Магазин располагался в типичном для центра города старом трёхэтажном здании – слегка подлатанный фасадный мундир, без архитектурных излишеств, со стороны двора стены походили на изношенные штаны, какие донашивают в домашней тиши – сквозь дыры в штукатурке виднелась плоть здания из ноздреватого известняка, называемого здесь ракушечником. Никто не помнил, что было на месте магазина до того, как там стали продавать ювелирные изделия, а после ремонта с расширением добавился антиквариат и предметы искусства. Немолодая пара – женщина-искусствовед и её муж – наладили продажу картин местных художников, и очень скоро магазин превратился в галерею. Дела магазина-галереи шли успешно, пока молодой хозяин не проиграл в карты внушительную сумму денег, а отчаянные попытки отыграться лишь приумножили долги. Магазин пришлось отдать.

Новым хозяином стал габаритный мужчина пятидесяти лет с увесистыми кулаками боксёра. Впрочем, Пётр Петрович Бочкарёв боксёром никогда не был и ухватистые руки использовал только для того, чтобы грести деньги от ресторанов, игорного бизнеса и сдачи в аренду аграрных земель. Он решил не менять профиль магазина, хотя все бывшие работники разбежались. Бочкарёву всегда сопутствовал финансовый успех, ему было интересно получать прибыль от продажи картин.

После долгих поисков толкового продавца ему повезло через длинную сеть знакомых найти одного молодого человека. Его звали Артур, получив высшее гуманитарное образование, он пробовал себя на разных поприщах, но нигде не преуспел. Ему нравилась новая работа, он не настаивал на официальном оформлении, правда, имел какую-то подработку на стороне, что хозяина не смущало – можно не повышать ставку.

Бочкарёв зачастил в магазин, смотрел, как справляется новый продавец.

– У тебя рабочее место завалено книгами. Я не разрешаю работникам читать в рабочее время, – недовольно заметил он.

– Эти книги мне нужны для самообразования, это положительно скажется на работе, – заверил Артур.

– Хорошо, когда сам понимаешь, что недостаточно образован, – кольнул Бочкарёв. – Мне главное, чтобы продавались картины и росла прибыль. Тут много красивых картин, но к ним нужно относиться как к товару, на видное место ставить то, что лучше берут, не вызывающие интерес позиции нещадно убирать.

Когда в галерею заходили посетители, Артур откладывал в сторону книгу и не отходил от гостей. Непринуждённо общался, выяснял их вкусы и предпочтения. Бывало, что совершенно случайный посетитель, общаясь с продавцом, чувствовал себя ценным клиентом галереи, и бывало, что он, неожиданно для самого себя, уходил с покупкой. Старые клиенты заходили по привычке, пообщаться, и он им в этом не отказывал. А бывало, зайдёт случайный зевака, решивший приобщиться к салонному искусству, без денег и даже мысли что-то купить, с таким он мог провести экскурсию.

– Мы галерея, а не бакалейная лавка, – говорил он в таких случаях своим магазинным коллегам.

Среди продаваемых художников у Артура образовались личные симпатии. Главным любимчиком был местный художник А. Лозовский. Обычно деликатный и обходительный Артур не мог удержаться от того, чтобы не навязать посетителям картины Лозовского. Нужна работа мариниста – он выкапывал среди сложенных стопкой у стены полотен морской пейзаж, хотелось старую Одессу – у Лозовского находились работы с бесконечными видами двориков и дачная тема. Не обходил он вниманием и зимний город. А если были нужны цветы, Артур из подсобки, как из теплицы, вытаскивал натюрморт.

Однажды случайная посетительница прониклась к творчеству Лозовского и долго не могла выбрать между двумя картинами. Артур сделал ей такую скидку, что счастливая покупательница смогла забрать оба пейзажа.

Лера, молодая девушка тихой красоты, посменная продавщица из ювелирного отдела, заметила:

– Ты снова продал этого художника, да ещё одну из моих любимых картин. Кто он?

– Немолодой мужчина, большой чудак. Хороший художник – это всё, что нужно знать о нём. Я здесь для того, чтобы продвигать хороших художников, в том числе и его, – сказал Артур.

Продажами картин можно было кое-как содержать галерею, но существенной прибыли не было. Бочкарёв и особенно его жена, которая перетягивала на себя управление галереей, пытались найти подходящие сопутствующие товары. Из различных поездок, где они совмещали отдых с работой, предприимчивые супруги привозили каталоги новой продукции – часы в фарфоровых корпусах, гобелены, предметы интерьера из декоративного камня и много чего другого.

Артур был наёмным работником, но не стеснялся высказывать хозяевам своё мнение. Спорить с ними было бессмысленно, но обе стороны прислушивались к доводам.

Его:

– Нельзя превращать салон в ларёк.

Их:

– Если не будет прибыли, то не будет магазина.

И вот в магазине появилась витрина-шкаф с фарфоровыми часами. Швейцарский заводной механизм, немецкий фарфор от старой фабрики с фигурками и рисунками на пасторальные темы, где менестрели в развивающихся плащах обхаживали дам в пышных платьях, а нимфы, менады и вакханки соревновались в красоте. Каждый час выставочные образцы отбивали мелодию – работники с непривычки замирали, охранник тянулся к пистолету на кобуре, посетители пугались.

Лера подолгу рассматривала часы и говорила:

– Красивые, но мне надо несколько месяцев работать и ничего не есть, чтобы их купить. А от ежечасного боя можно сойти с ума.

– Мне кажется, что эти часы отбивают время чего-то нехорошего, – мрачно шутил Артур.

– Всё будет хорошо, – успокаивала она.

– Мы избавимся от них, если продадим. А если продадим – их привезут ещё больше, – обречённо заключал он.

Вскоре, прямо во время дружного боя часов, в магазин неслышно зашла пожилая женщина в длинном синем платье с белыми кружевами, на шее бусы из самоцветов, на носу круглые золотые очки.

– Меня зовут Марья Никитична, – сходу представилась она, это был первый случай, когда посетители магазина так представлялись. – Мне рекомендовали посмотреть у вас часы.

Артур подвел её к витрине с часами. Женщина разглядывала часы, иногда озираясь на развешенные картины, которые то ли мешали, то ли вызвали больший интерес. Артур спросил:

– Марья Никитична, может, вам по душе будет картина?

– А в какую они цену? – спросила она, и Артур принялся показывать картины. Имена известных в городе художников были для неё пустым звуком, больше всего интересовали пейзажи.

Он предложил морской пейзаж Санжейкина – её смутила дешевизна.

Предложил садовый пейзаж маститого автора Грибовского – слишком просто и дорого.

– Я знаю, что вам нужно, – с этими словами он удалился в подсобку.

Там он отыскал дачный пейзаж Лозовского, и вынес в зал, как ценный аукционный лот.

Марья Никитична внимательно уставилась на картину сквозь очки, рука в крючковатых венах и золотых перстнях потянулась к раме.

– Это известный художник? Он член союза художников?

– Не очень известный, но очень хороший. Он сам по себе, ему незачем где-то состоять, это не является мерилом признания, – твердо ответил Артур.

– А его работы могут вырасти в цене?

– Всё, что вы здесь видите, со временем вырастет в цене, уж поверьте.

– И сколько такое стоит?

Картина из подсобки была без ценника, и Артур озвучил удвоенную стоимость.

– Беру, – сказала она.

Когда Марья Никитична ушла с упакованной картиной под мышкой, он сказал Лере:

– Предлагаю после работы посидеть в ресторане за счёт художника.

– Не любишь ты этого художника, – укоризненно сказала она.

– Напротив, очень люблю, – улыбнулся он.

Вечером они вышли из магазина и сразу оказались на главной городской улице. Жаркий летний вечер, в пыльном воздухе пахнет цветением, туристы ходят группами, бедняжки-промоутеры раздают рекламу, со всех сторон льётся музыка уличных музыкантов.

Лера была эффектна в лёгком зелёном сарафане, ноги в туфлях лодочках легко ступали по булыжной мостовой, девушка притягивала взгляды прохожих.

Артур бросил денег в шляпу саксофониста и тот затянул для них романтическую мелодию.

– Самая подходящая музыка для этого места. Хотел бы, чтобы она всегда звучала в этих улочках вместо ветра, – сказал он.

Лера согласно кивнула, взгляд её затуманился. Послушав саксофон и посмотрев с пешеходного моста на закат, они неспешно побрели старыми кварталами искать подходящий ресторан или кафе. Артур взялся проводить экскурсию, то школу покажет, то музыкальное училище, то крышу своего дома – ему повезло жить в центре города. Рестораны в летнюю пору прорастали и разрастались из подвалов и первых этажей зданий на тротуары, расцветали цветными маркизами и зонтиками, достроенными террасами преграждали путь пешеходам, будто нарочно, чтобы на них остановили свой выбор.

Они сели за столик уютного кафе, ограждённый от проезжей части забором из старых всплошную покрашенных велосипедов. Артур давно хотел пригласить Леру, но сомневался – правильно ли это, они прекрасно ладили на работе. Она сразу приглянулась ему, когда год назад пришла в магазин. Она окончила один из тех многочисленных технических вузов, после которых невозможно найти работу. За это время он лишь однажды поцеловал её в щёку и подарил цветы, случилось такое на её день рождения в феврале. Ещё один случай был, когда она открыла перед покупателями коробочку с обручальными кольцами и, держа её в руках, сверкая золотом, посмотрела на Артура мечтательным взглядом, который он побоялся истолковать.

Он не мог забыть тот взгляд! И весь вечер они говорили исключительно о работе.

– Я боюсь, что магазин превратится в чёрт-те что, скоро они игральный зал разместят в коридоре – там немалая площадь, которую нерационально используют, – жаловался Артур.

– Не думай о плохом, – как бы успокаивала Лера. А потом со смехом добавляла: – Всё равно плохого не избежать.

– Что же делать?

– А ты не хочешь продавать картины сам?

– Это не так просто, – вздохнул он. – Надо ещё немного поработать и серьёзно об этом задуматься.

 

Марья Никитична повесила купленный пейзаж в гостиной своего дома и любовалась им целую неделю. Пригласила гостей на воскресный ужин, и пока они ждали угощения, показала свои новые приобретения.

– Смотрите, какую шкатулку я купила на городском рынке. Сделана своими руками, – она взяла с комода фанерную коробочку с цветочным рисунком, обклеенную по бокам белыми кружевами.

– Весьма изящно смотрится, – сказала её подруга.

– Подходит для гобеленовых салфеток в гостиной, – похвасталась хозяйка.

Она положила коробочку на место. И торжественно указала рукой на картину.

– Лозовский. Дачный пейзаж.

Гости с интересом уставились на картину. Только рыжебородый мужчина средних лет  с трудом сдерживал свой скепсис.

– Это столичный автор? – спросил он.

– Нет, наш, местный, – Марья Никитична рассказала историю своего приобретения.

Рыжебородый покачал головой.

– Игорь Глебович, что ты, как специалист, думаешь по поводу неё?

– Интересный автор, очень интересный, – проворчал он.

– Он известный?

– В том то и дело, он мне интересен тем, что я о нём никогда не слыхал. А я знаю, наверное, всех местных художников. Интересный автор, – с многозначительной важностью повторил он.

 

Артур сидел в магазине с книжкой в руках, когда звякнул входной колокольчик и рыжебородый человек в лёгкой шляпе с загнутыми книзу краями вошёл в зал.

Он огляделся, поймал взгляд Артура и вежливо кивнул.

Молодой человек встал и поздоровался в ответ. Он узнал гостя – Игорь Самсонов, известный в узких и не очень узких кругах местный художник, который давно не рисовал и картин его почти не видели, зато гораздо чаще его видели на городских вернисажах, на театральных премьерах, в кулуарах местного кинофестиваля, где он выступал перед журналистами в качестве критика всего и вся, говорил много и пространно, зачастую противоречиво, неизменна была только его шляпа.

– Давно здесь не был, – сказал Самсонов.

Артур принялся проводить с ним экскурсию. Гость держался самоуверенно – снисходительно смотрел на картины коллег, посмеивался, когда Артур озвучивал стоимость, как будто это была несусветная чушь.

Артур не подавал виду, что знает его, и делал свою работу.

– Покажите мне, пожалуйста, Лозовского, – вдруг попросил Самсонов.

– У нас нет его картин, – сказал Артур.

– А когда будут?

– Не знаю, мы его не продаем.

Гость подумал, что ослышался или его разыгрывают.

– Как? Вы разве его не продавали? Недавно одна моя знакомая выложила вам за него солидную сумму. Такая удачная продажа должна была запомниться.

– Я уже и не помню, – пожал плечами Артур.

Он стоял и рассеянно улыбался. Самсонов качал головой:

– Я думал, что в вашей галерее должны хорошо знать этого художника, но даже вы его уже не помните. Интересный художник, очень интересный…

– У нас есть много других интересных художников.

– Да нет, они не так интересны, – многозначительно сказал он, после чего направился к выходу и попрощался, приподняв свою шляпу.

Колокольчик звякнул за ним.

 

Лера внимательно прислушивалась к ним, как это бывало всегда, когда Артур общался с посетителями. Она сильно удивилась тому, что Артур вдруг забыл своего любимого художника.

– Что случилось с твоей памятью? – спросила она.

– Не хотел метать перед ним бисер. Всё равно не купит. Какой же он неприятный тип!

– Согласна, приятного в нём мало. Но он же тебя про него так настойчиво расспрашивал…

– Я не хотел с ним говорить о нём.

– Странно, я думала, что ты готов говорить о нём с кем угодно.

 

Самсонов в тот же день позвонил Марье Никитичне и в подробностях рассказал о своём визите в галерею.

– Это возмутительно, я верну картину, – фыркнула она.

Довольный Самсонов этим не ограничился и за считанные минуты настрочил разоблачительную статью, которую разместил везде, где только мог.

На следующий день его статью многократно перекопировали. Шум поднялся на весь город и не только, каждый, кто интересовался искусством, был в курсе происшествия.

Артур узнал об этом одним из первых, весь день он читал статьи на новостных сайтах и малоприятные комментарии. Лера, глядя на него, не могла понять, почему он сам не свой. Но после обеда новости дошли и до неё.

– Что происходит? – спросила она.

– Не знаю, – сказал он.

– А кто знает?

В этот момент у Артура зазвонил телефон, но звонок едва ли можно было назвать спасительным.

– Пётр Петрович звонит… – Артур побледнел, глядя на входящий звонок, но решил ответить.

Хозяин был зол, ярость нарастала в нём с каждым словом:

– Я тут кое-что прочёл! Про тебя. Про нас – мы втюхиваем доверчивым покупателям неизвестных художников по заоблачным ценам. Ты можешь объясниться?

– Это всё враньё, – пролепетал Артур.

– А если не враньё? Я тебе голову с плеч снесу! Мы сейчас поговорим. Готовься.

Звонок оборвался.

– Всё нормально? Такое впечатление, что у тебя возле уха была бензопила, а не телефон, – заметила Лера.

Он промолчал, сжимая в кулаке телефон, бледное лицо говорило лучше любых слов. Часы на витрине громко тикали, тикали всё громче. Короткие, как мечи стрелки медленно втыкались в трёхчасовую отметку, хозяин приедет через четверть часа максимум. А если заявится в конце рабочего дня, Артур будет мучиться невыносимым ожиданием.

Забили часы на витринах, и Артур решился на побег. Он собрал книги со стола в свою сумку, которую забросил на плечо и поспешил к выходу.

– Куда ты? – спросила Лера.

– Я свяжусь с тобой. Прощай, – он чмокнул её в щеку и покинул магазин.

– Куда он? – спросил охранник.

– Ушёл на обед, скоро вернётся, – соврала она.

Пётр Петрович Бочкарев влетел в свой магазин, чуть не сорвав колокольчик на дверях.

– Где он?

Лера прикрывала Артура, как могла, пока в этом не отпала необходимость.

– Он и есть Лозовский! Ксерокопия его паспорта лежит в бухгалтерии, но про ту фамилию забыли, он всё время прикрывался фамилией матери, которую якобы собирался взять.

Бочкарёв взял со стола визитку Артура и прочёл написанную фамилию:

– Тихонов! – он припечатал визитку к столу, как козырную карту. Некоторое время, глядя на её реквизиты, решил позвонить. Он прижал трубку к уху, лицо покраснело, глаза бегали: – Вне зоны доступа. Как же! Всё равно найдём! Я этого Пикассо так отделаю, что у него оба глаза в профиль будет видно!

Тут же был проведён переучёт картин. Лера ходила по галерее со списком и ставила крестики напротив позиций. Недостачу не обнаружили, зато нашли излишёк – все картины с подписью А. Лозовский, большинство хранилось в подсобке.

– Улики против афериста собраны, – улыбнулся Пётр Петрович.

В тот же день он связался с Самсоновым, рассказал, что тоже стал жертвой и потребовал удалить порочащие его бизнес статьи.

– Это невозможно. Новость разошлась по интернету, теперь это часть истории.

Поговорив с хозяином галереи, он перезвонил Марье Никитичне и предложил вернуть картину. Она захотела подумать, весь остаток дня ходила возле неё и, наконец, сняла со стены.

Самсонов пришёл в салон вернуть картину. Пришлось ждать хозяина – в кассе не было ни копейки. Он долго рассматривал картины Лозовского, которые как арестанты стояли на подоконнике зарешёченного окна во двор.

Лера подошла к нему и спросила:

– Вам нравятся эти картины?

– Вы решили, что раз я здесь стою, то мне надо что-то продать? – с вызовом парировал он.

– Я вовсе не это имела в виду, – обиженно сказала она.

Он отвернулся в сторону и стал ждать хозяина, который вскоре с шумом ворвался в магазин.

– Всё-таки решили сделать возврат? – гаркнул Бочкарёв.

Молодой охранник перестал играть в игру на смартфоне, вскочил и сразу вытянулся по струнке, посетители настороженно посмотрели на крупного мужчину.

– Пустить вспять какой-то процесс – редкая возможность, я решил воспользоваться шансом, – сказал Самсонов.

Пётр Петрович отсчитал деньги.

– Вычту у него из зарплаты, а когда найду, заставлю отрабатывать.

Пока Самсонов прятал деньги в карман, Бочкарёв приметил молодую женщину, которая долго ходила по галерее. Женщина боковым зрением поглядывала на них и прислушивалась, а теперь наклонилась над витриной с золотом, через которую рассматривала картины.

– Эй, вам чем-то помочь? – рявкнул хозяин.

Самсонова резануло от его тона. Он хотел тут же уйти, но удержался. Женщина обернулась:

– Сколько стоит эта картина?

– Вы слышали цену.

– Но это не её цена.

– Но вы хотите её купить?

– Мне она понравилась, но столько я не могу заплатить.

– Оставьте телефон, вам перезвонят, если будет распродажа.

Женщина развернулась и ушла.

– Уже несколько человек звонили, спрашивали картины Лозовского. Странные люди, но может они рассчитывают выгодно вложить деньги после скандала? – спросил Бочкарев.

– Скандалы всегда привлекают внимание к автору и повышают стоимость картин, – сказал Самсонов.

– Так может нам самим этим воспользоваться? Он неплохо рисует.

Самсонов посмотрел на картины.

– Сейчас не удивишь тем, что неплохо рисуешь. Современные художники вообще не ставят перед собою задачи что-то хорошо писать.

– У нас другой клиент, у нас интерьерные работы.

– Для интерьера может быть сойдёт, – пожал плечами Самсонов.

– Я бы ему отвинтил голову за дерзость. Но я прежде всего бизнесмен, с чёртом подпишу договор, но только с пунктом о неприкосновенности души. Все конфликты из-за денег, но почему из-за денег нельзя помириться? Если курица способна нести хотя бы позолоченные яйца – глупо делать из неё котлеты.

– Под дерзостью вы имеете в виду то, что он расхваливал свои картины и продавал их вместо уважаемых авторов? – спросил Самсонов.

– Он проявил дерзость, посмев обхитрить меня.

Самсонов немного помолчал и сказал:

– Надо подумать, что делать с этим всем. Посоветоваться с людьми.

– Делайте, что хотите, – махнул рукой хозяин.

Самсонов достал из сумки электронную мыльницу и принялся снимать разложенные картины. Внимательно пересмотрев на маленьком дисплейчике получившиеся снимки, он засобирался:

– До скорой встречи, – он приложил руку к полам шляпы и был таков.

 

Лера еле дождалась конца рабочего дня. Идя по вечерней улице, она набирала номер Артура, но он был отключен, и едва ли можно было надеяться на то, что он вскоре появится в сети.

Она подошла к его дому, который он показывал во время совместной прогулки.

– Вы не знаете, где живёт Артур? – спросила она молодую женщину, открывавшую старые ворота подъезда.

Женщина покачала головой, но не помешала девушке войти за собой. Оказавшись под сводами сырого подъезда, Лера огляделась и увидела на обсыпанной стене ряды многосекционных почтовых ящиков. Ими почти не пользовались, они поржавели, поросли паутиной, крышки некоторых ячеек были без замков и выворочены наружу. На когда-то синих крышках были написаны номера квартир и фамилии жильцов. Трауберг, Лихтенберг – читала она, и думалось, что этих людей, равно как и их потомков, давно не было ни в городе, ни в стране. Красносельский, Парамонов, Лозовский… Она не поверила своим глазам, неужели повезло? Надпись была такой старой, тут должно быть жил ещё дедушка Артура. В квартире №14. Она посмотрела на резную деревянную дверь в середине подъезда, рядом на стене было нашкрябано чёрной краской, что там расположены квартиры с 1 по 16.

Она вошла внутрь подъезда с высокими потолками и поднялась по широкой лестнице на последний этаж. Позвонила.

– Это Лера! – попыталась она успокоить человека за дверью.

Артур открыл дверь. Он настороженно смотрел на гостью, явно был удивлён, что она нашла его.

– Я принесла белое вино, французский багет и сыр, – она с улыбкой протянула картонный пакет.

Он впустил девушку и взял пакет. Невесело усмехнулся и сказал:

– Это милые тривиальности. Но я живу не в парижской мансарде.

– Зато сыр хороший, вино вкусное, а багет пять минут назад обжигал руки.

В прихожую вошла серая кошка и, сев перед гостьей, приветственно мяукнула.

– Я не один живу. Это Дэззи, мамина любимица. Мама ещё не вернулась с работы, – сказал он и пригласил Леру в свою комнату.

В комнате взгляд девушки упал на полусобранный чемодан в углу. Сразу подумалось, что Артур собирался куда-то уехать, сбежать.

Когда он вернулся с кухни и внёс поднос с компотом и угощением, она поспешила его успокоить:

– Не бойся, они не знают, где ты живешь. Хотят тебя найти, но возможно, не только для того, чтобы оторвать голову…

Растерянный Артур сел на край кровати и слушал о том, как возмущение хозяина сменилось желанием извлечь выгоду из скандала.

– Жаль, что не смог забрать картины из магазина. Но вдруг это сыграет в мою пользу?.. – вслух размышлял он.

Лера сидела в глубоком кресле, с которого он прямо на пол убрал сумку, кучу белья и какое-то покрывало. Оттуда она разглядывала комнату – аккуратно застеленная односпальная кровать, книжные полки на стене, письменный стол, заваленный тюбиками краски. На массивном деревянном подоконнике цвела алая герань в терракотовом горшке с пятнами соли, в углу за шкафом стояли подрамники с холстом и сложенный мольберт, с которым хозяин работал на балконе или на чердаке.

– Как ты всё-таки решился такое провернуть? – спросила Лера.

– Пытался продавать свои картины, но никто их не брал. Даже выставку провёл в арт-кафе, которого уже давно нет, туда пришли только мои друзья. Потом узнал про вакансию в магазине, и родилась идея. Хотелось самому себя продавать, первую картину продал в шутку, потом началось. Хвалить чужое тяжело, когда тебя самого не хвалят. Самого себя хвалить и продавать намного приятнее и легче это делать. Это была хорошая идея, увлекательная игра, я продал уйму картин, по количеству я был, наверное, самым успешным художником в городе.

– И тебя не смущало, что ты делаешь что-то неправильно?

– Конечно, смущало. Постоянно терзался, спать не мог. Я старался и других продавать, и сам лучше рисовать, чтобы хоть как-то оправдать то, что делаю.

– Мне нравились твои работы, я хотела увидеть художника, – сказала Лера.

– Правда? – спросил он.

Она ободряюще улыбнулась:

– Как ты начал рисовать?

– Ещё в детстве. В школе так рисовал на уроках, что другим классам в пример ставили. На конкурсы отправляли. Надо было учиться, но я даже художественное училище не оканчивал, как все наши местные художники. Думал, что не буду рисовать, но что-то потянуло, тянуло всю жизнь меня…

– Что? – спросила она.

Он поднял глаза и устремил их сквозь окно:

– Посмотри хотя бы на вид из окна…

Лера встала с кресла и подошла к окну. Ей открылся вид на двор – крыши соседних домов и зелень, балкончики и окна с цветами, оплетённые где виноградом, а где древовидными лианами с многочисленными соцветиями из оранжевых колокольчиков. В палисадниках цвёл фиолетовый гибискус, кошки всех цветов кошачьей палитры пересекали двор, спали в тени и на подоконниках. Вдалеке, за крышами домов, неглубокую расщелину между фасадами закрыли могучие тополя, наверняка море отсюда было видно зимой и ранней весной.

– Странно, что ты не пишешь свои картины мармеладом, – сказала она.

– Да будет тебе, – нахмурился он.

– Нет, мне это кажется естественным. Я бы тоже захотела стать художником, если бы тут жила. Или поэтессой… Я когда-то писала стихи.

– Прочти мне что-то…

– Надо вспомнить.

– Вспомни, а я принесу ещё компот, – сказал он и вышел из комнаты.

Лера уходила от него с чувством надежды. В магазине она работала за двоих, конечно, она не могла так рассказывать о картинах, как Артур, но если бы ей довелось продавать работы Лозовского, она бы постаралась. Пока же его работы только возвращали – один мужчина воспользовался шансом вернуть надоевшие этюды. Пётр Петрович ходил злой, но быстро «отошёл». Самсонов явился в магазин со своими знакомыми – это был местный галерист, мужчина средних лет с волосами собранными в пучок на макушке, и молодой журналист с профессиональной фотокамерой на шее. Они пришли сюда, как зеваки приходят посмотреть на место преступления, и, обойдя весь магазин, прокомментировав всё увиденное на стенах, остановились возле окна во двор, где на подоконнике были собраны картины Артура. Они приступили к активному осмотру, вертели в руках, едва ли краску ногтями не отколупывали.

– У автора нет собственного стиля – всё написано по-разному, две основных манеры прослеживаются, но по всему видно, что он ещё не определился, – сказал молодой журналист.

– Скажи проще – незрелый, – усмехнулся Самсонов.

– Я вижу морской пейзаж со склонами, это мне напоминает художника Дофиновского, – важно сказал галерист. – Это или явное копирование или накладка. Но в любом случае Дофиновский уже есть и второй не нужен.

– Я тоже при каждом взгляде на эти картины испытываю чувство дежавю, – сказал Самсонов. – Вот я не поленился и даже сделал подборку…

Он достал свой электронный планшет и принялся показывать картины разных мастеров, напоминавшие работы Артура, или, как считал Самсонов, работы Артура напоминали эти картины – пейзажи слегка накладывались на пейзажи, а натюрморты – на натюрморты.

– Как вам удалось найти сходство? – удивился Бочкарев.

– Профессиональная память. Эти работы если не прямой плагиат, то уж точно не блещут оригинальностью, – продолжал он.

Бочкарёв стоял и скоблил подбородок, внимая художнику-критику.

– Не может аферист быть художником, художник должен быть честным, – сказал Самсонов.

– Гений и злодейство, – скривился Бочкарев.

– Время гениев прошло, современным художникам до них далеко, как мелкому мошенничеству до злодейства. Честность художника в том, чтобы доносить миру свою правду. В политике и бизнесе умение придумывать хитрые схемы и нагло обманывать – ценное качество, а в искусстве оно только мешает: ты привыкаешь работать по порочной схеме и не можешь сделать ничего стоящего; когда нечего сказать, всё произнесённое будет чужим.

Самсонов снисходительно оглядел собравшихся. Никто ему не возражал, все решили, что с художником по имени Артур Лозовский покончено. Хозяин галереи распорядился вынести на улицу рекламную раскладушку с прикреплёнными к ней картинами и надписью: «распродажа». Охранник сделал эту нехитрую работу, и прохожие, в большинстве своём туристы и приезжие, останавливались перед раскладушкой, фотографировали как достопримечательность, и проходили дальше. Лера до конца дня бегала к входным дверям и смотрела сквозь них на картины – как бы кто из злого умысла не украл их, не повредил.

Вечером она ушла с работы, прокручивая в голове колкие фразы злых критиков. Она шла к Артуру, почти бежала, пушинкой взлетела по лестнице и позвонила в дверь.

– Ты такая бледная. Что случилось? – с тревогой спросил он.

Она ему всё честно рассказала.

Они сидели в его комнате, Артур переваривал услышанное.

– У меня что-то в горле пересохло. Будешь компот? – спросил он.

Лера кивнула, и он вышел на кухню. Оставшись одна, она смотрела в его окно, за которым догорал закат. День прошёл, прошёл не так, как хотелось.

Артур вернулся с бутылкой красного вина и парой бокалов.

– Руки сами нашли бутылку, это то, что сейчас нужно.

– Всё-таки у тебя руки художника – они сами знают, что делать, – заметила девушка.

– Боюсь давать им волю, – нервно рассмеялся Артур, разливая вино.

Он поставил бутылку на подоконник и сказал:

– Критики всегда критикуют, самого признанного автора они готовы размазать по стенке, что уж говорить о безвестных и начинающих. Считаю, что нельзя на художнике ставить клеймо. Все мы учимся, ищем себя.

– Конечно, у тебя всё впереди, – сказала она, глядя в вино в своём бокале.

– Ты, правда, в это веришь?

Она кивнула.

– Я хочу попробовать рисовать женскую натуру. Портреты получались у меня, не было только подходящей модели.

– Было бы здорово, – сказала она.

– Ты мне поможешь? Будешь мне позировать?

– Вряд ли моя фигура настолько хороша…

– Лера, у тебя прекрасная фигура и очень красивое лицо, – уверенно сказал Артур.

– Ты мне впервые делаешь комплименты. Затея с натурой – это такая хитрость? – она пытливо посмотрела на него.

– Вовсе нет. Не хочу больше врать, – решительно возразил он. Помолчав, спросил: – А мне нужна хитрость?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Это хорошо, я хочу быть честным с тобой, – сказал он. – Ты поможешь мне начать что-то новое?

– Давай начнём, – ободряюще улыбнулась она.

И они звонко чокнулись бокалами.