ЮБИЛЕЙНОЕ

Уйдут с юбилея все сватьи да братья
И темень набрызжет воды на стекло…
Поэтов не родина примет в объятья,
Но Главный Начальник возьмет под крыло.

Не призрачных прав вороватый печальник
Обронит бумажку в пустую суму –
Поэтов хранит Самый Главный Начальник,
Которому скучно в ночи одному.

А с кем ему шляться по мокрому саду,
С кем нюхать у моря разбавленный йод?
Ну, кто ему сложит срамную балладу,
Кто даже на тризне осанну споет?!

Поэтому длит он поэтов на свете,
Глядишь, и подвяжет истертую нить…
Идите в поэты, беспечные дети –
И будет кому вас любить и хранить!

 

ХУДОЖНИКУ

Зачем Господь нас в ЭТОТ мир направил,
А не в иной посюсторонний порт?!
Мы – против шерсти здесь и против правил
И все-то нам – пейзаж и натюрморт!

Вулкан пыхтит, плюется как торговка,
Брат ищет злата в брата глубине…
А кто мы есть? Чужак да полукровка…
Мы снимся им. Нам хорошо во сне.

Как разноцветны местные пороки…
Как мастера искусны в похвальбе!
Когда повсюду сорваны уроки –
Учиться можно самому себе:

Вот в щель тоски просовывают книжку,
Чтобы прочесть, не размыкая глаз,
Вот Снайдерс, заложив балык подмышку,
Спешит домой сквозь комендантский час…

Вот жимолость парит как крем над тортом…
Вот вечер точит месяц – взык, да – взык!..
Кто этот мир назначил натюрмортом –
Приди и вырви грешный мой язык!

 

ПАМЯТИ Г. ГОРБОВСКОГО

Начитавшись на ночь Глеба —
То ли в небо босиком,
То ли корочкою хлеба
Пропихнуть коньячный ком…

Все под утро залечилось —
Тяжесть крыл и гажесть рыл…
А прощанье не случилось:
Он и ЕСТЬ, поскольку — БЫЛ!

…Вот он — бьется между стекол,
Просыпаясь по весне!
Блюдце тонкое раскокал,
Что стояло на окне…

 

* * *
Жизнь  ничего о Смерти знать не хочет —
Таким большим им в божьем мире тесно:
Всяк о себе печется и хлопочет…
Все знает и молчит Отец Небесный.

Гора горит. Вода кипит вдоль лавы.
Душа меж ними обжигает крылья.
И те, кто правы, с теми, кто неправы
Прикладывают равные усилья.

Творец — приемлет ход любых борений,
Их суету, отчаянье и скрежет,
Но он творца из всех своих творений
Вылущивает, пестует и нежит!

А что ему дает, что отнимает,
Зеленкой ли, елеем лоб намажет,
То знает жизнь…
И смерть, наверно, знает,
Но никому об этом не расскажет.

 

* * *
   «Боюсь совершенства, боюсь мастерства…»
Н. Матвеева

Взрывными холстами заставлен объем,
Палитра сочится как свежая рана…
Художник застыл на подъеме своем
И клетка его — от холста до дивана.

Он снова уткнулся в свои же следы…
Но зеркало с ним не поддержит беседы…
О, Господи!.. Красок! Восторга! Воды! —
Как жидок отравленный воздух победы…

Как хочется все, что уже — наизусть,
Перелицевать, чтоб звучало иначе,
И это не тихая мудрая грусть,
А детское бешенство крика и плача!..

И что? Окунуть его в пир или в пост,
Отчаяньем — к бесу склонять или к Богу?!…
…Змея, что кусает свой собственный хвост,
Смыкает или размыкает дорогу???

 

О. ЛЕВИТАНУ

Кого вспоминаешь, сидя на крыше?  — Друга!
Как Карлссон ржавый в Мальмё своем или Визбю…
Крыша в дырках: жить под ней мокро и туго,
А друг рукастый — сам себе выстроил избу!

Сидишь на крыше, с видом на море… Где я?!
Помощь зала? 50 на 50? Звонок другу?
И друг отзовется, крякнет, подаст идею,
И юность вернется и тучи уйдут по кругу…

И мотор заурчит и молния в море треснет
И радуги перед закатом затеплят свои поленья
И уверенность есть, если есть друг, если
Жив он, здоров Божьим произволеньем!

Поставишь заплаты, заваришь все, залатаешь,
Вернешься в гнездо, как большая ночная птица…
Пока живы друзья — ты тоже еще летаешь,
И, худо-бедно, можешь на ноги приземлиться.

 

В КОНЦЕ КАЛЕНДАРЯ

…Вдруг засобиравшись прочь,
Стали строиться в колонны…
Не смогла припомнить дочь
Стих мой вправо наклоненный

По походке не узнал
Мальчик младший и любимый
И проносится вокзал
Не остановившись, мимо…

Нам еще приносят чай,
Нас покуда видят звери…
Но проходим невзначай
внутрь — не отворяя двери!

Рядом мертвые встают
Не привязывая лодку,
С хрустом корочку жуют,
Звонко сглатывают водку…

И – летейски холодят
Даже тапочки овечьи!
И куда глаза глядят,
Смотрят очи человечьи…