RSS RSS

Вячеслав ЛЮТЫЙ. ВОЛШЕБНЫЕ СОЗВУЧИЯ. К семидесятилетию Михаила Болгова-Компоэтора

Воронежская поэзия последнего полувека содержит в себе имя, чье присутствие в литературе Черноземья повлияло на многие художественные пути. Речь идет о Михаиле Болгове, который известен также под творческим псевдонимом Компоэтор. В середине 1970-х годов он стал негласным вожаком молодых поэтов – участников литературного объединения при воронежской организации Союза писателей. Густая, почти вулканическая образность его лирики и властность поэтической интонации обладали редким магнетизмом и неуловимо воздействовали на вполне самобытные поэтические опусы лирических соратников, оставляя в их текстах приметы болговского словоупотребления или же постановки голоса.
В те годы Компоэтор был безоговорочным приверженцем белого стиха и верлибра, который в его транскрипции обладал поэтической убедительностью редкой силы. Пружина той или иной лирической истории мастерски растягивалась автором до необходимой точки – и потом моментально «схлопывалась», сжималась в финале стихотворения, давая его эмоциональный итог и смысловую развязку поведанной истории. Как правило, эти стихи были отчетливо сюжетными, их действие происходило в отвлеченном метафорическом пространстве и к зримой действительности имело только ассоциативное отношение. Для поэзии подобное построение лирического рассказа вполне закономерно – образность жанра дает автору в этом смысле все возможные права. Здесь важно лишь одно: сюжет не должен  уходить от действительности слишком далеко, дабы читатель-слушатель не утратил желание иметь дело с увлекательным и ярким материалом, но все-таки – отчасти непонятным, и потому – не близким. В последнем случае определяющую роль играет постановка голоса поэта – как звуковая, так и личностная.
Болгов обладал редчайшим свойством интерпретировать жизненную историю как вневременную и над-пространственную, когда все социальные указатели в тексте становились не прямыми, а косвенными, и более того – образными.

В стихотворении «Исповедь Компоэтора» показан процесс возникновения музыки как Вселенной, в которой из непостижимой бытийной смеси появляется время, звук, мелодия и композиция мира, чьи черты пока только робко угадываются:

Пузырями нот вскипала музыка…
И выпал год, как пропуск ее такта…
Ее развалин стон – мелодиюгу душит…
Уставились пустые глаза нот
В ее ввалившийся мертвот…

Напротив, «Рассказочка» основана на русской традиции сказа, и каждый смысл, появляющийся в строке в свою очередь, замечательно прост и выразителен.

По степи гулял ветер северный,
Собирал букет полевых цветов.
Собирал букет своей злой жене
Вьюге северной, душе сгубливой.

Он дышал на них – цветы вянули,
Прижимал к себе – стебли лопались,
Перебрал всю степь по цветочку он,
До листочка всю до последнего.

Он унес цветов ровно полстепи,
Ровно полстепи не цветет теперь,
Удивить хотел север пасмурный
Красотой земли, ее запахом…

Плотная, порой подавляющая смысловое начало образность свойственна целому ряду произведений поэта тех лет. Чем-то она напоминает начального Маяковского, за одним исключением: перед нами – верлибр, а не регулярный стих. Уже название одного из стихотворений подтверждает такое наблюдение – «Поцелуй железными губами». Но, фактически, в то же самое время Болгов пишет вполне прозрачную миниатюру «Небо задумалось». В последующие десятилетия в его творчестве «пастозный образный мазок» будет постоянно соседствовать с выверенной линией «сюжетного рисунка».
Постепенно верлибр в поэзии Михаила Болгова начинает уступать место сказовому развитию сюжета, обретающему более обширные мистические границы и пути собственного развития. Разговорная речь и просторечие легко уживались в художественном пространстве с отвлеченными понятиями и все более строгими рифмами, которые дисциплинировали версификацию и сообщали творческому облику автора какие-то новые, прежде ему не свойственные черты. Так, поэма «Змей-присуха» в формальном отношении уже довольно далека не только от феерических вещей первого творческого периода поэта, но и от поразительной по звучанию и игре словами драматической баллады на почвенном материале «Воронежие»:

Воронежие
воронеживое воронежное
воронежелезная твоя воля
воронежеланная твоя доля

На бело́й груди перо брошено
Вороно перо ворона́ крыла
На конце пера капля кровная
Вороной крови да запекшейся

А в белы́х ногах то само крыло
Переломано да истоптано
Да черным-черно черней ворона
И вороной луны в небе с проседью

Воронежия небыли
Воронежи́ли-небы́ли
воронеживыми
воронежными

С самых первых поэтических опытов Компоэтор демонстрировал редкую способность к словотворчеству, которая со времен Велимира Хлебникова как будто и не появлялась в последующей русской поэзии. Эпизодические вкрапления звукописи в стихах некоторых поэтов модернистского толка были, скорее, данью литературной моде, нежели органической склонностью автора к концептуальному использованию этого художественного средства. Неловкие строки Вознесенского, как реверанс отечественному авангарду первой четверти прошлого века, тут лучший пример. Тогда как для Михаила Болгова в середине 1970-х годов такое движение поэтической мысли и ее предметность оказались формой реализации литературной стихии русского языка. Одновременно сюжеты Компоэтора склонялись к мифу все более определенно и осознанно. По существу, его дальнейшее творчество стоит на двух китах: сказовой интонации и мифе, который становится универсальным увеличительным стеклом для изображения любой жизненной коллизии.

Заметим, что верлибр Компоэтора энергичен, последователен в сюжетном развитии, образно уравновешен внутри самого себя и всегда организует смысловое поле стихотворения.

Разъединены
Разъедены мы будем
Опущенные в кислоту времен
мы растворимся в ней
собой нейтрализуем
и больше кислоты
не ощутим
И наше время
станет
безопасным
Ни язв
и ни ожогов
не оставит
Ни у кого
кто будет им
на Сон Грядущий
омываем
И мы стечем
за каплей
капля
С бескровных лиц
с холодных тел
и ног

Этот давний пример на редкость актуален, поскольку ныне свободным стихом называют любую инертную словесную пену, претенциозно распределенную по строкам якобы стихотворения. Между тем, стремительное творческое развитие привело Михаила Болгова к почти принципиальному отказу от этой поэтической формы к концу семидесятых. Фактура его лирики, постепенно наполняясь рифмой и более строго организованным высказыванием, пройдя ряд промежуточных этапов, превратилась в регулярный стих, порой даже излишне скованный ритмико-синтаксической структурой. И как следствие – творческое воображение Компоэтора оказалось на многие годы загипнотизировано драматургией сонета.

Стоит заметить, что внутренняя свобода поэта, прежде апробировав себя в самых разных лирических ипостасях, утвердилась в системе образов и определила наиболее важные смыслы. Наверное, кому-то стихотворения Компоэтора покажутся предельно отвлеченными от действительности. Однако пространство мифа, в котором живет художественное alter ego автора, требует от читателя доверия – и тогда в его ладони упадет «криптографический ключ», который позволит ему открыть вход в мир этой ни на что не похожей поэзии.

Вот один из первых опытов в такой системе, которая впоследствии будет испытывать самые разные преобразования, сознательно ведущие к расширению драматургических возможностей сонета и извлечению совершенно новых интонационных оттенков благодаря особенностям его построения.

ДАКТИДИЛЛИЧЕСКИЙ СОНЕТ

Одно сознанье первозданной истинности,
И – все уступит самородку в драгоценности.
Он создан в чистоте случайной дерзостью,
Без все и вся легирующих примесей.

Но неуютен мир и мне, и человечеству,
Как неуютен сей сонет Дактидиллический,
Из-за того, что бедн находкой редкостной,
Будь то алмаз иль чувство кристаллическое.

Родившийся заведомым старателем,
Покорный слову, как инстинкт, дремучему,
Ищу неведомые россыпи кристальные.

Но все нейдут на ум волшебные созвучия,
Которые б сложил я в заклинание,
Подобное велению: «По-щучьему…».

Тематика сонетных вариаций Компоэтора довольно широка. В ней есть циклы о любви, многие вещи погружены в творческий обиход стихотворца, иные – по-новому интерпретируют сюжеты мировой мифологии. И почти везде властный голос автора оказывается той нитью, на которую нанизаны различные толкования, ракурсы и взаимоотношения певца с Музой русской поэзии. Умозрение соседствует с предметами вполне лапидарными, мимолетные отсылки к смыслам сложным, не лежащим на поверхности, не очевидным для человека нашего времени, – погружены в развернутые рассуждения поэта о существе вопроса, который его занимает.

В современной русской поэзии примеры лирического размышления над проблемой, которая не дает покоя автору, встречаются крайне редко, хотя полвека тому назад похожие сюжеты были привычным обыкновением – скажем, поэмы и стихи Василия Фёдорова. Однако почти всегда тема развивалась в рамках вольного повествования, в крайнем случае использовалась та или иная авторская строфа.
«Сонетный узел» Михаила Болгова развернут вокруг онтологического вопрошания: для чего живет на Земле человек? Форма этого произведения напоминает венок сонетов, но является объединением 14-строчников, связанных между собой только драматургией лирического монолога. Разговорность интонации, казалось бы, совершенно не свойственная практике сонета, здесь царит изначально и является тем способом, который может оживить классическую структуру, одновременно взяв на вооружение свойственное ей противоборство смыслов.

Допустим, что уже вполне реально
Ты отыскал в космической пустыне
Собратьев по уму, сдружился с ними,
И все, что вы творите – гениально:

Весомо, зримо, сплошь материально!
Какие корабли! Какие дыни!
Какие женщины!.. И не рабыни!..
Во всем единство форм и содержанья!

Шедевры сплошь – стихи, и – сплошь! – картины!
И музыка вся-вся сплошь гениальна!
Труд – радостен! Стремленье – вертикально!
Какое счастье жить и быть такими!
Чтобы и впредь, как это ни фатально,
Жить, чтобы лучше жить!..
Чего во имя?!

<…>

И у меня вопросов больше нету,
Чего во имя жизнь свою прожить,
Какую видеть цель, чему служить
И что вычесывать из головы планеты.

Так затянулся узел мой сонетный.
Кто хочет убедиться –
развяжи.
А развязав и уличив во лжи –
Хоть вей веревку вздергивать поэта…
Феки квод потуи .
Но индуизм
С наукой нынешней мне все еще пророчат
В конце пути грядущий катаклизм:
Пралаю – он,
она – сверхплотный ком!..
И вижу вдруг, как Правнук – мой хохочет!
И, глядь, пошел совсем другим путем!..

Легкая ирония в позднейших стихотворениях Компоэтора, кажется, отодвигает в сторону драматизм его творчества ранних лет. Противоборство добра и зла, любви и равнодушия, душевной широты и нравственной узости становится у него почти невидимым, уж во всяком случае – не акцентным. Само это обстоятельство важно понять, оглядываясь на картину современной поэзии, которая трагедийна и печальна сегодня почти по умолчанию. Редкий жизненный оптимизм и душа автора, настроенная на творчество, понимающая вдохновение как океан энергии, из которого в мгновения упадка сил можно получить поддержку, – это не только особенность и даже не совсем свидетельство таланта, скорее – характеристика личности.
В стихах Михаила Болгова облики света и тьмы обозначены порой с удивительными деталями, и такая пунктуальность глаза и мысли, вкупе с образной свободной речью, говорит о даровании поэта куда весомее, нежели иные публицистические построения в рифму.

Упреки в рациональности поэтического ума – почти дежурные сентенции в адрес Компоэтора. Они впервые прозвучали в восьмидесятых и не затихли до сих пор. Между тем, самобытность и уникальность этой фигуры очевидна, и ее нужно принимать как некую художественную данность. Примерно так же укорительно век тому назад Александр Блок говорил о Николае Гумилёве, что совсем не отменяет драгоценный вес последнего имени в истории русской литературы.

Михаил Болгов – бессменный председатель воронежского клуба поэтов «ЛИК» . Его идеи и концепции, словно некий художественный циклон, как уже упоминалось, вовлекали в сферу своего влияния многих авторов Черноземья, чье творчество притом совершенно не теряло своих ранее признанных достоинств.

Стихотворная переписка членов «ЛИКа», при всей шутливости огромного числа текстов, хранит в себе литературные находки, которые могут украсить любые «серьезные» строки.
Огромная по объему редактура рукописей поэта Валерия Исаянца, поданная читателю как лирика «Поэтарха Айяса», позволила сохранить хаотические черновики этого странного автора, одновременно показав дистанцию между конечным воплощением его сочинений и изначальным текстом, вышедшим из-под руки бесприютного стихотворца.
Разрозненная лирика Александра Ромахова после внезапной кончины поэта была собрана воедино благодаря неугомонной инициативе Михаила Болгова. И тогда стало возможным издание «Ромкиных» избранных произведений «Солнце тихое» (Воронеж, 2011), где сравнительно широко представлена панорама его творений.

Стараниями Компоэтора был развернут своего рода художественный полигон для исследования выразительных возможностей русского сонета. В этом самозабвенном погружении в стихию давней лирической формы участвовали едва ли не все воронежские авторы из числа «ликов».

Поэтическая судьба Михаила Болгова есть удивительная, ни на что не похожая страница воронежской литературы. В течение десятилетий Компоэтор как будто представляет собой ее теневую сторону и не выходит на официальную авансцену. Однако никогда нельзя с уверенностью сказать, что какое-то имя хоть малой строкой, но останется в истории русской словесности. Примеров забвения качественных литературных имен – великое множество. Михаил Болгов уже своим парадоксальным подходом к творчеству, образами, не оставляющими сознание читателя, заставит академического филолога застыть над псевдонимом «Компоэтор». А дальше возникнут иные лица и взаимоотношения, иное понимание литературы – никак не альтернативное, но придающее ей необходимую и важную полноту.

Пойти к судьбе. Ударить ей челом.
Преподнести дары – чем наделили
Меня природа, боги и кумиры…
Отдать ей светоч свой, и лиру, и перо.

Златое время. Можно – серебро
Отдать. Коня крылатого. И свиток,
В котором песнь хвалебная излита…
И это – все, что есть у духа моего.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Вячеслав Лютый

Вячеслав Лютый родился в 1954 году в городе Легница (Польша) в семье советского офицера. Окончил радиотехнический факультет Воронежского политехнического института и Литературный институт им. А.М. Горького. Автор литературно-критических книг «Русский песнопевец» (2008), «Терпение земли и воды» (2011), «Сны о любви и верности» (2014), многих публикаций в журналах, а также газетах «Литературная Россия», «Российский писатель», «Литературная газета», «День литературы». Лауреат премий «Живые сокровища славянской культуры», «Кольцовский край», «Слово-2017», Всероссийского конкурса литературной критики «Русское эхо», премий журналов «Подъём», «Аргамак», «Русское эхо», «Ковчег». Председатель Совета по критике Союза писателей России. Заместитель главного редактора журнала «Подъём». Живет в Воронеже.

Оставьте комментарий