Начальная строка стихотворения — как первое дыхание. Труд в том, чтобы сделать это дыхание лёгким.

Как часто встречаешься с натужной первой строкой и уже не хочешь читать дальше, но всё же читаешь, и видишь, как постепенно натужность расходится, и произведение начинает дышать. Думаешь, ну почему автор не доработал, не оживил этот первый вдох?

Наверное, за этим стоит боязнь вторгнуться в сферу наития, в тайну внезапно посетившего вдохновения. Это боязнь узника первой строки, а шире – первого варианта, который становится для некоторых чем-то вроде языческого божка. Его оберегают от правок, забывая, что он лишь следствие вдохновения, а не источник. Источник – Творец. Человек – исполнитель, он несовершенен, но момент вдохновения так потрясает, что начинающий или просто непрофессионал не смеет разрушить правками этот памятник моменту.

Тем не менее, вдохновение – не гавань Совершенства, а ветер, направляющий парусник к совершенствованию. Оно (совершенствование) состоит из нескольких этапов. Самый первый – мгновенный, как порыв ветра, как промельк звукообраза, как то, что скульптор увидел в камне, слегка отшлифовав его, подготовив к следующему этапу. Если уверовать, что на этом всё заканчивается, что гармония уже присутствует, и притронуться к сделанному – разрушить дар неведения, то можно навсегда остаться в черновике. Совершенствование начинается на втором этапе, когда в часы раздумий над сделанным проступает целостность, а с ней – понимание шероховатостей, несоответствий и всего того, что требует второго дыхания или второго, обогащённого, вдохновения.

Третий этап – это выход в сакральные сферы, но уже в новом качестве – не младенческом, а зрелом, когда произведение дышит в полную грудь, его творец начинаешь вопрошать: «Чего же Ты от меня хотел?». Ответ зависит от тонкостей понимания вопрошающего. Этот этап знаменует собой уровень мастерства.

Далеко не все доходят до этого этапа. Пушкин – один из тех, кто доходил. Для сравнения привожу черновой и чистовой варианты его известного стихотворения «Узник»:

* * *
И тихо и грустно в темнице глухой!
Пленен, обескрылен орел молодой,
Мой верный товарищ в изгнанье моем
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет и бросает и смотрит в окно
И вымолвить хочет мне слово одно.
Зовет меня взором и криком своим:
“Мой верный товарищ, уйдем, улетим;
Давай встрепенемся! пора нам! пора!
Острог нам не ближний, тюрьма не сестра.
Мы вольные птицы, ты, брат мой, и я.
Где сокол и коршун, там наша семья.”

____________________

УЗНИК

Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,

Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно;
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: “Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..”

Здесь наглядно видно, как более узкий образ политического товарищества – отголосок времени с характерными образами «тюрьмы» и семьи как братства «сокола» и «коршуна», перерождается в образ истиной свободы, связанной с Творцом.

В новом варианте сокол и коршун – птицы, связанные с конкретикой цели, заменены на образы сакральной безбрежности. В этом пространстве обитает орёл, выступающий уже не частью животного мира, а ипостасью тварной вселенной, в которой обитает только он и ветер. В православии орёл ассоциируется с вознесением Христа. Соответственно, белеющая гора в библейском контексте, куда Пушкин переводит действие из мира природного, соотносится с горой Синай. Указание на «морские края» усиливает ассоциацию с теми краями. К ней примешивается и ещё одна. У подножия горы в монастыре Святой Екатерины – аналой, поддерживаемый орлом с простертыми крыльями. Так образ товарищества замещается образом Отца и Сына, а понятие «воли» обретает значение воли как личной ответственности перед Богом, а не просто мятежной вольности. Туда и зовёт поэта орёл.

В статье «О ничтожестве литературы русской» (1834) Пушкин, говоря о влиянии на французскую поэзию философии Просвещения, подчёркивает, что «она была направлена противу господствующей религии, вечного источника поэзии у всех народов» ([Пушкин 1977: 214-215). Речь не о сведении поэзии к религиозному жанру, а о размыкании художественной мысли на мироздание – детище Творца. Третий этап работы и заключается в поиске «вечного источника поэзии».

Просмотр для печати

Об Авторе: Вера Зубарева

Вера Зубарева, Ph.D., Пенсильванский университет. Автор литературоведческих монографий, книг стихов и прозы. Первая книга стихов вышла с предисловием Беллы Ахмадулиной. Публикации в журналах «Арион», «Вопросы литературы», «День и ночь», «Дети Ра», «Дружба народов», «Зарубежные записки», «Нева», «Новый мир», «Новый журнал», «Новая юность» и др. Лауреат II Международного фестиваля, посвящённого150-летию со дня рождения А.П. Чехова (2010), лауреат Муниципальной премии им. Константина Паустовского (2011), лауреат Международной премии им. Беллы Ахмадулиной (2012), лауреат конкурса филологических, культурологических и киноведческих работ, посвященных жизни и творчеству А.П. Чехова (2013), лауреат Третьего Международного конкурса им. Александра Куприна (2016) и других международных литературных премий. Главный редактор журнала «Гостиная», президент литобъединения ОРЛИТА. Преподаёт в Пенсильванском университете. Пишет и публикуется на русском и английском языках.

• Web
|
• Публикации в Гостиной (110)