RSSВера ЗУБАРЕВА. Возрождение и возрождение.
Весна во всех культурах выступает символом возрождения. Возрождается природа, возрождается мир, скинувший оковы зимы и готовый к бурному цветению. Возрождаются чаяния и надежды.
Две антагонистические концепции возрождения издревле движут обществом, – концепция духовного возрождения, связанная с выходом из Египта, признанием Бога Единого, получением десяти заповедей, а в христианстве также и с Воскресением, и концепция возрождения мирского.
Возрождение мирское базируется на противостоянии средневековой догме умерщвления греховных страстей, сформулированной в позднем средневековье Екатериной Сиенской («Бог противоположен миру и мир противоположен Богу»). В ответной догме о человеке прекрасном и свободном от первородного греха, на размытой границе позднего средневековья и раннего Возрождения восходят учения, связанные с вопросами места человека в иерархии Сотворения.
В художественной литературе наиболее ярко эти вопросы представлены в творчестве Данте и Петрарки. Два образа возлюбленных – Беатриче и Лауры – являют две разнонаправленные концепции отношений Творца и творения. Беатриче – воплощение сакральной идеи мира, эпицентра Божественного Сотворения, к которому стремится душа певца. Лаура – творение «первого гуманиста» Петрарки, поставившего во главу угла человека с его внутренними переживаниями.
Взгляд Данте направлен вовне и движется от творения к Творцу, к непостижимости и стройности божественной космогонии. Взгляд Петрарки всецело сосредоточен на нюансах его собственной психики. Опыту психологического самоанализа посвящена его книга бесед о презрении к миру, озаглавленная «Моя тайна», а также его известные канцоны, посвящённые Лауре, где его героиня выступает в качестве повода поговорить о себе.
Исключительный интерес Петрарки к себе никогда не эволюционировал во что-то большее, выходящее за пределы его собственного «я». Всю свою жизнь Петрарка «искренно любил только себя самого; он жил только для себя, только для себя учился и писал, одного себя изучал и одному себе удивлялся. Он не сделался, но родился эгоистом. <…> Борьба между землей и небом, между жаждой счастья и жаждой спасения, между Мадонной и Лаурой, Цицероном и Христом продолжалась в Петрарке до смерти». [Гершензон 2015: 9, 31]
В этом сложном сплаве зарождался его литературный индивидуализм, который он пропагандировал в своих трудах, считая, что писатель должен искать свой голос, свой способ выражения, пусть и неправильный, идущий в разрез с классическим стилем. Его кредо: «каждый должен выработать себе свой собственный слог, потому что каждый имеет от природы нечто своеобразное и ему одному свойственное как в лице и манерах, так и в голосе и речи». Он сам писал просторечным языком.
В письме к Бокаччо Петрарка так поясняет свою литературную позицию: «Хочешь знать, какого мнения я держусь? Я стараюсь идти по дороге, проложенной нашими предками, но не хочу рабски ступать в следы их ног. Я хочу не такого вождя, который на цепи тащил бы меня за собою, а такого, который шел бы впереди меня, только указывая мне путь; я никогда не соглашусь ради него отказаться от моих глаз, свободы и суждения; никогда никто не запретит мне идти, куда мне хочется, бежать того, что мне не нравится, пробовать свои силы над тем, чего до сих пор не касались, по произволу выбирать самую удобную или самую короткую тропинку, ускорять свои шаги или отдыхать, сворачивать с дороги или возвращаться назад».
Петрарка требует, чтобы писатель был оригинален: «каждый должен выработать себе свой собственный слог, потому что каждый имеет от природы нечто своеобразное и ему одному свойственное как в лице и манерах, так и в голосе и речи».
Всё верно. Художник должен искать свой голос. Но то же проделывал и Данте, писавший «Мою жизнь» и «Божественную комедию». Его слог был простонароден и «дик». Только смысл его поиска был связан не с нарочитой оригинальностью, не со стилевыми придумками, а с постижением смысла своей земли, своей культуры, с проникновением в те глубинные народные пласты, в которых коренится её своеобычность, требующая особого слуха, чтобы дать ростки под пером пишущего.
Два подхода дают два различных метода в искусстве – революционный, когда напрочь отметается весь культурный пласт в угоду бунтующему «я» с его искусственной идеей выработать некое «своеобразие», и эволюционный, когда «своеобразие» проклёвывается из обогащённой и бережно хранимой почвы культурного задела. Приём можно придумать можно повторить и наплодить множество последователей, но он в конце концов вырождается, как всё механистичное. Индивидуальность повторить невозможно.
Второй подход упасает от «бесплодной ничтожности» «мнимого изобилия», о которой писал Пушкин. Петрарка имел тончайший литературный слух, но его школа, его метод в дальнейшем выродились в поиск словес, который отметил Пушкин, говоря о французской литературе начала XVII века: «Люди, одаренные талантом, будучи поражены ничтожностию и, должно сказать, подлостью французского стихотворства, вздумали, что скудность языка была тому виною, и стали стараться пересоздать его по образцу древнего греческого. Образовалась новая школа, коей мнения, цель и усилия напоминают школу наших славяно-руссов, между коими также были люди с дарованиями. Но труды Ронсара, Жоделя и Дюбелле остались тщетными. Язык отказался от направления ему чуждого и пошел опять своей дорогою. <…> Но Малерб ныне забыт подобно Ронсару, сии два таланта, истощившие силы свои в усовершенствовании стиха… Такова участь, ожидающая писателей, которые пекутся более о наружных формах слова, нежели о мысли, истинной жизни его, не зависящей от употребления!» («О ничтожестве литературы русской»). И только в конце XVII века «вслед за толпою бездарных, посредственных или несчастных стихотворцев, заключающих период старинной французской поэзии, тотчас выступают Корнель, Буало, Расин, Мольер и Лафонтен, Паскаль, Боссюэт и Фенелон. И владычество их над умственной жизнью просвещенного мира гораздо легче объясняется, нежели их неожиданное пришествие» (там же).
Ещё в 1915 году, в смутное время разворачивающихся революционных настроений Михаил Осипович Гершензон проницательно написал:
Родственность Петрарки с нами заключается в том, что он был первым (по крайней мере — первым, сумевшим рассказать о себе) человеком нового времени, постигнутым тою болезнью внутреннего раздвоения, которою с тех пор, чем далее, тем чаще и глубже, болеет культурное человечество. Если под культурою следует понимать сознательное отношение к себе и к миру, — а иного определения, кажется, нельзя дать культуре, — то само собою ясно, что росту культуры неизбежно сопутствует возрастающая гипертрофия сознательного начала в каждой отдельной личности. Та золотая непосредственность, которая характеризует утро единичной жизни и детство человечества, исчезает; мысль разлагающая, взвешивающая, оценивающая, ищущая причин и ставящая цели, мысль, не властная не быть собою, становящаяся мукою, как только она не находит причины или не видит цели, даже причины и цели самой себя, — мысль порабощает себе чувство и волю. Не мышление философа, пролагающее дальнюю тропу; не мысль — озарение, знакомая творческим умам; но тот вертлявый бесенок, который на лету успевает схватить, обнюхать и смять всякий цветок, едва только сорванный человеком, — это мелкое неугомонное самосознание всякого чувствования, всякого движения воли, оглядка и взвешивание, где вся острота вкуса обращена на вопрос о смысле предмета, так что самое созерцание предмета, а следовательно и любовь к нему, за недосугом не могут возникнуть, — вот могучее походное орудие культуры и тягчайшее проклятие культурного человечества. Кто сознает в себе эту болезнь или умеет наблюдать ее вокруг себя, тому, если он знает латинский язык, я дал бы в руки тяжелый фолиант латинских сочинений Петрарки; он будет читать эту ветхую книгу с горячим волнением и участием, как весть от далекого брата.
Не из такого ли «вертлявого бесёнка» произрастают идеи культурных революций, войн, переворотов, также иногда называющихся «весной»?
Об Авторе: Вера Зубарева
Вера Зубарева, Ph.D., Пенсильванский университет. Автор литературоведческих монографий, книг стихов и прозы. Первая книга стихов вышла с предисловием Беллы Ахмадулиной. Публикации в журналах «Арион», «Вопросы литературы», «День и ночь», «Дети Ра», «Дружба народов», «Зарубежные записки», «Нева», «Новый мир», «Новый журнал», «Новая юность» и др. Лауреат II Международного фестиваля, посвящённого150-летию со дня рождения А.П. Чехова (2010), лауреат Муниципальной премии им. Константина Паустовского (2011), лауреат Международной премии им. Беллы Ахмадулиной (2012), лауреат конкурса филологических, культурологических и киноведческих работ, посвященных жизни и творчеству А.П. Чехова (2013), лауреат Третьего Международного конкурса им. Александра Куприна (2016) и других международных литературных премий. Главный редактор журнала «Гостиная», президент литобъединения ОРЛИТА. Преподаёт в Пенсильванском университете. Пишет и публикуется на русском и английском языках.
Опубликовано в выпуске: Угол зрения
Прекрасная, глубокая статья! Спасибо, Верочка! Прекрасные цитаты из Пушкина и Гершензона.
Спасибо, Танечка!