Григорий КНЯЗЕВ. Нарушивший запрет
Слышишь, как птицы шифруются-прячутся
В кронах черемухи, вязов и лип?
Что-то за «фьюи» и «тьюи» их значится,
Если наречие перевели б.
Птичий язык наподобье китайского –
Гулкая дробь или мелкая дрожь…
Их разговора, их пения майского
Без переводчика не разберешь.
В нотной тетрадочке – грязно ли, чисто ли –
Пишут пернатые, тексты мельчат:
Вязью арабскою выглядят издали
Черные стаи грачей и галчат.
Мне далеко до Франциска Ассизского.
Целые ночи и дни напролет
Почта крылатая голоса близкого
Дальнему голосу музыку шлет.
МАЛЬЧИК
Не мыслитель и не эрудит –
Мальчик странный на лоне природы
У реки на мосточках сидит.
Он не прыгает в реку – глядит
На вечерние, светлые воды.
Я присяду к нему на мостки,
Не задев, не сказав ни словечка, –
Будем вместе молчать у реки
Тише, чем рыбаки, за буйки
Глядя, как извивается речка…
Ей то быстро, то медленно течь –
Вдоль жилого, лесного массива…
Да пребудем во власти пассива:
Ни к чему суетливая речь
Там, где белая ночь – так красива!
Как арктический антициклон,
Мы не просто на месте застыли…
Созерцающий берега склон,
Мальчик странный, не ты ли – мой клон,
Мой задумчивый ангел – не ты ли?
* * *
Гроза улетала – на север, к востоку,
И сил не хватало большому потоку,
Чтоб литься, и литься, и литься втройне.
Гром глухо гремел вдалеке, чуть сверкали
Зарницы в стотысячевольтном накале:
Так линия фронта идет на войне…
Завесив окно, ты сжималась от страха,
Но пела в саду непугливая птаха
Сквозь толщу дождя и у ливня в конце.
А я не боялся: «Да здравствует буря!»,
Мне вспышки эмоций близки по натуре:
Не ужас – скорее восторг на лице.
Пусть время – с просветами редкими – мглисто,
Я с верой в двумирье, как идеалисты,
Не просто грозу различаю во мгле,
Которая движется, волосы взбучив,
Но чувствую так же, как некогда Тютчев:
Мчит грохот орудий от неба к земле!
Так, все революции наши и войны,
Все дни наши куцые, что неспокойны, –
То армий небесных столкнулись возы…
…Всё реже и реже, всё тише и тише
По шиферной, по ондулиновой крыше
Бьют капли – недавно могучей – грозы.
* * *
Еще всё лето впереди –
С мечтой о васильке и ландыше,
А там – июля посреди –
Повеет холодом… Ну надо же!
Еще без счету дней-часов,
Ведь только начались каникулы,
А там – из глубины лесов
Кукушка шесть плюс семь накликала.
Так сладко пахнут вечера,
Что ты не спать подольше рад еще,
А там – в кровать пора-пора:
В сад… школу… институт… на кладбище…
И что ни год, что ни сезон,
То возвращенье к ритму общему,
Где бодрствующему – сон,
И воскресение – усопшему.
ШУМ
За сезоном сезон так и слышу:
Сквозь тишайший, как свет, снегопад,
Что укутал крыльцо нам и крышу,
Скрип и скрежет ломов и лопат…
А весной, с февраля или с марта,
Сто детей – банда вылезла вся:
За петардой – стреляет петарда,
Час гуляет детсад, голося.
Летом, болью отдавшись в затылке,
Свой искусственный шум нарочит:
Пилы-сварка-газонокосилки –
Как навязчиво время звучит!
Осень – в рамы набитая вата –
Вдруг лишает покоя, ума,
Ядовита земля, глуховата,
И опять завывает зима…
* * *
Я странен, а не странен кто ж?
Александр Грибоедов
Кто жил с горячей головой,
Кто думал и ходил на грани,
Кто был уже едва живой,
Но спасся при смертельной ране,
Кто говорил с собою вслух
И с Господом (помилуй, Боже!),
Порой к чужому слову глух,
Как будто бы свое – дороже,
Кто выше облаков летал,
Разбит иль закален бедою
(Так из руды возник металл,
Чтоб снова стать земной рудою),
Кто остановку проезжал
(Хоть расстоянье точно мерьте!),
Кто цепенел, пьянел, дрожал,
Шаг сделав от любви до смерти,
Кто вглубь глядел, глаза прикрыв
(Душа и тело – невидимка), –
Тот мог бы совершить прорыв,
Когда б не смутных мыслей дымка,
Когда бы не предметный ряд,
Такой прямой, такой конкретный,
Сужающий и путь, и взгляд,
Что тянет смелых в мир запретный…
И ты, нарушивший запрет,
Так много сам себе позволил, –
Как сумасшедший, нес ты бред,
Как проповедник, ты глаголил!
* * *
…Мандельштам и Тарковский приходят на ум,
Им вослед – Пастернака блаженная мука…
Всех имен и времен круговая порука –
Как прорваться до чистого звука сквозь шум?
Вдруг прорежется голос, речь хлынет, жива,
То плывущая по, а то против теченья…
Золотого огня золотое сеченье,
Солнца каллиграфические кружева!
* * *
В эту тишь глухонемую,
Что сродни безмолвной рыбе,
В ледяной глуши зимую
У Вселенной на отшибе.
В комнате моей так тихо,
Что закладывает уши,
И дрожит душа-трусиха,
Будто есть смелее души…
Лишь с тяжелых книжных полок
Говорят Толстой и Чехов,
Лишь вдали ночной поселок
Отдается тихим эхом,
Лишь в зеркальной дымке лица –
Там, под стертой амальгамой…
Страшно с тишиною слиться,
Невесомой и упрямой,
Стать зимы безликой частью.
Вдруг лишившись дара речи,
Ты проглочен жадной пастью
Ночи, что чернее печи…
Где ж цивилизаций гомон?
Что ни звук – так плотен-слитен!
Мир, что в городах разломан,
На природе – монолитен.
Как же страшно, как же мощно! –
Всё сильней во мне тревога.
Если попытаться, можно
Уловить и шепот Бога…
МИФ О НАСЕКОМЫХ
Паук и жук, нет памяти живее,
Сто миллионов лет – под янтарем.
Пред вечностью земной благоговея,
Мы раньше их, как вид и род, умрем.
Сколь крылья эти ни были бы хрупки,
А всё ж прочнее гор, сильней морей
Чешуек или перепонок группки, –
Пик рухнет, море высохнет скорей,
Истлеют и бумага, и чернила
Статей научных и стихов о тех,
Кого запечатлела-сохранила
Не жизнь, но смерть – не в том ли их успех?
Не тем ли человек несовершенен?
О них читаем, смотрим им в глаза,
Наш путь, наш опыт – более ли ценен,
Чем янтаря застывшая слеза?
Но вдруг они окаменели ради
Того, чтоб, как на золото ларца,
Сегодня в линзу микроскопа глядя,
Увидел я и труд, и дар Творца?
Усы и лапки их окаменели,
Рой мыслей-впечатлений нам даря,
По Божьей воле иль без всякой цели
Попавшие под каплю янтаря…
НА СМЕРТЬ БАБУШКИ
…В агонии, в огне и день, и ночь
Лежала месяц – бредила в постели
О 43-м годе, и помочь
Мы не могли душе в столетнем теле.
В том, переломном для войны, году
Чуть опоздав на похороны мамы,
Вновь отчий голос слышала в бреду –
Звал в главный путь, единственный, тот самый…
Нет бабушки давно, но, как сейчас,
Я помню: к ней вернулись речь и разум,
Вдруг прояснился взор стеклянных глаз –
Пред тем, как стать лицу немым, безглазым…
Оборвалась наутро наша связь:
Из дня рожденья вычтя смерти дату,
Мгновенно просветлев и обновясь,
Ушла на встречу с мамою куда-то…
ДЫХАНИЕ ПРЕДКОВ
Всё то, что досталось в наследство, –
Дошло, как в бутылке письмо…
Впитало с молозивом детство
Дыхание предков само.
Черты наши, мимика, жесты –
Их, нами подхваченный, груз.
Не деться, не сдвинуться с места,
Мир сузив до родственных уз.
Все наши болячки-привычки –
Из тех, ими прожитых, лет.
Беру я за скобки, в кавычки
В шкафу легендарный скелет.
Генетика, карма такая –
Быть крайним в цепочке следов,
За слабости не упрекая
Своих молчаливых дедов.
ДОЛГАЯ ДОРОГА
Дорога долгая без цели
На поезде сквозь хвойный лес.
В окне осточертели ели,
Меж них дубок случайно влез.
Не разобрать деревьев лица,
Как будто на одно лицо,
Мой путь всё длится-длится-длится,
За лесом прячется сельцо…
А были б степи-степи-степи,
В пустыне тяжкая езда,
В кофейном африканском небе
Мерцала б сахарно звезда –
И та стезя мне б надоела,
Меня бы саранча песка
Всего – от стоп до глаз – изъела…
Уж ближе чащ лесных тоска!
Пусть поезд мчит, многоколесен,
Через пургу, через тайгу,
Карандаши и кисти сосен
Рисуют небо на бегу…
* * *
…Здесь, как в пустыне, мне блуждать,
Сидеть в квартире, как в пещере,
Еще лет сорок, – в благодать,
Как в выход, как в оазис, веря,
И после – долгих сорок дней
Во тьме лететь к иному свету –
От водопадов и камней,
Планету забывая эту…
* * *
Туманности и млечности
Пусть кружат надо мной!
Что мне судить о вечности? –
Я человек земной.
А вечность столь огромная
В космических лучах,
Как ноша неподъемная
У Бога на плечах.
Во тьме на стенке светится,
Бледнеет циферблат,
Как Малая Медведица.
Усат он и крылат…
Стучат так мерно ходики –
То с музыкой, то без:
В их медленной мелодике –
Механика небес.
Мне спать спокойно хочется,
Но лишь в окно взгляну,
А там – луна-пророчица:
Как выключить луну?
Глаза мои вращаются,
Но время, бытиё
И вечность не вмещаются
В сознание мое!
Сражаться с бездной – мужество.
В пределах лет и дней
Дерев и птиц содружество
Мне – ближе и родней…
Об Авторе: Григорий Князев
Григорий Князев — поэт. Закончил филологический факультет Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого (магистр филологии). Автор книги стихов «Живые буквы» (2022). Журнальные публикации — в «Новом мире», «Знамени», «Дружбе народов», «Звезде» и др. Лауреат Всероссийской премии современной поэзии «Звезда полей» имени Николая Рубцова (2023), лауреат Всероссийской национальной премии имени Г. Р. Державина (2016), лауреат Российско-итальянской литературной премии «Белла» (2014).
Пркрасно! Гриша – удивителный поэт.Такая чистота голоса и точность слуха, столько жизни в его строках! Этот человек – подарок всем нам, а его стихи -напоминание о главном: о небе и духе.