Михаил Сидоров. Перешедший реку вдоль.
Вышла новая и, к нашему прискорбию, последняя книга Михаила Юдсона (1956-2019), рукопись которой автор сдал в московское издательство за три месяца до своей смерти. Героя романа зовут Енох (на иврите Ханох) – так звали седьмого ветхозаветного патриарха, которого еще до Потопа Бог за его праведность взял живым к Себе. И, согласно Талмуду, дано ему было имя Метатрон, или «великий писец». Но события «Мозгового» разворачиваются не в глубокой древности, а в наше «постное» время (постмодерна, постгуманизма, постсионизма и пр.), и «в миру» Еноха зовут Евгений Шапиро…
Главное – собраться, сесть за эту книгу и начать читать. А уж если начал, то не оторвешься; а когда закончил, еще не раз вернешься назад и перечитаешь наиболее понравившиеся, задевшие, впечатлившие места в тексте, отмеченные тобою ранее карандашом (если экземпляр твой собственный). Честно скажу, что книга эта трудная и тяжелая: трудная из-за особенного языка, которым она написана; тяжелая – из-за понимания того, какую жизнь в этом мире пришлось прожить ее талантливейшему и неподражаемому автору за неполные 64 года.
Воспользуемся приемом, к которому часто прибегал сам Юдсон, рецензируя чужие произведения, – процитируем аннотацию его собственной книги, написанную самим автором: «Это роман о человеке, сидящем в тель-авивском съемном чулане и пишущем роман ни о чем. При этом герой понимает, постепенно прозревая, что не мы сами прозу с виршами пишем руками мозолистыми, а внутри нас, в мозгу сидит Мозговой (как вот в доме – домовой) – а мы лишь подчиняемся его диктовке. И весь извилистый путь Еноха-Евгения – крестно-выкрестный, кремнисто-ухабистый, от затхлого чулана до лучезарного Райского Сада – на самом деле, скорей всего, проложен у него в голове, как ему кажется, возможно».
Может быть, Енох-Евгений, автор «трескучей» брошюры «Яко очистить сырое яйцо», сидя в затхлом чулане, и написал бы «роман ни о чем», но Михаил Юдсон подарил нам книгу если и не обо всем, то об очень многом. По своей эпичности «Мозговой» несколько уступает «Лестнице на шкаф», но жанр у них один – антиутопия. («Лестница» упоминается в «Мозговом» дважды: один раз – в виде заклинания «Факшана цинтсел!», другой – как миф.) Некоторые значимые темы первого романа повторяются и в «Мозговом»: репатриация – ее сравнение с Исходом евреев из Египта, надежды и разочарования (недоуменно-обиженный возглас: «…за што боролись с Богом?!»; или: «Евфарт – смотать от фараона и форсировать сивашно море с батькою Моше – чтоб очутиться тут!»); ностальгия, тоска по покинутой родине, любовь к которой – горькая, как водка («Страна Рос!.. Войдя, не выходит из сердца!»; не без едкой иронии, однако: «Да, били, бывало, но ладили же! Зато как сладко спалось на стружках под верстаком…»; даже «звонкий Мозговой глухо отзывается Московой»); политическая сатира без границ жгучим перцем острот сдабривает всю книгу… Вокруг постоянных тем вращается мысль автора, а спираль повествования раскручивается.
Сюжетные повороты романа вызвали в моей памяти и А.Бестера («Человек без лица»), и М.Булгакова («Бег»), и Х.Мураками («Страна Чудес без тормозов и Конец Света»), и фантастику Стругацких. Наверное, у других читателей возникнут иные ассоциации – ведь книга Юдсона написана языком мировой литературы – русской и переведенной на русский язык. Читая роман, словно смотришь во сне сюрреалистический спектакль: пять глав – пять действий; не теряя своей фантастичности, меняются декорации; одни персонажи уходят со сцены – появляются другие, которые ведут войну с чудовищами, будто пришедшими из гоголевского «Вия».
Все это рождается в голове Еноха, Жени Шапиро – репатрианта («репа»), по совету Мозгового (чья «подлинная сущность» раскроется только в пятой главе – «Спасение») вышедшего, наконец, из своего съемного чулана («фатеры юдоли»), отправившегося бродить по Тель-Авиву и с недоумением обнаружившего, что город опустел, стал «безлюденфрай» – жители покинули его, и вся страна «свернулась»! Тут-то и появляются «действующие лица»: с одной стороны – исчадья ада, вылезшие из моря, а потом – техногенные саламандры; с другой – «говорливые виденья» Учырь, Рисун и Нотник, а затем и Отшельник…
Михаил Юдсон говорил: «Я – человек некомпьютерный». Этот факт – результат жизненных обстоятельств – герой «Мозгового» возводит в принцип. В главе первой («Страдание») Еноху в его чулан, где он пишет о «военном быте», приносят «старенький дизельный компьютер»; его-то автор романа «ни о чем» и осыпает язвительными насмешками: «ундервуд бездушный», в котором и в помине нет «очарования загадочности»; «драндулет безголовый… Ну и стоило стило отставлять?!» Но в четвертой главе («Скитание») Жене Шапиро приходится столкнуться с властью Могучего Кома, который с помощью крыжаля (что-то вроде смартфона) на серебряной цепочке и кольцоха, охватывающего шею, следит за всем, контролирует все действия и мысли каждого персонажа, и сурово наказывает за вольнодумство и бунтарство. Могучему Кому служат его «выкормыши» – бурые пауки-холы, охотящиеся на людей. «Но не на всяких, … а только на элиту, на дерзких творян-кропалей, отринувших крыжаль. Кто не тыкал пальцем в мерзкое окнопье, не мусолил стеклушко, листая внутренности – тех и вылавливали». Бегают эти холы по Паутине желтого цвета… В общем, не надо быть «компьютерным человеком», чтобы понять намек на «w.w.w.», интернет и лавинообразное внедрение в жизнь гаджетов; а Женя и его приятели выступают в роли современных луддитов, разрушителей «холовой машинерии». Так в книге отражается одна из вполне актуальных проблем постмодерна, и не важно, что «решается» она совершенно непредсказуемо и вполне фантастически…
М.Юдсон часто использует прием «Deus ex machinа», и по ходу романа следует череда чудесных «спасений»: «…Учырь спас Жеку, а тот спас Рисуна, а Рисун родил, тьфу, спас Нотника». Енох-Евгений невольно попадает в библейский алгоритм, и происходит такое не раз. Вряд ли это случайно – и герой романа, и автор его принадлежат к народу Книги, а этого «не вытравишь» из человека, хоть он говорит и пишет по-русски и неравнодушен к «стране Рос»! «А писать и молиться одно и то же», как утверждал А.М.Ремизов, один из любимейших писателей Михаила Юдсона. К тому же, как обронил Женя Шапиро, человеческая «душа по природе иудейка».
Для меня самые интересные места в «Мозговом» – это размышления автора (пусть даже его зовут Енох) о писательском творчестве, о читателях и о языке. Начнем с последнего. Возникает вопрос: мы ли пишем на языке, или язык пишет нами? После раздумий автор приходит к образному выводу: «Не ты владеешь языком – это он овладевает тобой, облизывая несмышленыша…» Мысль эта не противоречит гипотезе лингвистической относительности, согласно которой язык предопределяет мышление человека; при этом каждый язык создает свою «картину мира». А если роман написан как бы «на стыке» двух языков, пропитан текстами разных культур?
Когда попадешь в «мир Юдсона» и сориентируешься в нем, станет ясно, что особенности его прозы – не вычурность, не нарочитая надуманность из желания во что бы то ни стало эпатировать читателя, «отпугнуть» его: «Когда есть стёб, но нет подстёжки – зияет прореха, как «шин» в Эль…» Он писал так, как думал, и его романы – результат тяжкого писательского труда; но и читатель должен двигать «мышцами мозга», чтобы вникнуть, понять и оценить. Автор приглашает нас «распознать поддельность подельщины – иронически глумиться над кощунством!..» Ничего себе, задача! Но разве не справедлив упрек писателя, адресованный далеко не малочисленной плеяде прозаиков: «… Нынче не литература натуральная, а прозосодержащий продукт…»
По-моему, так глубоко в русское слово до Юдсона не проникал никто. И это не просто холодное экспериментирование автора забавы ради, не «Дыр бул щыл», не занятие в анатомическом театре («надо томище даже не анатомировать, а атомизировать»), а тончайшая работа с живым языком, ведущаяся человеком огромной эрудиции, с чуткой душой, «хромой судьбой», бытовой неустроенностью и подорванным уже здоровьем. Помните, как у Стругацких: «До чего же могучий язык! – думал дон Румата, слушая арканарскую брань под окнами его дома. – Энтропия невероятная»? То же относится и к русскому языку. Михаил Юдсон эту энтропию «великого и могучего» доводит в своем произведении, казалось бы, до полного хаоса. Но, продравшись через густые заросли контаминаций, скрытых цитат и аллюзий, каламбуров и подтекстов, изумляешься глубине открывшейся мысли и эстетизму текста, уместности резких метафор и пейоративов и даже сочувствуешь Еноху, который уныло думает о том, что «неплохо бы выжить Мозгового из ума…»
«Стрела времени оперена былым», – замечает персонаж романа Нотник. В периодических экскурсах в Историю язык Юдсона приводит нас и в Египец, где Моисею было сказано двусмысленное: «Войди к фараону», и в еще более древние времена, когда, например, Лот якобы изрек: «А поворотись-ка, жинку…», и даже к событиям, описанным в апокрифической Книге Еноха.
Людвиг Витгенштейн отмечал, что язык – это своеобразный инструмент, при помощи которого мы играем в разные игры. Юдсон использует сам этот инструмент как игру. Он владеет русским языком в совершенстве, виртуозно, признавая в то же время: «…Иврицей не владею явно. Не приручить чужую речь!» Однако словообразование Юдсона связано главным образом со взаимодействием именно русского и иврита: слова на кириллице и написанные справа налево ивритские слова, сталкиваясь, как встречные пучки частиц в адронном коллайдере, порождают авторские неологизмы писателя. «Ой, Мозговой, – обращается к «цадику без головы» Енох, – яффектен и красив твой айинокий, шейнозубый, ядолапый, юдкий звуком волапюк!» «…Язык аддитивен, – успокаивает нас автор, – можно приращивать, прибавлять…» Автор вправе, отказавшись от «бритвы Оккама», даже удваивать… «Но как же быть тогда с изоморфизмом (то есть структурным соответствием) устройства языка и устройства мира?», – спросит дотошный читатель, знакомый со взглядами Б.Рассела и того же Витгенштейна. А мир, ответим мы ему словами автора «Логико-философского трактата», – это все, чему случается быть; мир – это совокупность фактов, а не вещей.
Кстати, еще раз о читателях. Им в романе «Мозговой» уделено немало внимания. Еще Ф.Ницше в своей «Веселой науке» заметил: «Очевидно, когда пишут, хотят быть не только понятыми, но и равным образом не понятыми. […] Всякий более аристократический ум и вкус, желая высказаться, выбирает себе и своих слушателей; выбирая их, он в то же время ограждается от «других». Эти слова мыслителя можно отнести и к М.Юдсону, разумеется, с оговорками. Человек деликатный, он никогда не задавался, не возносился над читателями или собратьями по перу. На вопрос: «Почему ты пишешь так сложно?» отвечал обычно: «Я по-другому не могу». Герою романа Еноху позволено говорить более прямо и кредоподобно: «По мне, неслыханная простота хуже воровства у вечности». Ну, а читатель как же? «Не алчется мне читателя…», – заявляет Енох и объясняет, почему: «Им нужно быстропожираемое чтиво-на-ходу, желудевая «растворимая проза». Но ведь не все же читатели такие! Еноха, однако, не собьешь: «А не нужон мне чесатель! Я хочу проговаривать книгу не для всех-каждых, а для «Нидлякого» – идола в сумерках…» И совсем войдя в раж, герой бьет наотмашь: «…И на хрен-с не нужны читатели… Вели гнать читателя в шею…»
Ну, можно ли принять эти «рассуждения» Еноха, особенно с учетом стиля, всерьез; можно ли тем более предположить, что это – позиция автора романа?! В определенной мере, без гротеска, – да. Я мог бы согласиться с таким утверждением героя «Мозгового»: «Затейник – он уже не массовик». Писал Юдсон в первую очередь для себя – так, чтобы было интересно ему самому, и о том, что вызывало его интерес. Литература была способом его существования, не дававшим ему ощутимой материальной выгоды; в этом и состояла высшая свобода творчества. А читатель… С ним писатель должен войти в ментальный и вкусовой резонанс, что случается далеко не всегда.
Михаил Юдсон – российский еврей, вернувшийся на свою историческую родину, Землю обетованную, но не потерявший – главным образом, благодаря русскому, родному для него, языку – связи и памяти о своей бывшей отчизне; с собою он не привез ничего, кроме своего таланта. Его герой Енох вспоминает, как ехал однажды ночью в полупустом автобусе: «…Водитель, интеллигентнейшего профессорского вида, в солидных роговых очках и с обширной лысиной, одной рукой держал руль, а другой аккуратно укладывал монетки в специальные округлые ячейки – 10 агорот, 50 агорот, шекель… Водила делал это сосредоточенно и отчасти вдохновенно. «Сдохну – а не буду в жизни своей раскладывать монетки», – сказал себе тогда Енох». В другом месте он думает: «Судьба иногда говорит нам: «Прими» – и не ясно, то ли уйди… в сторону, отодвинься, а то ли восприми ее как есть…» Вот и водитель с монетками – «принял» по своему разумению: не каждый «реп», даже профессорского вида, найдет в маленькой стране применение, достойное его квалификации и амбиций…
«Наша судьба ни от чего не зависит – ни от еды, ни от среды, ни от соблюдения субботы», – наставляет Женю Шапиро его «однокухонник» Учырь. Судьба сделала Михаила Юдсона фаталистом, и для его героя «перемена места – перемена злосчастья». Горькой и злой иронией, даже самоиздевкой пронизаны слова Еноха: «Какой чудесный ледяной вечер на душе! Ужасно как мне повезло!» Можно понять, что было на сердце у автора «Мозгового», когда он писал такое. Ведь это контекстная модификация цитаты из записной книжки Ильи Ильфа, который незадолго до своей смерти написал: «Такой грозный ледяной весенний вечер, что холодно и страшно делается на душе. Ужасно как мне не повезло»…
Будем верить, что замечательным текстам Юдсона повезет, как повезло нам, их читателям и ценителям, а язык его станет предметом обстоятельного лингвистического анализа. Рассчитывать на массового читателя, а тем более – на «школу», на последователей его творчества было бы наивно, ибо Михаил Юдсон – исключительное явление в литературе, он уникален, как бриллиант необычной величины, чистоты и огранки; всякое подражание ему будет натужным и фальшивым. Но он, несомненно, обогатил своими произведениями русскую литературу и культуру двух стран, занял свою «нишу» и как писатель не будет забыт.
Об Авторе: Михаил Сидоров
Михаил Сидоров – родился в 1949 году в Нижнем Тагиле. Жил на Кубани и в Барнауле. Учился на мехмате Новосибирского университета и в Алтайском политехе. Стал историком. 14 лет преподавал историю отечества и политологию в техническом университете; кандидат исторических наук, доцент. В Израиле с 1998 года, живет в Беэр-Шеве. Ответственный секретарь журнала «Артикль». Опубликовал более 120-ти историко-публицистических статей по проблемам антисемитизма, советско-израильских отношений, а также рецензии в газетах и журналах России, Израиля, США и Германии («Нева», «Независимая газета», «22», «Слово» и др.). В 2015 году издал книгу «Антисемитизм истоков».