ПЕРВОЕ НОЯБРЯ

 

Размагниченная связка

света-ветра поутру,

свисто-твисто-листопляска

на расхристанном ветру.

 

Проредила, прорябила,

прорыдала, протекла

обагрённая рябина

в бликах льдистого стекла.

 

Протекают белым налом −

поделом и по делам −

моросительным каналом

дождь со снегом пополам.

Осень, высушив подстилку,

вновь прикажет тучке: «Лей!»

Всё ей впрок, в запас, в копилку, −

только, может, и не ей!

 

И ноябрь, гордясь обновой,

свой, к зиме готовый, дом

видит в прорези кленовой

на прицеле золотом.

 

* * *

Вид сверху – из-под тучи – с точки зренья

летящих капель: всюду купола

зонтов, – они – конечный пункт паренья,

внедренья в повседневные дела.

 

А дел у капель, в сущности, немного –

разбиться и, повиснув на краю,

достичь, стекая, отраженья Бога

в осенней луже – радужном раю.

 

Растечься, слиться и, впадая в детство,

забыть про дождевое торжество

и в небо клочковатое вглядеться,

но так и не увидеть никого.

 

* * *

Мы в зеркалах себя не узнаём.

Что ж, постарев, не стоит в них глядеться,

пока ещё не впал, как речка, в детство –

лишённый отраженья водоём,

 

в тот тихий омут, где уже давно

не водятся ни черти, ни русалки,

лишь в темноте мальки играют в салки,

и память погружается на дно.

 

Там вечер наш огнями отсверкал,

там тишина и сонный мир растений,

и мы скользим, как собственные тени,

по выцветшей поверхности зеркал.

 

* * *

Я к раритетам отношусь спокойно

и сохраняю разве только малость.

Мне эта куртка старая на кой? Но

выбрасывать рука не поднималась.

 

И всё же нынче выверну наружу

и распорю – давно сменилась мода.

И что же я в подкладке обнаружу?

Монетку шестьдесят восьмого года.

 

Конечно, потускневшую, но сами

мы тоже не блестим в иной одежде.

Я выйду в парк и поищу глазами

и не найду того, что было прежде.

 

Я всё забыл, но кажется, что снова

здесь оживёт любовь моя немая.

Отсюда я звонил тебе, ни слова

не говоря и трубку зажимая.

 

Но в тёмном парке, где трава примята,

как времени ушедшего примета,

нет больше телефона-автомата

и бесполезна старая монета.

 

Осознание

 

Согбенные рабы – не оттого ли

Звезду мы ищем лишь на дне колодца

и видим в бездорожьи символ воли:

коль нет пути – иди куда придётся.

 

Пусть ненадолго, но ямщик свободен,

в бескрайности степей пропав из виду,

он открывает произвол Господень

и забывает древнюю обиду.

 

Здесь никогда свободы не бывало,

но эта пустота – правам замена.

Энергия разлома и развала

усильям созиданья равноценна.

 

Мир огранив, к его холодным граням

летим во сне, пугающем и вещем.

А вот Звезду мы так и не достанем,      

лишь только отражение расплещем.

 

Явление резонанса

 

Не отработан выданный аванс –

как говорится, ни себе, ни людям.

Стихи мои не входят в резонанс

с читателем, − ну, что ж,  целее будем.

 

Я распрощусь с заманчивой мечтой

мир раскачать, спишу свои грехи на

колеблющихся с той же частотой,

как эта неподъёмная махина.

 

Мир всё равно обрушится, как мост –

от многих ног, шагающих по счёту.

Но лирика, сто раз нарушив ГОСТ,

его не сдвинет с места ни на йоту.

 

Поэзия – игрушка и фетиш,

иной формат, вкрапление курсива.

И да, красиво жить не запретишь, −

но знать бы нам, что значит жить красиво!

 

А красота сбивается с пути

и прячется, как скрипочка в футляре.

Она хотела б этот мир спасти,

но снова тонет Китеж в Светлояре.

 

И шарик наш игрушкой заводной

летит во тьме космического смога,

где совпадал я лишь с тобой одной −

хоть изредка, хоть в чём-то, хоть немного…