, он говорил с ней «дружески» только во время ресторанных сходок, с глазу на глаз внимания на нее не обращал, да и в поездках, если и вспоминал, то мельком; он давно уже числил жену дурочкой-простушкой, что с нее взять, обо всем уже поговорили, голова совсем другим занята. Купли, продажи, банковские переводы, лавина расчетов, процентовка, перекидывание активов из страны в страну, вынужден метаться по миру, сидя на одном месте, капитал не увеличишь.

  В его конкретном случае, по крайней мере.  Да и что нервничать? У него преданная жена, налаживает быт, растит отпрысков – живет же она как-то, управляется? А у него есть тыл, надежный тыл, где тиски ежедневного напряжения можно слегка расслабить.

Дом полнился смехом и лаской, идеальная семья, что еще нужно для счастья?

 

   Только одно – его причина. Третий лишний, как отвечала мама Анастасия на дочкины вопросы: а почему у нас нету папы? – Нам разве нужен третий? Он и появится, так все испортит. Разве нам плохо вдвоем, Наташенька? Третий – лишний, поверь.

  Наташа верила. Но почему, когда появляется еще один человек – и смотрит на тебя с восторгом (Наташа была уверена, с восторгом, как же иначе?) – муж, норовивший сбежать из семейного гнезда при первом удобном случае, снова становится тем самым ласковым и неуклюжим Бегемотиком, с которым она когда-то, почти теряя сознания от блаженства, сочеталась браком. Наверное, это хорошо, когда семья разрастается. Ну всем ведь хорошо, не так ли? Наташа зеленела от навязчивой тоски, а теперь ожила! Она приносит радость обоим – и Владимир Зейсович доволен, и ее тайный обожатель настойчив, только муж за порог – раздался звонок, специальный телефон «для Яши» она хранила в секретном ящике шкафа, плотно обернув бельем.

   Он ведь и на следующий день после их первого шопинга позвонил – спрашивал, как новые платья поживают, не разлюблен ли костюм с блузками. Через час они встретились, на ней снова джинсы и линялая майка, но витой шанелевский браслет, вчера купленный украшал запястье той самой руки, что днем раньше была протянута для пожатия. Первым делом она купила два телефона – для себя и для Яши, имя Иешуа ее пугало.

  – Так нам будет удобней. – Она записала новые номера в контакты новеньких

«BlackBerry», и поняла, что ей нравится дарить ему подарки. Она ощутила себя хозяйкой. Теперь ее время дарить и миловать, приказывать и благодетельствовать. У Яши трудная жизнь, он вырос на улице, его никто никогда не жалел, об этом он рассказывал ей, пока они бродили по тихим улочкам Бруклина – подальше от назойливого внимания знакомых. 

  У обоих сиротское детство, они оба привыкли бороться за выживание, удивительно, так много общего! Правда, Яша несколько младше ее, но так даже лучше. Наташа, как старший друг, будет его жалеть. Кто говорит об измене мужу? Они друзья, им приятно часами шататься по городу, заезжать в отдаленные уголки, находить уединенные кафе и маленькие ресторанчики – и говорить, говорить, говорить. Наташа рассказывала все, о чем думала за время, прошедшее со дня переезда. Как хорошо в Москве, там я и не знала, что может нахлынуть такая жуткая тоска, без причины ведь!

  С какого-то момента говорила она одна, Иешуа слушал. Инстинкт, отшлифованный уличным опытом, его не подвел. Наташа – его удача! Ведь он никогда не вторгался в одиночество хорошеньких состоятельных женщин, проще освободить их от бумажника или драгоценностей, проходя мимо, невзначай. А тут – безграничная искренность, Наташе как будто все равно, обманет он ее или нет, она об этом не задумывается!

 

    Вскоре появился на его руке великолепный экземпляр «Breitling» – не украденный, не в залог или «возьми, поноси пока» – купила, не задумываясь, а как радовалась, что ему часы понравились! Он и правда оторопел. И вроде равнодушен к дорогим вещам, вполне довольствовался подделками, ценные вещи тут же сбывал. А тут…

 

   Друг Джордан через пару недель его не узнал. Столкнулись нос к носу в мрачном квартале Бронкса, где жил Иешуа, они почти соседи. Тот чуть мимо не прошел, пришлось окликнуть. У толстяка Джордана, подельника и свидетеля всех его метаморфоз, челюсть отвисла.

  В пивном баре беседовали, и челюсть Джордана отвисала все явственней. Циничный и равнодушный друг рассказывал ему о женщине по имени Наташа, и он влюблен!

  – Я вначале подумал, прикид краденый у тебя. Сейчас понял, что ты влип, парень. Миллионерша на «Мерседесе», говоришь? Ну-ну. А дома ты у нее бываешь? Там же…

  – Я не спешу, Джордан. Мы с ней и не спали еще. Тут другое, совсем другое. Мне с ней хорошо. Просто видеть, по улицам ходить. Мы же с тобой, бро, жизни и не видели. Тебя любила когда нибудь богатая белая женщина? Не старуха, что жизнь себе хочет продлить

 – … или укоротить, – ухмыльнулся Джордан.

 – Ничего ты не понимаешь, бро. Наташа – особенная.  – Иешуа хотел продолжить рассказ, объяснить, но почувствовал, что заплачет.  Его ведь никто и никогда не любил. Он привык к готовности загрызть каждого, кто встанет на его пути.

 

 

IV

 

    

   Наташа так трепетно охраняла территорию огромного дома от посторонних, что любовь случилась, наконец, в ее новеньком «Мерседесе». Как хорошо, что он почти месяц не прикасался к ней, у них была романтическая история, вполне. От переизбытка впечатлений, еще не выровняв дыхание после крутого секса, запасные ключи от главных ворот и запасного, черного крыльца, она вынула из бардачка в тот же день. Перед тем, как проститься с ним и скрыться за высокой калиткой. Расстаться с Иешуа она была не в состоянии, ей необходима эта ночь. И проснуться рядом, непременно. От его поцелуев она то теряла сознание, то обретала вновь, но уже другое, измененное.

 

    На какое-то время Иешуа снова превратился в дизайнера, но шопинг прост – они вошли в отдельную комнату, мечту каждой американки – “walkincloset” – Иешуа выхватывал с полок какие-то тряпки, ему доставляло удовольствие надевать и срывать их с нее, черт его знает, что творилось в этой комнате-шкафу, пока, наконец, они не уединились в супружеской спальне миллионера Владимира Зейсовича. Кровать пригодилась только затем, чтобы уснуть, крепко обнявшись под утро. 

 

  Наташа вскочила первой, хотя никто их не тревожил, в доме тихо. Прошла по этажам – в кухне нашелся живой человек, повар – отрапортовал, что дети на прогулке, с шофером и няней, обед готов, стал оглашать меню.

  Натренированным тоном Наташа остановила его и отпустила восвояси. До завтра.

Красавец-атлет спал беспробудным сном, она прилегла рядом, вслушиваясь в ровное дыхание первого мужчины в ее жизни, заставившего позабыть обо всем.

 

  Они проснулись, Наташа приказала Иешуа одеться, он так бы и нежничал в постели до следующего утра,  – любовники спустились вниз.

 – Я давным-давно не чувствовала голод, сейчас готова съесть быка! Что тут у нас? – ринулась открывать крышки кастрюль и сковородок.

 – С меня достаточно кофе, крепкий кофе по утрам, ничего больше.

 – Это утро, по-твоему? Четыре часа дня! Ты прав, поднимайся, я принесу завтрак наверх. Дети с няней вернутся в любую минуту. Поднимайся и сиди там тихо, не выходи, тебе и незачем – в ванной есть все необходимое. Жди меня, милый. Я скоро.

   Она проводила его глазами, так и застыла, глядя нежно и растерянно. Вослед. Волна воспоминаний отхлынула, и она безо всякой причины захохотала, когда закрылась дверь спальни и шаги оборвались.

 

V

 

 

 

   Иешуа незаменим. Обнимает – и чувствуешь себя щепочкой на груди великана, Наташа тянется к нему всем своим естеством душой и телом, они неразделимы! Они – единое целое.

   Детей учит плаванию как заправский тренер, занимаются два раза в день. Наташа  избавлялась от челяди по-максимуму. Кого-то отправила в отпуск, других рассчитала, с кухней и уборкой она справится. Няням объяснила, что будет звонить по необходимости, благо две работают, одна занята – другая свободна. – Так, Яшенька? Я правильно делаю? –

– Тебе видней.

 – Сейчас? Сейчас у меня в тумане все – и ты, и что будет дальше. Туман не рассеивается, а мне нипочем.

 – Туман. А я думал, у тебя легкость в голове.

– Ну да. Я будто пьяна. С утра до вечера – представляю, как мы с тобой одни останемся. И ты будешь со мной. Постоянно боюсь, что пойдут разговоры, а разогнать не могу, привыкла. Как мне от всех избавиться?

 – А зачем? Пусть идет, как идет. Поверь, тут столько народу в доме крутится, друг друга в лицо не узнают, помнят обязанности и молчат. Просто. Им и дела нет. 

 

   По утрам Наташа поднимала Ирочку и Марка, короткая гамнастическая разминка с Иешуа, десять минут в бассейне – и дети докрасна растирались жесткой  махрой полотенец, одевались и бежали наперегонки завтракать.

  Хорошо, Иешуа – тренер, который часто бывает в доме. За две недели быт практически устоялся. Когда репетиторы делали уроки с детьми – Наташа с тренером тут же исчезали, оба.  Куда – а чья печаль? Могли и дома оставаться

   Иешуа она называла Яшей, ей понятней – а в теле  бурлило и клекотало, вулкан страстей. Нет, сгусток энергии. То ли светлые чувства нерастраченные, то ли дурная кровь.

   Вызывала няню, если они с Иешуа отлучались надолго, и, как ей казалось, организовала быт наилучшим образом. Готовила самостоятельно – ну, разве что шофера отправляла за покупками, в дом он и не входил. Ждал в машине, детей возил в школу и обратно. Нет, отказаться от лишних людей в доме не светит. Наташа напряженно соображала, как быть – ведь Володя приедет, пойдут слухи! И нашепчет каждый свое.

   Решай сама. Я могу здесь не появляться, могу приходить тайно, но мы будем видеться. Если хочешь – так же часто, как раньше. Встречаться, по улицам гулять, кататься на твоем Мерседесе.

 – Ой, а я такую машину видела! Спортивный BugattiVeyron, последний писк! Битый час рассматривала, она как кузнечик экзотический, навороченная.Черная с красными крыльями.

 – Ну и что? – он только хмыкнул.

 – Хочу тебе подари-ить.– Кокетливо протянула она.

 – Такое ощущение, будто ты испугана, что я без подарков сбегу. Переодела меня, переобула, рубашки как у миллионера. А ты знаешь, к хорошей жизни привыкают быстро. 

 – Да ты и без пятитысячных костюмов хорош. Это я не тебя, я себя радую. Ты не представляешь, как я счастлива! А потом ты такой… сексуальный в этих смешных костюмах. На тебе черные туфли «Армани» – у меня кровь к вискам приливает. Но при чем тут туфли. Ты нагишом красив! Яша, ты и не знаешь, как ты красив! Бог от  земли. Черный бог черной земли. – Она посмотрела растерянно, что-то вспоминала. – И вот еще что. Машину я беру на себя, но все равно. Возьми эту карточку, – она вытянула первую попавшуюся из колоды кредитных в комоде… ну, не первую попавшуюся, а ту, что реже всего трогала, держала для «особенных покупок». Володя ей никаких инструкций по карточкам, надо сказать, не сообщал. Тратила она до сей поры умеренно, а центы пересчитывать Владимир Зейсович считал последним делом. Это к разорению ведет.  По его мнению.

   Иешуа молча взял карточку и поцеловал Наташину руку. Что-то в нем на миг мелькнуло рабское, затравленное. Но руку целовал так же, как и тот, первый раз. Коротко и с достоиством.

 – Наташа, спасибо. – Он помолчал и добавил, неожиданное, – ты меня так любишь, ты так добра! Я никогда не видел женщин, подобных тебе хоть в чем-то. Спасибо. – Слезы мерцали в глубине его удлиненных глаз, слегка восточный разрез, откуда? Необычно, Наташа любовалась. Она каждой черточкой его любовалась, подолгу молча рассматривала. Инопланетянин. Мой американский опыт. Моя жизнь, мой настоящий мужчина, мой единственный.

 

   Сейчас ее американский опыт стремительно направился к черной лестнице, пробормотав по пути, что спешит, ему срочно нужно уйти.

  Вернулся он только к ночи следующего дня. Появился неслышно, дети уже давно спят. Тишина. Когда он возник в дверном проеме спальни, Наташа вздрогнула.

   Она бросилась к нему, обняла – но он мягким жестом ее отстранил. Из сумки, висевшей на спине, вытащил небольшой бумажный пакет, положил на столик у кровати.

 – Наташа, это подарок тебе. Разверни сама.

   Она почему-то сразу поняла, со странным предчувствием беды осторожно высвободила черный, зловеще блеснувший под лампой пистолет. И отбросила его на пол, как будто коснулась змеи, готовой ужалить. Миг – и реальность вернулась. Кто он, ее возлюбленный?

  Муж, пропитанный криминальными связями, сколько времени мучилась – и любовника нашла, способного на все. Ей мгновенно захотелось вернуться в привычный быт, наполненный тоской и скукой, безопасный и уютный мир. Впервые ей стало стыдно, стыдно и больно – выгнала бы всех, начиная с милого друга Яши, и носилась бы по своему дому припеваючи. Плавала бы с детьми, кормила их супчиками и рыбой по особому рецепту, сама возила бы в школу, уроки бы проверяла, ведь мама Анастасия ей помогала! И мужчин, при ее-то красоте! – в доме отродясь не было. А я-то! – Впервые она подумала о себе с отвращением. Это я – змея подколодная, я – шлюха, и не достойна жизни. Грешна, прости меня Господь, да ведь не простишь.

 

 – Зачем? Зачем ты это принес сюда? – голос Наташи дрожал, впервые она смотрела на Иешуа с ужасом.

  Он сел с ней рядом, обнял.

 – Я и дня не могу без тебя прожить, Наташа, – повторял, целуя ее шею, плечи, – и она постепенно размякла, тело ее наполнила знакомая нега, от бедер по всему телу разливалось тепло, колкая дрожь в ступнях. Они снова вместе, это главное.

   Через два часа беспрерывных ласк, клятв в вечной любви и взаимных восторгов она снова увидела пистолет, казавшийся ей таким зловещим – и небрежно произнесла:

 – Яшенька, милый, а ты знаешь, на что тут нажимать? И патроны есть?

 – Конечно, есть. Ты меня удивила вначале. Я старался, выбирал такой, чтобы понравился – это английский пистолет последней модели, легок и удобен в обращении. У женщины должно быть оружие. В Америке у всех есть оружие, это нормально.

 – Но это же нелегально! Должно быть право на хранение оружия в доме, я читала правила.

 – Правило одно: чужой человек вломился – убей злоумышленника! Дурочка ты моя. В дом могут ворваться воры, грабители, на тебя могут напасть, я не хочу постоянно волноваться. Поверь, в этой стране у всех есть оружие. Одевайся. Поедем куда-нибудь в уединенное место, найдем заброшенный пустырь. Ты умеешь стрелять? Ничего, я тебя научу.

   Они стреляли всю ночь напролет. В нескольких километрах от Бронкса, нашли тупичок, с Яшей и там не страшно. И в два тира заехали. Иешуа везде принимали, как своего. Под утро Наташа смеялась без передышки. Затейник у нее Яша! С ним не соскучишься.

  

   Спрятали пистолет в гардеробной – запихали в сумку, пристроили между Наташиными нарядами. Место запомнила? Хорошо, и лучше не перекладывай, ты одна должна знать, где он лежит. И я. В случае чего – ты под моей защитой, усвоила?

 

  Наташа усвоила. И стрелять научилась, и прислугу за нос водить, и с детьми видеться, и – ах да, Иешуа, тренер по плаванию, иногда занят, а когда свободен, то постоянно в бассейне, учит Марка замысловатым прыжкам, помогает Ирочке правильно распределить силы при плавании брассом – ничего сложного, девочка. Правильное дыхание, и смелее вперед!

  На Ирочке специальные очки, шапочка, заглядение. Дочь успела привязаться к Иешуа, постоянно спрашивала совета, за завтраком тоже. А Марк, как он восторженно смотрит на огромного учителя-атлета! Советы – как лучше питаться, чтобы в школе жирным не дразнили, ему очень важны. 

 – Ты живот подтягивай, а спину ровно держи. Смотри на приятелей как победитель, понял? Серьезно смотри. Серьезным мужчинам верят.

 

   Худо-бедно время шло – но беззаботная радость Наташу не покидала. Дети уже на каникулах, Наташа отправила их в Коннектикут, там в детском летнем лагере оздоравливаются вместе с нянями, полтора месяца. Лагерь с хорошими рекомендациями они с Иешуа нашли, Володя не возражал. Наташа убедила его, что если выдастся свободное время, они смогут куда-то уехать вместе, лето ведь. А она так редко видит мужа!

   И нельзя сказать, что разлюбила вовсе. Она была не одна, муж  – опора и благополучие, это ведь совсем другая любовь – к человеку, с которым привычно и спокойно. Так она теперь думала. Ее перестала раздражать его неуклюжесть, стремление уйти от разговора с ней в разговоры с партнерами. Да и о чем им разговаривать? Наташа полна мыслями об Иешуа. Когда-то страдала, что муж ее оставил одну. Теперь ей все равно. И модные женщины из его компании безразличны. Как и компания в целом. В рестораны они по-прежнему ходили, но теперь смотрели на Наташу иначе. На нее «посматривали». Она часто замечала заинтересованные взгляды, а одна из жен ей подмигнула.

 

    Владимир Фридельман приезжал в Нью-Йорк все реже. Плотно обосновался в Москве, чем он занят – Наташе и дела нет. Она не волновалась. У нее вдохновение, она творит свою жизнь. Вначале металась – а вдруг Володя узнает? И как может она двух мужчин совмещать, да еще в одном доме, несусветная глупость.

   А кто решил, что глупость? Зачем ей по закоулкам шляться, грязные гостиничные матрацы испытывать, ее оставили одну. Бросили. А она не одна. Сама все устроила, и греха на ней нет. Не может живая женщина в расцвете лет постоянно в окно смотреть или по магазинам шляться.

  У нее целых два мужа. Один содержит ее, другого – она. По справедливости. Иешуа ей нужен, она волнуется, когда его подолгу нет. А вдруг уведет кто? Атлет, красавец. Взглядом мрачен порой, но Наташа раньше с чернокожими не общалась, возможно,  это нормально.

 

V

 

 

    Взгляд Иешуа действительно темен в последнее время. Владимир Зейсович вернулся, хозяин. Ему, Иешуа, туда и ходу нет. Наташа не задумывается, чтó он делает, чем занят. Она вообще не задумывается. Устроила наилучшим образом, как-то поговорить пытался – отмахнулась: пусть идет как идет. Занята, о будущем подумать некогда. Подожди, любимый, – только и сказала,  по ее мнению, его по свистку можно пускать и  прогонять, у Наташи все просто – мы ведь так любим друг друга! 

   А он первый из трех, уверенно себя чувствующих в одном доме людей, потерял покой. Толстяк Джордан с насмешкой на него глядит – так сильна любовь, что мальчиком вокруг русской красавицы бегаешь? А узнает она про все твои делишки, что тогда запоет? Джордану серьезное дело предложили, пора за работу, бро. Партия товара перевозки ждет, беру тебя в долю. Деньги пополам, ах да, тебя теперь деньги не интересуют, понятно. Но ты подумай, если что – знаешь, как меня найти. Возьми вот на пробу, чистый продукт. И никакого риска.

 

   Насчет риска Иешуа Б. Харон в курсе,  попадешься – не отвертишься. Опять на дно, паспорта и маски менять, скрываться. Сегодня здесь, завтра там. Снова за старое. Иешуа, может, впервые себя человеком почувствовал. Они с Наташей – нормальная семья, третий лишний. Третий – Владимир Зейсович, птица залетная, а не муж. Справки он о нем навел, человек серьезный. Тем более, тратить его деньги приятно.

  За это время Иешуа в хороший дом переехал, район тихий, безлюдно вокруг. Платил наличными, кредитная история у него такая, что с официальными компаниями лучше не связываться. Друзья помогли. И мебелишку прикупил кое-какую, обустроился. На черный день. Никогда не надо забывать, что все может перемениться.

  Быть частью чужой семьи порядком поднадоело. Деньги для Иешуа – вода, сколько ни пьешь, а снова захочется пить. Новую машину Наташа ему присмотрела, договаривается. Иешуа невозмутим, его дело – принимать подарки с достоинством.

   Но достоинство он напоказ демонстрирует, неспокойно ему. Свою дозу покоя Иешуа  принял, нет, не из Джордановского пакетика, пакетик спрятал, пригодится когда –  нибудь. Наташина преданность на какое-то время сделала его другим – податливым и мягким, расслабился. Никогда раньше такого с ним не было. Впрочем, об этом он часто думал. С нарастающим беспокойством. 

 

    А Наташа спала спокойно. И с Володей, и с Иешуа ей очень хорошо. Третий не лишний. Ей снова повезло. Она выходила на ежедневную прогулку по утрам, шла через деревянный выкрашенный голубой краской мостик, смешной тут залив Шипсэндбейд  – или это канал? Никогда не задумывалась, что отделяет дома солидных людей от бруклинской суеты. Манхэттен-Бич – заповедник, здесь ценят покой и размеренность. В одну сторону пойдешь – узенькая речка, в другую – бескрайний океан. Владимир Зейсович спит еще, его любимые оладьи она приготовила, кофе на подогреве. Проснется – а в доме тишина и благолепие, он это ценит. Сегодня, он заранее предупредил, они идут в ресторан «Татьяна», это на самом берегу океана, по дощатому настилу идешь, и яркая электрическая надпись на красном фоне, столики и снаружи и внутри, сердцевина Брайтон-Бич, там большая встреча. Гудеть будут долго, но расфуфыренные женщины ее больше не раздражают. Встречи с друзьями мужа теперь представлялись ей весьма приятными. Ее улыбка сражает наповал, оденется она, как положено. Чтобы не выделяться. И пусть Володя будет ею доволен, в конце концов  – благодаря ему она так беззаботна, отказа нет ни в чем. Наташа выпьет шампанское, немного совсем, и будет мечтать о том сладком моменте, когда Володя уедет, и в доме воцарится Иешуа, ее бог и царь. Глаза сияли от блаженства, она улыбалась неназойливо приветливому солнцу, не пряча лица, загар украшает.

 

    Владимир Зейсович изучал русскую газету, когда она вернулась. Биржевые волны его встревожили, акции важных для него компаний скачут вверх и вниз, непредсказуемо. Он оглядывался, в поисках мобильника, нужно отдать приказание «срочно продавать!». Хлопнула входная дверь, Володя рассеянно взглянул на жену – завтрак превосходный, спасибо! Ты готовишь лучше повара, кстати, почему его нет?

 – Взял расчет, у него что-то переменилось. Но я ведь прекрасно справляюсь?

  Телефон ощутился в кармане халата, но перед тем, как нажать нужную кнопку, Владимир вгляделся в лицо жены, впервые внимательно вгляделся за долгое время.

  – Тут многое переменилось. Не понимаю пока. И ты другая, женственная необыкновенно! Ты всегда женственна, но происходит что-то еще, я пока не могу понять. Не могу понять. Странно. – Он машинально отдавал приказания по мобильнику, а вторым планом в сознании шло: в моем доме большие перемены. Очень большие. Соображал он быстро, заниматься несколькими вещами одновременно – дело привычное. Что–то не так, и в постели Наташа совсем не та; услужлива и безотказна по-прежнему, но будто не с ним, отстранена. Впрочем, черт разберет этих женщин, они теперь действительно редко видятся. Ему стало не по себе. Он совсем не знает, как она живет, что делает. Подруг у нее нет, детей отослала куда подальше. И занятия никакого нет, равнодушна к любому предложению.

  Домашняя курица, что с неё взять? Владимир бы ума лишился от такого однообразия. А может, она и правда, давно не в себе? Надо бы отпуск взять, Наташа права. Нет у него таланта семью радовать, только и может, что обеспечить. На миг Владимиру, уверенному и успешному, решающему деловые задачки без труда, стало стыдно. Стало не по себе.

  – Наташенька, у меня под левой лопаткой заныло, мне бы лечь.

  Она засуетилась, захлопотала – Володенька, врача? Да нет, я полежу немного. Пойдем, я в спальню тебе подняться помогу, массаж сделаю, у меня масло специальное, потом уснешь на полчаса, будешь как огурчик! Устал ты, любимый.

   Через полчаса Володя очнулся, успокоила его Наташа, как заправский специалист. И где она таким движениям научилась? Действительно, свеж и бодр. И в голове полнейшая ясность.

 – Наташенька, а где зеленая карточка, она среди банковских лежала, я что-то не видел ее давно. Забыл тебя предупредить. Ее трогать нельзя, ты с нее ничего не снимала?

 – Да я и не помню. Я внимания не придаю, мне что зеленая, что синяя… ты ничего не говорил. Это ведь наши деньги?

 – Не совсем наши.  И не совсем мои. Наш общий с друзьями счет, я как главный хранитель, на мне все средства. Эта карточка – особая.

 – Ну что ты волнуешься понапрасну, лежит, как всегда, где положено. Я посмотрю, не вставай. У меня карточки сложены, но я тремя пользуюсь, этой в сумке нет, точно помню.

  Она точно помнила, что именно эту, зеленую, она вручила Иешуа. На траты. Чтоб ему не обидно было. Ну, чтобы не чувствовал себя неполноценным и зависимым. Откуда ей знать, что общая?

 

 

VI

 

  

    В знаменитом ресторане «Татьяна» на Брайтон Бич – шум и зычные голоса, хозяева жизни гуляют, официанты сбиваются с ног, снуют с огромными подносами туда-сюда, возникают из ниоткуда, стоит только взглядом повести – услужливы, любой каприз!  «Фуагра у нас сегодня отменная, добавить? Там посредине стола – приметили уже? – фирменные перепелочки с чечевицей, сейчас подложу вам, отведайте, приборчики заменить? А вино какое предпочитаете, бокальчик пора освежить, а-а, вам водочки? У нас восемь наименований, the best in town, какую предпочитаете?»

   Гостя из виду не теряют, внимательны – и черно-белая спецодежда блестит, и салфетка через согнутый локоть перекинута, и спина изогнута особым образом – по направлению к гостю, от бедра. Царский приём, денег потраченных никому не жаль. Сервис по высшему разряду! Почтение и почитание, популярное место. И тосты за здоровье каждого из присутствующих, никто не забыт.

  «За успех нашего общего дела! Ура!» –  заорал, что есть мочи упитанный блондин, рубашка в разводах, сияющие ультрафиалетом павлины по белому полю, и супруга рядом, глаза синим подведены, обширные телеса красной с переливами тканью обтянуты, губы алым полыхают (помада подобрана к платью, строго под цвет), добавим смоль волос, разбросанных по плечам, Кармен! Как верная подруга, она тут же подхватила, мужу в тон: «Ура!!» И все разом грянули, громыхнуло, будто война. И присутствующие вот-вот в атаку ринутся, только подкрепятся немного – и в бой.

  А за стеклянной стеной, для удобства посетителей, обзор широк – неспешные ласковые волны Атлантики, мир за окном и покой. Семейные стайки гуляющих, воркующие парочки ищут уединения, лица Наташа не различала.

   На эстраде – маленький оркестрик (скрипка, ударные, контрабас, электропианино – стандартный набор для хорошо посещаемого русского ресторана), надрывается кудрявый брюнет с артистической фамилией Альпийский, пиджак искрится  люрексом, впечатление, что микрофон ему только мешает, хотя он ухватился за кронштейн, как за спасательное приспособление – для устойчивости, наверное.

 

А где ещё, как детям, можно веселиться –

Как не на Брайтоне, столице кабаков?

Сюда под утро даже можно завалиться

И танцевать аж до потери каблуков!

 

     Наташа обворожительна, она счастлива и спокойна, как давно они никуда не ходили вместе! Так бы и жили нормальной семьей, никакой Иешуа бы не встретился. У нее Бегемотик ласковый, вот как сегодня – и целует ее, и танцуют безостановочно. Весь вечер. Но взгляды она на себе ловила странные. И показалось, что партнеры с женами перешептываются, не отрывая глаз от раззадоренной пары. Выпила она больше, чем обычно, хотела отстраниться от любопытных, но нехорошие предчувствия одолевали, неведомо с чего.  

   Пока она прихорашивалась в туалете, ей стало нехорошо. «Вы сладкий яд, вы горький мед, вы божество, вы сущий дьявол, я вас ищу, от вас бегу, я не люблю вас и люблю…» – неслось сверху, из банкетного зала. Она ощутила тошноту, рвота подступила к горлу,  еле успела склониться над унитазом. Прихорашиваться пришлось заново.

  Когда вернулась, слегка пошатываясь – взгляды резкие и насмешливые, кусучие, как москиты в летнее время. Да, время летнее. Что ж ее так крутит, и спазмы рвотные подступают снова, усилием воли остановила. «У вас небесные черты, о нет, уродливая маска, вы черно-белы, нет, цветны, вы так грубы, в вас столько ласки!..» – не унимался певец, наяривала ошалелая скрипка, и поддакивал на контрабасе тощий долговязый парень, отрешенно, с ленцой перебирающий струны.

 – Володя, нам пора. Я отравилась, по-моему. Пойдем – потащила она его к выходу, он и не попрощался толком, пока ее не было беседовали оживленно. О ней? Да что ж ей так муторно? и мутно так, что каждый чужой взгляд воспринимается как оскорбление или насмешка.

 

   В машине Володя мрачнее туч, Наташа держалась рукой за живот и просила прощения за сорванный вечер. Володя молчал. Дорога домой недлинная, но показалась бесконечной, он так и не проронил ни слова.

   А подъехали – мотор заглушил, обошел машину спереди, но не руку ей подал, а выволок из машины, как нашкодившего щенка.

  – Ну я же не виновата, не виновата, что отравилась. – Спазмы душили ее, ей в туалет нужно, срочно. Володя, пусти-и!

   Но он тащил ее за собой, втолкнул в дом и ударил наотмашь, не медля.

 – Захлебнись блевотиной своей! Блядища и проститутка, сука! Я тебя из грязи взял, в грязи ты только и жить можешь! Любовничек твой сладкий, свечку тебе в рот поганую – уголовник и тюрьма по нему плачет. Смрадного негра-стриптизера в дом привела, гадина! мало того, что рога мне наставлял с комфортом, мне все-е рассказали! – так еще и половину общака нашего на ветер! Меня же теперь убьют, попросту за ноги к столбу подвесят!

   Рыдающую Наташу душили рвотные приступы, она захлебывалась слезами и кровью – Бегемотик Володенька разбил ей губу, пинал ногами в живот, она лежала на полу без движения, разве что ухватить его за брючные штанины пыталась, но Владимир Зейсович отпихивал ее руки, он разъярен.

 – Володя, я тебе все объясню, тебя никогда дома нет, я …

 – А теперь у тебя и дома не будет, тварь, крыса, предательница! За все хорошее, что я для тебя сделал!

 – Я любила тебя честно и преданно!

 – И его любила честно и преданно. Чикен мой, блядь, да ты ж на передок слаба! Курица! Я знал это, всегда знал, но такое!.. Мать двоих детей! С ублюдком в моей постели! С мелким воришкой уличным, да ты хоть знаешь что-то о нем?

 – У него – Наташа заикалась, повернуть голову уже не могла, в горле хлюпало, – детство тяжелое, он без родителей рос, как и я…

 – Мамочку нашел, в моем доме! На мои деньги! На средства моих товарищей, тварь ты подзаборная. Развод с тобой мне ничего не будет стоить, ты же дурочка. И денег тебе не дам, и детей заберу. Верну туда, где нашел, поняла? Я ведь тебя любил! Я счастлив был! Я тобой, паскудой, гордился, фотографию всем показывал, жена Наташа и детки, Марк и Ирочка! Забудь! Даже как звали их забудь, какая ты мать, ты кукушка!

 – Ты определись, кукушка я или курица. – Ей хотелось кричать, но голоса не было, лишь сдавленный сип, а  Владимир Зейсович продолжал бушевать, втаптывая супругу в пол, как виноград месил в бочке. Мял.

 – Птица без адреса и фамилии. Пригрел на груди змею! Двух пригрел, два приемыша у меня. Наташа и – как его звать-то, хахаля твоего черномазого?

  – Иешуа Бенджамин Харон, – голос за спиной Владимира Зейсовича раздался одновременно с выстрелом. В затылок, вполне профессионально. Черный пистолет, хорошо знакомый Наташе, блеснул между Яшиных пальцев, это последнее, что Наташа запомнила. И кровавое месиво мужниных мозгов, брызгами летевших по ступенькам, она ведь заползла таки на лестницу  – под градом сыплющихся на нее ударов и отборного мата. В недрах  Владимира Зейсовича забулькало, голос оборвался. В тот же миг она упала, потеряв сознание от ужаса, боли и не прекращающихся спазмов в желудке.

 

 

   Первым делом Иешуа поднял ее, отнес в ванную, осторожно раздел, окатил ледяным душем, она от холода пришла в себя. Зуб на зуб не попадал. Как пробку вышибли, вырвался наружу фонтан блевотины, мутить ее перестало. Зато завыла отчаянно, истошно: Уби-и-или, уби-и-или! Ох горе какое, уби-или! Сидела голая в холодной ванне раскачивалась из стороны в сторону и вопила от тоски. И оттого, что ничего уже нельзя исправить. Никогда. Теперь ни жизни тебе не будет, не смерти – будто чей-то голос ей  говорит. Чтобы заново не грохнуться в обморок, она завела шарманку громче прежнего:

   – Да что ж ты наделал, ирод окаянный, и откуда ты взялся на мою голову!

  Иешуа не слушал. Он поставил Наташу на пол, в полотенце завернул, нежно приблизил ее к себе и застыл. Не шевелясь. Целовал мокрые волосы, нос, плечи, царапины и кровоподтеки, слизывал свежую кровь. Целовал долго и сосредоточенно, ощущая, как она успокаивается в его объятиях, утихает. И потом на полу не близость телесная, а священнодействие, как только он один умеет. Волны блаженства вновь катились по Наташиному телу, она и всхлипывать перестала, не то что выть.

  – Наташа, я тебе укол сделаю, дай мне руку, поработай кулачком, и ни о чем не думай. Случилось то, что должно было случиться. Я разберусь со всем этим…  я ведь правильно сделал, ты согласна со мной? Я обещал тебя защищать, помнишь? Этот мешок жира и дерьма над тобой издевался. Он тебя убивал. Он собирался помешать нашей любви. – Иешуа говорил с ней, и ловко вводил в вену тот самый состав – чистый продукт! – что Джордан всучил ему на пробу. На несколько дней хватит. Он понес ее в спальню, уложил на кровати, поцеловал на прощание, но любимая равнодушно смотрела перед собой. Взгляд понемногу соловел, бледность не исчезала.

 – Сейчас ты уснешь, Натали, уснешь спокойно. Тебе не о чем волноваться, я позабочусь о каждой мелочи. Устрою наилучшим образом. Спи, любимая. Завтра я тебя разбужу, будет новый день.

 

VII

 

 

      Не так редко он проникал сюда, когда хозяин в доме. Подсматривал, но был невидимкой. Мягко ступая, подслушивал под дверью, за которой его любимая спала с законным. Ничего, кроме ровного сопения спящего мужа, Наташа спала тихо. Никаких звуков, наводящих на мысли о супружеском рае, ни разу. В этот день он почувствовал беспокойство, тревога росла. Не ревность и обида, а именно тревога. Ему показалось, что-то страшное может произойти. Он пришел на защиту. Защиту самого себя, прежде всего.

  Черный ход в дом ему известен. Он давно научился быть невидимым.

  Но в этот раз шум и крики, Иешуа прислушался. И понял: настал его звездный час. Метнулся за пистолетом, на второй этаж пришлось лезть по карнизу, иначе сладкую парочку внизу не миновать, они у самой лестницы. Глухие удары, и Наташины стоны заставили Иешуа двигаться молниеносно. Звериная ловкость движений  ему всегда помогала, он выпрыгнул в окно уже с пистолетом в руках. Дальше – пустяк. Он просочился в дом с парадного входа и в нужный момент возник за спиной ненавистного хозяина дома. Один выстрел, всего один выстрел. И с ненавистным супругом покончено.

 

   Через какое-то время они поженятся, Иешуа станет управлять огромным деньгами. Можно будет забыть о рейсах с «товаром», о метаморфозах и перевоплощениях. О масках и новых адресах. Он станет обычным бюргером, скучным и всем довольным. Будет читать газету по утрам, помешивая серебряной ложечкой сахар в наперсточной чашке. Наверху спит женшина, с ее и Божьей помощью он больше ни в чем не будет нуждаться. Никогда. Иешуа даже перекрестился.

 

    Он спустился вниз, пятно на лестнице, на полу, стало темно-бурым. Хозяин дома грохнулся на ступеньки плашмя, лицом вниз, Иешуа попробовал его сдвинуть  – понял, что нужна помощь. Джордан ответил по телефону так, словно ждал звонка именно сейчас, звонка от Иешуа, приглашавшего на милый пикничок по очистке территории от малейших  признаков присутствия хозяина дома. Вернее, от его тела. 

  В ожидании помощи, принялся счищать кусками бумажных полотенец засыхающие пятна. Намочил полотенце, всерьез выдраил пол. Ничего, он из всех передряг выпутывался, и тут решение найдет. Другого выхода не было. Он поступил правильно.

 

   

   Толстый Джордан беспечен на вид, появился с коронной усмешкой полного безразличия, но от увиденного остолбенел.

  – Бро, мы так не договаривались, тут мокрое дело, я…

   Успокойся. Все объясню, вознагражу и не обижу. Впервые, что ли?

 – С русской мафией мы пока не связывались. Ты вообще, в курсе, кто этот тип? – Джордан метался по холлу, жестикулируя. – Важная птица, за ним серьезные люди. Из-под земли достанут.

 – А из-под воды не вытащат. Действуем быстро и четко, не дергайся.

 Он нашел огромную белую скатерть в кухонном шкафу, расстелил на полу.

 – Вот, будет ему саван. И тащить удобней, ты упаковывай пока, машина стоит перед воротами, в гараж не поставили. Оберни, оберни плотней, я пока в гараж сбегаю, тут веревки нужны и мешок, потом объясню. Действуй.

   В кармане усопшего он нашел ключи от черного лимузина, порядок.  – Я мигом, жди. Ну что ты рот раззявил, действуй!

  Тело они обвязывали веревкой, переругиваясь, вдруг Иешуа стукнул себя по лбу – забыл, сбегал в гараж, притащил еще один мешок, топор, клещи, запасную веревку уложили груз в багажник, туда же загрузили увесистые камни из сада – я тебе позже объясню, зачем, но Джордан понял, не маленький. Главное – поскорей отправиться в путь, пока любопытные не проснулись от шума, да тут никому и дела нет. За плотно запертыми дверями живут. Нос друг от друга воротят. Русские. И этот обрубок еще обзывал его черномазым! Язык Иешуа понимал, ярость, охватившая его, пока он слушал и наблюдал, не оставила ему выбора. Да и сейчас держала на ногах, такая работа никому не нравится. Потом все это кончится, кончится. И будто и не случилось ничего.  А что случилось? Ничего не случилось. В нем снова ощеривал зубы загнанный волк, коротко брошенный взгляд перепугал даже Джордана.

   Он вел машину через мост Вераззано, к Статен Айлэнд, стремясь уехать как можно дальше от Манхэттен-Бич. Место, где можно избавиться от тела, от машины и пистолета. Диковатое местечко на Миддленд Бич он давно наметил. Комар носа не подточит. Остальное – потом. Разберемся.  Но местечко Джордану не понравилось, по его мнению, Ред Хук гораздо надежнее.

 

  Три часа метаний и тяжелого физического труда – суматоха, они с Джорданом постоянно цапались – у меня совсе другие планы на эту ночь, мы о таком не договаривались, твоя жизнь – твои проблемы, что теперь будет? Дружок ныл, как девица с театральных курсов. Ничего удивительного, нервы. Но приказы Иешуа исполнял в точности, старался.

 

    Тело они с Джорданом предали воде. Мешок с камнями плотно примотан к ногам, океан проглотил новую жертву, коротко поперхнувшись, но круги разошлись быстро, водная гладь спокойна и безмятежна на вид. Огни огромного города вдали, тут везде огни огромного города.

  Все наспех – и машину жгли, номера предварительно открутив, Иешуа разрубил их в мелкие ошметки, и от пистолета избавились, бульк! – и круги разошлись, гладкая поверхность.

   Тяжелая выдалась ночь. Во время суматошных действий по зачистке следов преступления – мощный адреналиновый всплеск, у обоих. Очень хотелось безнаказанности. Не забыть ничего, не ошибиться. Километров пять молча шли по ночной дороге, потом разъехались по разным адресам.

   Отсыпаться.

 – И не звони мне, бро, забудь эти три часа. Навсегда забудь. Тебе приснилось.

  Джордан угрюмо кивнул на прощание. Он устал.

 

    Через пять часов Иешуа очнулся в собственной постели, голова тяжелая, будто били. В первый момент он удивился. Что-то случилось? Произошедшее в Наташином доме память упорно выпихивала, но то, как он крадучись вполз в жилище супругов – вспомнил.  Как чуть позже  они вернулись, как вспыхнул скандал. Отвратительный скандал. И гулкая точка выстрела.

  Выстрел прозвучал отчетливо, и разбудил его окончательно. Темная ночь, тихие волны, горящая машина.

  Наташа.

 

   Вчера поехать к ней не было сил. Он стал бояться ее большого дома, и неожиданно ощутил, что Наташу он тоже боится. Это его удивило до крайности. Да, по-старому не будет, выносить эту муку он уже не мог. Иешуа дал себе клятву изменить ситуацию, и клятву выполнил. О том, что будет потом – он не задумывался. Ему казалось, они будут счастливы. Наверное, у него шок. Он где-то об этом читал.

 

   Его звериный инстинкт кричал неожиданное. Иешуа обязан позвонить в полицию. Пока не поздно. Иешуа не хочет сидеть в тюрьме, а тут можно и пожизненное схлопотать. Чушь. Он позвонил Наташе, но телефон молчал. Oh, my! он сделал ей укол, она жива еще? Где-то там избитая, обдолбанная женщина, как бы ему хотелось никогда ее больше видеть! Такие мысли его самого удивили, вчера, до этого выстрела, ему хотелось только одного – прийти в дом хозяином. Но там ведь все чужое. Не его.

 

    Он снова проник в дом на Манхэттен Бич с черного хода, простая предосторожность. Лучше, чтобы его не видели здесь. – Наташа, Наташа! – но тишина и безмолвие в ответ. Он еще раз отметил, что следы крови отмыты превосходно. Никакого намека на происшедшее вчера, порядок и покой. И шум воды в ванной. Он поднялся наверх.

  Она встретила его с улыбкой блаженства, впрочем, именно так она на него смотрела, когда им никто не мешал. 

 – Я проснулась с легкой головой, ты знаешь! Ничего не помнила, ни–че–го! А взглянула в зеркало – боже, какой ужас! Держала лед, меняла мази, у меня есть специальные, да чего у меня только нет, за лицом и телом я ухаживать умею. Примочки из бодяги почти все утро делала. Но какой результат, посмотри, я как новенькая! Правда, Яша? Теперь наносим макияж – и – сюрприз, сюрприз – мы вместе идем, куда?

  Потом скажу. По-отом! Ты будешь мной доволен! Жди внизу. Кофе в машине сделан, я тебя так ждала! Уверена, ты еще не завтракал.

   Иешуа не завтракал. Иешуа обдумывал, как ее бросить. Всего полчаса назад. А теперь…

 

    Она совершила чудо. В кухню вошла женщина, тщательно причесанная и накрашенная, следы побоев то ли исчезли, то ли замаскированы, но не видны! Как это может быть? Такого не бывает. Но рядом с ней Иешуа неожиданно успокоился. Он поверил, что ничего особенного не произошло. Ведь он именно этого и хотел! Жить здесь, быть с ней вдвоем, хозяином в доме. Да-да-да.

   Наташа спустилась в гараж, вывела бежевый «Мерседес», как породистого коня из стойла.

 – Ау! Садись скорей, мы опаздываем!

  Она чуть не забыла, тараторила Наташа по дороге, ведь сегодня – срок доставки заказа, минуту терпения, ты все поймешь!

 

  Огромный автосалон, Наташин бежевый «Мерседес» тут же пропускают, служители расступаются, менеджер выбегает навстречу на полусогнутых.

  – Как мы рады видеть вас! Машина лоставлена, можете забирать!

   И подвел необычную пару к спортивному BugattiVeyron, пурпурному с черными языками пламени по бокам.

 – Это тот самый, помнишь, я говорила! Было нелегко его выписать, но я смогла. Ты доволен, дорогой?

  Иешуа остолбенел. Машина, которой он мог любоваться, перелистывая журналы – теперь его собственность! Он потянулся к своей прекрасной возлюбленной – да, она  прекрасна! они снова вместе, это не мираж. Потянулся губами к щеке, Наташа его остановила: осторожней, я неприкосновенна, каждый миллиметр лица и тела обработан! – и расхохоталась счастливо и звонко. 

 – Машина великолепна, она так же великолепна, как и ты, любимая. Я потрясен!

  Десять минут формальностей, Наташа выписала чек – и они покинули салон, каждый в отдельном  экипаже.

 

   Зазвонил мобильник, Иешуа поставил его на громкую связь, он пока не привык к управлению этим крокодилом, как он прозвал Наташин подарок, да и позабыл о давнем разговоре! А она помнила!  Сделала это! И он, Иешуа, владелец крутейшего аппарата, настоящая гоночная машина!

 – Потому, что она тебе очень идет. Это не машина, а твой портрет, любимый! Только не гони, я отстаю!!

 – Ты хочешь сказать, что крокодил – это я? Хорошее сравнение.

 – Не крокодил, а огненный дракон! И языки пламени сожрут любого, кто встанет на его пути.

    “По–моему, она сошла с ума”, – мрачно подумал Иешуа. – “Или это действие наркотика?”

 

 

   Между тем, реакция Наташи вполне предсказуема. Молодая женщина перенесла сильнейший шок, как реагировать на происшедшее не знает, она этого не ожидала! Сознание вытесняет то, что не в состоянии переварить, мозг буксует и переключается на более приятные вещи.

  Макияж – конкретное действие. Покупка машины – тоже, действие, запланированное заранее! Жизнь идет своим чередом. Думать о муже, убитом алчным любовником, а дело обстоит именно так, Наташа попросту не готова. Нет у нее резервов для того, чтобы пережить ужас случившегося. Она даже понять не в состоянии, что именно случилось.

  Чего теперь ждать от друзей Владимира, какой поступок Иешуа будет следующим. Углубишься – липкая и топкая, мгновенно всасывающая жертву грязь. Гораздо проще согласиться с тем, что Иешуа – жертва стечения обстоятельств, он был вынужден убить Владимира, желая ее защитить. Иешуа Б. Харон ее преданно любит, он готов на все, ради нее. Они не расстанутся, никогда. Он ласковый и нежный зверь с тяжелой челюстью человека, склонного к насилию. Но этого Наташа не знает, ей нравится его челюсть. Она считает, что нижняя часть лица возлюбленного сообщает ему мужественность и благородство.

 

  – Яшенька, покупку новой машины нужно отпраздновать. Обед в ресторане мы с тобой заслужили, поедем сейчас на 57-ю улицу, ну, соглашайся! Наше время пришло.

  Нет тяжести на душе, я свободна! Там чудное место, тебе понравится.

   Ему сейчас ничего не понравится, беспокойство рвет душу в куски. Снял темные очки, всмотрелся в зеркало заднего вида, в себя всматривался, крокодил ему помогал, в салоне любая деталь – высший класс!

  Но не радует.

  Вернее, радует, но пусть бы как-то иначе сложилось. Вчера мешки с камнями, сегодня спортивный крокодил. Она о муже и не спросила. Подозрительно.

   Да, она и не думает о муже. Ей страшно этой темы коснуться. В душе иногда нету места для страданий. Для радости есть, а для боли – не осталось ни миллиметра, ни милиграмма. Один вопрос – и они оба вне закона. Еще немного пусть счастье продлится. Как в детстве играли с мамой Анастасией.

 – Моя Наташа вырастет и станет принцессой, у нее будет свой дворец. Настоящий, с дверями и окнами. И принц, тоже настоящий. И все вокруг обзавидуются. Никого вокруг нет, но принц есть.

=Трое негритят в зверинце оказались,

 Одного схватил медведь, и вдвоём остались.=

 

– Да, любимая, это хорошая идея. Поехали! – Отозвался он и отключился.

 

   Наташа заказала лобстер, фирменное блюдо заведения, на двоих. Креветки, крабы – он их обожает, она в курсе. Обслуживали их с усердием. Она вспоминала, как ее приняли здесь за проститутку когда-то.

   В хорошем ресторане с настоящим американцем атлетического сложения она теперь чувствовала себя превосходно. Победила Америку. Свободна, любима и молода. А Яшенька и того моложе. Красавчик. Она умиленно его разглядывала, не надоедало.

Иешуа снова поддался ее обожанию, почувствал себя гораздо лучше. Ему хорошо только рядом с ней, вот какая история выходит.

  – Наташа, ты не волнуйся, никаких следов. – Лобстера он смаковал. С набитым ртом старался не говорить, но ел с аппетитом. Вспомнил, что крокодил припаркован, и он – владелец дома, роскошного спортивного аппарата, и наличные деньги в изрядном количестве. Пусть закрывают карточку, если что. Русская мафия. Да посмотрим, кто кого. Американцы не такие простые ребята, как вам в кино показывают.  – И машины нет, и… ничего нет, подарка моего тоже нет, и не найдут никогда.

 – А что мне волноваться? Володя вчера поздно вечером уехал, его вызвали по работе. Так часто бывало. Уехал и работает, он передо мной отродясь не отчитывался. Даже когда любил.

  – Точно, Наташа.  Ты умница. – А про себя подумал: меньше помнишь – крепче спишь, она права.

 

    Они подъехали к дому, загнали обе машины в гараж. Иешуа чувствовал себя спокойно и расслабленно. Уверенно. В дом он вошел, как хозяин.

   Им есть, что обсудить, а муж в отъезде. Просто в отъезде. Он бросил Наташу на произвол судьбы, и уехал навсегда. В черном лимузине.

    Иешуа снова сделал ей укол, на всякий случай. Наркоманкой не станет за пару раз, а действует состав на нее отлично. Он боялся, что без допинга она погрузится в депрессию, тогда чего ждать? Игру с успокоением он начал первым, объяснились в ресторане нормально, по пунктам договорились, что живут в радости, а если вопросы – знают, что отвечать. Средствами мужа Наташа и раньше пользовалась без ограничений. Никаких проблем. Она вроде вполне вменяемая, в курсе происшедшего. Но поддерживать нужно.

  Еще вчера не женщина, а растекшееся месиво крови и слез. И как они так преображаются, как кожу меняют! – и всего за одну ночь.

  

   Иешуа Бенджамин Харон остался с ней до утра. Спали оба спокойно, ну она-то понятно, для того и продукт введен в вену, по всем правилам, которые он изучил досконально, была возможность. И не единожды. Товар, и правда, хорош, Джордан не врал.

    Утром оставил ее, спящую безмятежно, рассмотрел изучающе, по всему телу любимой прошелся ощупью – ушибов не ощутил. Невероятно. С трудом подавил желание приласкать ее. Растормошить, разбудить – и любить ее, как только он один умеет, она не уставала это повторять. Но сдержался. Сделал кофе наскоро, выпил залпом. И спустился в гараж заводить крокодила. Ну хорошо, пусть будет огненный дракон. Иешуа усмехнулся, с мрачным удовлетворением осматривая великолепный салон.

Дал газу, мотор взревел, послушный руке хозяина.

   Выехал на хайвэй, постоял в пробке с полчаса. По радио передавали, что два часа назад в районе Ред Хук, Бруклин, пассажиры прогулочной яхты активно фотографировали зацепившееся за камни тело неизвестного, спасательная служба прибыла на место обнаружения трупа. Подробности не сообщали. Просто – найдено тело мужчины, определение личности утопленника затрудно, черты обезображены до неузнаваемости. Возраст – от сорока до сорока пяти, телосложение плотное. Просят помочь следствию.     

 

   На ближайшей заправке Иешуа позвонил в полицию. Назвал свое имя, просили по буквам, повторить. Повторил. И сообщил, что позавчера вечером его сожительница, Наталья Фридельман застрелила мужа из пистолета во время семейной ссоры.

  «Я помогал скрыть тело убитого по ее просьбе. Не смог позвонить в полицию сразу, растерялся. Это чистосердечное признание, к убийству я никакого отношения не имею, готов помогать следствию. Имя убитого Владимир Зейсович Фридельман. Готов явиться сегодня же и дать показания.»

 

   Адрес для явки с повинной ему продиктовали.

 

   Иешуа забрал из своего нового дома наличные деньги, сунул в багажник огненного крокодила и поставил машину в заброшенном гараже, сюда никто не сунется, место останется в тайне.

   Он снова стал самим собой. Волком, которого настигает разъяренная стая, но из любой ситуации он всегда выходит победителем. То есть, уходит от стаи в неизвестном направлении. Остальное – вымысел, мираж. Иешуа выдохнул с облегчением. Все встало на свои места, он не хозяин дома, живущий открыто и честно. Иешуа осторожен, но не боится идти навстречу опасности. Опасность – его стихия, его жизнь.

   Поезд сабвэя мчал его к месту, названному диспетчером полицейского участка. Двери закрывались и открывались. Рядом с одной из дверей сидел невозмутимый мужчина, атлетического сложения афроамериканец в темных очках. Окружающие посматривали на него с восхищением, о сходстве с любимцем публики, игроком известной бейсбольной команды Терри Флоксом, ему говорили многие.

 

 

    Наташа успела проснуться и принять душ, выпить кофе – еще горячий, спасибо любимый, и как жаль, что ты не рядом. Но он, конечно же, вот-вот вернется!  Прекрасное утро, они поедут на пляж, выберут самый отдаленный, вдали от любопытных глаз будут купаться в океане нагишом, что может быть лучше! И будут любить друг друга, теперь им ничто не мешает.

    Она вернулась в ванную, разложила на туалетном столике свои волшебные мази, принялась рисовать лицо. Нужно успеть до его возвращения, Иешуа не должен видеть ее без макияжа! Одутловатость еще держалась, отвратительно! Она водила специальной кисточкой по скулам, растушевывая румяна и пудру ровно, без шероховатостей. Теперь глаза и губы, отлично. Наташа придирчиво оглядела отражение в зеркале. Хороша, не придерешься. Она в прекрасной форме, осталось надеть пестрое платье, которое Иешуа так любит, ведь это память о первой встрече!

    Пестрое найдено в гардеробной, она успела расправить складки к тому моменту, когда раздался настойчивый звонок в дверь. Почему? Ведь у Яшеньки есть ключи, наверное, забыл. Или хочет, чтобы она ему открыла, купил продукты и руки заняты, она знает, как долго приходится возиться с замком, а если руки заняты… Звонок беспрерывен, теперь еще и властный стук добавился…  раньше двери служитель отпирал, теперь всех разогнала, красота!

 

   Вошли двое молодцев в полицейской форме и невзрачный человечек в штатском.

   Первый вопрос, сходу – где Владимир Фридельман, ее муж.

   Она отвечала, что в отъезде, как обычно. Он часто уезжает.

  Человечек продолжал задавать вопросы, она никак не могла сосредоточиться, путалась в ответах, пожаловалась на пульсацию в висках, хотя головной боли не чувствовала, но виски сжало тисками, наверное, давление  поднялось, она ничего не понимала.

   Человечек объяснил, что ордер на обыск имеется.

  Знает ли она человека по имени Иешуа Бенджамин Харон? Конечно знает, это ее инструктор по плаванию, а что с ним? С ним что-то случилось, скажите? Наташа не могла скрыть волнение, да и зачем скрывать, она ни в чем не виновата!

    – Мистер Харон собщил полиции об убийстве мистера Фридельмана, совершенном вами из пистолета в прошедшее воскресенье вечером.

  – То есть как сообщил? Он ранен? Он в госпитале? С ним что-то страшное произошло?

   Щуплый востроносый детектив понял, что действовать нужно быстро и решительно, женщина явно “не в себе”. Надавить, и она признается прямо сейчас.

 – Иешуа позвонил в полицейский участок и сделал чистосердечное признание. Вы обратились к нему с просьбой скрыть следы убийства и вывезти тело. Он поддался на ваши уговоры, но теперь раскаивается в содеянном. Сейчас он в полиции, дает показания.

 – Он сам вам позвонил, чтобы меня оклеветать? Вы мне врете! Это ложь! Я не верю, что вы из полиции. Я не буду отвечать на ваши вопросы без моего адвоката.  – Наташа задыхалась от ярости, ведь он не мог так поступить, в дом ворвались чужаки, а Яшеньки нет, чтобы ее защитить. Или…

Или…

Или…

 Или она услышала правду?

 

    Наташа еще что-то говорила, но текст произносился автоматически. В мозгу ее стучало, не пульсация на нервной почве и не тиски шока, а лютое отчаяние обманутой женщины: Он меня предал! Он меня предал! Он никогда меня не любил! Иешуа, мой американский герой, мой бронзовокожий атлет, я молиться на него была готова, да я и молилась, и молюсь – как на бога, ежесекундно. Все ему простила, он увез тело, я упокоила тайну, навеки.

   Растоптал и опозорил, это не Володя мой с криминалом связан, я сама пустила убийцу в дом. Своими руками двери открывала. А он… Мой возлюбленный мальчик. Мой Яшенька меня предал, зачем? Он убил Владимира, он меня убил.

  С этой точки она не сдвинулась. На «мой Яшенька меня предал, зачем?» она и остановилась. И ничто ее не трогало больше. Только это. Недоумение и немой вопрос в глазах: «Зачем?»

 

    И в суд являлась исключительно в том самом светлом костюме, что они вместе выбирали, в тот первый день. Темные очки, скромные сережки, нитка жемчуга – ни дать ни взять, видный политический деятель. Элегантная дама, мать двоих детей, оскорбленная и оболганная. Чертовски красива.

  «Я невиновна, вину не признаю, показания против меня ложные. Убийство совершал Иешуа Бенджамин Харон, представившийся мне когда-то дизайнером модной одежды. Владимира Фридельмана я любила. И сейчас люблю. Все остальное – злодейские действия афериста, обманом втершегося ко мне в доверие».

   Это она говорила в суде, повторяла на допросах, остальное – речи адвокатов, Наташа не вслушивалась.

  Ей было все равно. Показания записаны, Володя мертв, Яшенька ее предал.

 

   Тебе ничего не угрожает, никаких следов… Тебе не о чем волноваться, я позабочусь о каждой мелочи… Тело, сброшенное в воду, зацепилось за камни, веревка некрепкая, узел, скрученный кое-как развязался быстро, мешок с грузом из камней отправился на дно самостоятельно. Труп невинно убиенного путешествовал по океану недолго.

   Даже спрятать не сумел, а говорил – я твой защитник, уберегу от любой беды. Сумел выстрелить в затылок сопернику, больше ни на что не годен.

  И машину спрятал где-то, подонок. Я его одевала и обувала, кормила и поила, огненного дракона ему купила на радостях! Уличная проститутка Иешуа, как теперь выясняется. Наташа была не первой жертвой.

  Что ж ей так на преступников-то везет! Бедный Володя…  если б не Иешуа, убил бы ее, и поделом. Но если б не Иешуа – и скандал бы не возник. Чем больше она думала, тем больше запутывалась. 

  Она была счастлива с ними. И с мамой Анастасией, и с мужем Владимиром, и с Иешуа, хотя теперь непонятно, как его назвать. Она была счастлива с ними, все ушли и никто не вернулся.

   Наташе теперь все равно.  Посадят, так посадят. На воле она жить не умеет. Одна и дня не проживет, а мужчины – отпетые мерзавцы.

   Детей жалко. И Марка жалко, и Ирочку. Из отупения ее выводили только имена детей.

 

  Но ничего, Володины друзья позаботятся. У них так принято, она это знает.

 

   Адвокаты Иешуа работали суперски. Давили Наташиных, самодовольных и опытных. Свидетельства очевидцев исчезали вместе с очевидцами, записи телефонных разговоров пропадали бесследно.

 

  Виновна.

 

   Приговор для Наташи – пожизненное (двадцать два года без права обжалования), одиночная камера.

  Иешуа отпустили: свободен, иди на все четыре стороны за добровольную  помощь, оказанную следствию. И продолжился волчий гон.

  Через несколько месяцев он получил два года тюрьмы за подделку паспортов и водительских прав, у него их семь штук, как выяснилось. Иешуа Бенджамин Харон – единственное настоящее имя. Остальное  – обман и иллюзия.

  Но Наташа до сих пор воет, монотонно раскачиваясь на тюремной койке, интересует ее одно – он меня предал, зачем?!!

 

   А все просто. Если бы Наташу не осудили, то деньги семьи Фридельман уплыли бы к ней, безвозвратно. А партнеры? А исчезнувший «общак»? Наташа платила по счетам подельникам мужа.

 

Не заутренние звоны, а венчальный переклик,

Скачет свадьба на телегах, верховые прячут лик.

Не кукушки загрустили — плачет Танина родня,

На виске у Тани рана от лихого кистеня.

Алым венчиком кровинки запеклися на челе,

Хороша была Танюша, краше не было в селе.

  

   Есенин будто о Наташе писал. Женщина, не умеющая жить нелюбимой ни одного дня, ни одной минуты. Доверяющая себя проходимцам в уверенности, что она счастливица и нашла того самого, единственного.  О Марке и Ирочке – почти ничего, молчок.

  Дети Наташу не интересовали. Странно. 

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Светлана Храмова

Окончила Одесскую государственную консерваторию, профессия тележурналист (Одесса), статьи об искусстве и короткая проза публиковались в московской прессе. Ведет блог (эссеистика) в информационом издании “Gazettco”, Нью Йорк. (www.gazettco.com). Автор шести романов, (издательство «Franc-Tireur USA», «Астрель-СПБ», «Рипол-классик») В 2015 г. получила литературную международную премию «Вольный стрелок». Живет во Франкфурте.

Оставьте комментарий