Семён РОСОВСКИЙ (03.12.1975 – 11.08.2018). Стихи
Взрезали горло, вставили трубы органа.
Ты не слышишь: сердце твоё замолчало.
Язык затвердел кровавым кораллом.
Но помнишь ещё: «Осанна! Осанна!»
Оставьте его в доме надежды и страха,
облучённого полураспадом прозренья,
с медной глоткой свободного Гракха,
с памятью о пыльной любви учреждении.
Были дни как жевательная резинка,
а, впрочем, каждому – время по вкусу.
Сторожевые псы под сурдинку
дремали в скособоченных будках
и белые кости сверкали бусами
в когтистых лапах. Сутки
были безвестны, как захолустные степи,
где стреляют крыльями куропатки
и соборным святым благолепием
воздух сияет, плавится он над дорогой,
и – Иисус – прижат на обе лопатки
Город, прикрытый тогой
пыльного в дырах асфальта.
И всё говорило: мир нескончаем вовеки…
Если Город поднял сожжённые веки,
тело вознёс над сыпучей галькой
поймы в благословенное утро,
это не значит: мы восстали их пыли.
Это сдавила глотки боль воскресенья.
В белых рубашках стоим, и будто
мы не случайно сей мир посетили
в сладкую эру грехопаденья.
* * *
Трётся сухая медь
часов… Или время – балерина в руках партнёра?
и музыка, музыка, жесты… Ведь
кто-то придумал всё это и надо играть,
чтоб было зачем, чтоб было чувство простора
и воли, всё – само по себе, над
безумьем махнуть в тартарары
навсегда…
Указующий перст
тем дороже, что можно на нём повеситься
в назиданье потомству иль из судьбы
выжать сок как из яблока, или на крест
натянуть чьё-то тело, как сырое бельё…
Лестница
для того и придумана – быть ближе к небу;
и не падать, а вразвалочку спускаться к земле:
на небе есть ангелы, но нет хлеба,
на земле есть хлеб и падшие ангелы.
Остальное – от лукавого, если тебе
не хочется с ним познакомиться, либо
гадать, что нас ждёт впереди?..
Занятие для неврастеников – слагать стихи,
словесные пряди срезать, безумию придавая причёску;
а затем, задрав головы, как петухи,
на зарю орать или, хуже, в похлёбке вариться по праздникам,
когда эпоха пьяна в доску.
* * *
Кто видел беглеца в тени собора,
Тот не забудет старого коня,
Ведущего свой род от мандрагоры,
Советы древние за пазухой храня.
Всё предначертано дыханием времён,
Шуршанием бумаг, игрой знамён…
Кто видел девушку, одетую небрежно,
Вакхически визжащую, как слон,
Не сможет возвратиться к жизни прежней,
Наполненной мерцаньем макарон.
Кто слышал о жестоком каскадёре,
О челюстях в крови, о древнем зле,
Тот не найдёт гармонии в фольклоре,
В напевах о разрушенной земле.
Всё предначертано: дыхание времён,
Шуршание бумаг, игра знамён…
ГОНЕЦ И СЫН
1
Во имя гонца
И сына его современного
До сих пор возвещающего о победе
О победе любви над ненавистью
Ненависти над безразличием
Безразличия над фанатизмом
Фанатизма над равнодушием
Равнодушия над коварством
Коварства над любовью
Любви над верностью
Верности над вероломством
Жертвую –
Своего единственного быка
Быка желания
Понять превращения
Одного в другое
Без видимых на это причин
Доверяясь остроте восприятия
При заклании –
Нож знает анатомию происходящего
Отлично!
2
Ротационная машина моря
Изо дня в день отпечатывает
Всё те же страницы
Тиражами неисчислимыми
И мы ищем на его берегу слова
Но чаще находим камни –
Свидетельства бывших землетрясений
Пытаемся их собрать в один орнамент
Но так и уходим, не оборачиваясь
Бросив последний, самый неудобный камешек в море
Как монету – надежда на возвращение!
3
Да, мы вернёмся!
В этом смысл, смысл жертвенности нашей –
Искать себе, а находить другим
И не пустует место, место павших
Гордыню сменит тысяча гордынь
Да, мы вернёмся в сотнях не единых
И, может быть, поэтому всего в одном
Ещё точней, ещё непобедимей
Встающем в образе родном
Да, мы вернёмся!
Гонец и сын его, грядущий сын
Всё время говорящий о победе
О вечности, смотрящей на часы
О вечном беге…
***
я разжал твои каменные лапы, город, дракон, людоед.
со сковороды плоды площади взмыл вихрем в марево
июльского полдня. повешенный свет
неподвижно касался меня… о рёв
стадиона, где концерт закипал переполненным чайником,
оплавились крылья и жёлтым телом я прилип к тротуару.
и кровь уносили к себе муравьи,
проложили тропу. Но я ещё жив, ещё уползу,
город, косноязычное чудище.
в детстве каждый умеет летать, умирает легко,
воскресает легко, ничего не смысля ни в том, ни в другом.
и дыханием, покидающим стекло,
мы ещё по привычке взлетаем, сглотнув косноязычия ком.
* * *
музыка от меня уходит – шлюха,
что не в силах ни любить, ни родить мне ребёнка –
в город, где в осени тонут дома, и в шлюпках
автобусов спасается тот, кто не спит,
сквозь сумерки, что как летучих мышей перепонки,
за которыми в эфире и мой ангел-хранитель.
заломить бы ей руки, лечь на дно:
там искрит чешуя золотых не пойманных рыб.
о. я, зверь, подавлюсь твоей улыбкой кроткой,
пропаду среди каменных глыб.
я тебя догоню, ты меня, конечно, простишь.
кто же, кроме тебя, может так верить и прощать.
ты устала, любимая! я молчу, ты молчишь…
стоит первую песню спеть – как уже надо учиться умирать.
ВЕТВЬ ОТ ВЕТВЕЙ
…То есть вы идёте, идёте, идёте
По той стороне мира, где реальное выступает
Над землёй – деревья, дома, телевышки, памятники…
То есть вы порываете с прошлым каждый день, каждый час,
Каждую секунду, и оно от вас сначала
Всего на один год, на одну любовь, на один палец,
А затем на два, три и так далее…
То есть вы представляете, что есть ещё и прошлое,
Но ощутить его невозможно.
Ибо не вы уходили от него тысячелетия назад,
А тепло соприкосновения растворилось на пути к вашему ощущению…
То есть вы и есть тот всеобщий человек,
Вызванный к жизни ростом вашего генеалогического древа
Независимо от желания и воли двух встретившихся не именно ради вас…
То есть вы и есть самозаводящиеся часы Вселенной,
И ваше раскачивание на запястьях неизвестного
Определяет точное время для глаз наблюдателя –
Год, час, число.
То есть вы идёте, идёте, идёте совсем не думая,
Что оставляете после себя так много.
Что ваше в этом мире никогда не кончается.
* * *
Я выделен из хаоса мирского
Усильем мускульным твоим
И вот – прислушайся! – во мне ворочается слово
Скрипит пока, потом для скрипки подойдёт.
Я камнем был. Тяжёлым опозданьем
Ко времени души, раскрытой наугад,
Прислушайся! Во мне толкается сознанье
И вскоре заблестит впервые влажный взгляд,
Я мир увижу многолюдный, многотрудный,
Я камнем был, но, душу обретя
Услышу я, как в новом камне грубом
Свободы бьётся громкое дитя.
***
Для людей почему я живой?
Улыбаюсь, верчу головой…
Стоит в лёгкие воздух вобрать –
И смекают живые: свой, брат!
А в пути сообщу письмецом:
Мол, живой я, и дело с концом.
Ну а ежели, ежели впредь
Угораздит меня умереть,
Ты прочти эти строки. Прочтёшь –
Ты меня за живого сочтёшь
И подумаешь, вслух перечтя,
Словно мать про большое дитя:
«Вот опять сообщил письмецом:
Мол, живой я, – и дело с концом!»
* * *
В слоях культурных, самых ранних
На нас наткнётся археолог
Где мы застыли в ожидании
Такой невиданной свободы
Кто с кулаками, кто смиренный
Кто с мыслью на непонятом лице
Кто просто мальчик
А кто счастливый, тем что несвободен…
Да, мы окаменели…
Но если кто лежит без рук
Но если кто стоит без ног
И если с трещиною кто на гордой голове
То это значит – мы и здесь боролись
Пытаясь землю изнутри расшевелить…
Эй, археолог, когда
Ты будешь кистью очищать
Черты застывших лиц
Будь осторожен – не спугни печаль
Печаль невоплощенья
Об Авторе: Семён Росовский
Росовский Семён Евгеньевич (03.12.1975 – 11.08.2018) – музыкант, поэт, бессменный фронтмен рок-группы «Эос». Родился в 1975 году в Днепропетровске, в 5 лет переехал в Одессу. Произведения опубликованы в Одесской антологии поэзии «Кайнозойские сумерки» (2008), Одесской литературной антологии «Солнечное сплетение» (2010), в альманахе «Свой вариант» (2008, Луганск), в коллективном поэтическом сборнике «Пространство.od.ua» (2010, Одесса), интернет-журнале «Пролог», литературно-художественном журнале «Южное Сияние» и др. Член Южнорусского Союза Писателей и Конгресса литераторов Украины.
Семён Евгеньевич Росовский, царство ему небесное, плагиатор. Стихотворение “Для людей почему я живой?” написал погибший ещё до рождения Росовского ленинградский поэт Владимир Бейлькин. Это стихотворение было опубликовано уже после смерти Бейлькина в 1987 году в сборнике “Дебют. Поэтом нужно быть до тридцати”. Возможно, у Росовского и есть свои стихи. Возможно, они неплохие. Но читать их я не буду.