* * *
Пусть моё останется со мной,
Пусть чужое отойдёт чужому,
И сливаясь в небе с тишиной,
Проплывают мысли невесомо.

Мир, как был, и нежен, и суров.
Словом заговаривают раны,
Слёзы останавливают кровь,
Будит смех царевну-несмеяну.

Опыт тем даётся, кто творит,
Продолжаясь как повествованье,
Кто глазами только говорит
И молчит в минуты узнаванья.

Вот и я всё больше о своём,
Чуждый взгляд всё меньше привлекает.
Расстоянья правят кораблём,
Книги учат тех, кто в них вникает.

С книгой можно время повторить,
Пусть об этом ты и не просила.
Но цветы, что некому дарить,
От того не менее красивы.

 

МАЯК

Интеллигентно камень обрамив
Подобием профессорской бородки,
Трава морская чтит рябой прилив,
И пресс-папье качающейся лодки,
Привязанной всем сердцем к маяку.
Стоит он белой шахматной фигуркой,
Сгорая каждый раз, как на духу,
Когда с ним ночь и мгла играют в жмурки.
До подбородка он укроет порт,
Как медсестра прибывшей неотложки,
И со стекла стерев прозрачный пот,
Огнём продолжит лунную дорожку.
И будет жечь свечу одну для всех,
Кому помог он, даже не заметив.
Да и не нужно! Он один из тех,
Кто светит всем. Поэтому и светел.

 

* * *
Вихры противотанковых ежей,
На небе дымный росчерк виражей,
Сгоревшей будки черная колода,
В цветах ─ простые радости земли,
Кремнистый путь, и пыль, и костыли,
Оставленные нищим возле входа
Ушедшего в себя монастыря.

Три тополя, как три богатыря,
Чета скворцов справляет новоселье.
Гнездо их, что, как пальцы, сплетено
Так совершенно и завершено,
Что здесь мое бессильно рукоделье.
Вот богомолка темный хлеб жуёт.
Я тот, кто нужен здесь, или не тот,
Кому глаза откроются для чуда,
Для чтения бесплотных орфограмм?
Но если без мольбы входить во храм,
С чем шел к нему, с тем и уйдешь оттуда.

Поверим притчу зрелостью души.
Поодаль продаются беляши,
Шумит базар таверной «Лилас-Пастья»,
И с каждым разом ощущать нужней,
Что в этом мире нечто есть важней,
Чем просто человеческое счастье.

 

* * *
Что истина: бессмертье? Пробужденье?
Минуты тайны в ней ─ веленье чьё?
Но есть предощущение её,
Похожее на вспышку озаренья.
И, как на сцену, задержав волненье,
Идёшь. Но жизнь опять берет своё,
Опять к тебе привыкшее жильё
Нашепчет обещание уюта.
Как женщина, теряется минута,
А ты дышать не можешь без неё.

 

* * *
Я говорю, из жизни исходя:
Что может быть прекрасней, чем отрада
Прозрачного весеннего дождя,
Чем дух земли и слёзы винограда?

Так небеса романтике тесны,
Так только ночь любуется свечами,
Так только свечи в тайну влюблены,
В своём огне сгоравшие ночами.

Так любит день мазил и маляров,
Когда за кистью медленно и рыже,
Как за рожком в полях, стада коров
Ползут по небу огненные крыши.

Так любит время то, что далеко,
Так любит море соль и поволоку,
Туман – парную грусть и молоко,
И нагота – туманов подоплеку.

Так много хочет молодость сказать,
Но слов найти не может и немеет
В стремлении про эту благодать
Поведать больше, чем сама умеет.

 

НА БЕРЕГУ

Здесь всё закономерно, как случайно:
Пляж, где рассыпан времени песок,
Лобастый пирс. Под песенку из чайной
Танцуют волны с пятки на носок,
Одну на всех в кольце из крупных бусин
Влюблённым дарит музыку весна!
Не ею ли и ты возвышен будешь,
Услышав, как возвышенна она?
Ей близок сказ, каким могли рапсоды
Воздать за чашку с козьим молоком,
Тот крик, каким пронзают пароходы,
Ночь, чтоб не пела больше ни о ком,
Восторг, с которым галькою залива
Настолько очарована земля,
Что округлить до ноты может сливу
И превратить в сиреневое «ля».

 

* * *
Кафе. Прибой. Ржавеет вертикаль
Флагштока. Без особенной причины
Так долог взгляд в рассеянную даль,
Что в чашке остывает капучино.

Ударит в ноздри облакам дымок,
И свесив кранцы, словно для откренки,
Пыхтит вдоль горизонта катерок.
Запечатлеть, – как сотворить нетленку,

Соизмеряя с вечностью залив,
Не отягчённый сменой инкарнаций.
И думать больше незачем, решив,
В чём хочешь морю, как себе, признаться.

Мы только вместе сможем расплести
Морским узлом затянутые петли.
Не сможет чайка воспроизвести
Твой птичий крик, воспрянувший из пепла,

Твое доверье притчам мудрецов:
Дурак обманет, знающий – не скажет.
Не донце чашки, так, в конце концов,
Мой интерес, как дальше карта ляжет,

Ответ, что писан рябью по воде,
Занудный катер, – всё в ряду уклада,
Что счастье есть, но ищешь чёрт те где.
И без толку. И вдруг находишь рядом.

 

ПИСЬМО ДРУГУ

– Как там море?
(из его письма)

Белых гребней матросский танец,
И ракушки жемчужное тельце,
Как колечко, прибою глянется.
Так и стелется он, так и стелется.

Так и льнет к деревянному мостику
Топчана с продольными брусьями,
К смуглым ножкам его, так и мостится,
Так и мечет свои брызги-бусины.

Так и тянется, так и ластится
И щекочет подмышки берега.
А на стапеле лодку-ласточку
Манит облако цвета вереска.

Помню море прямым и косвенным,
Тихим, словно цветы горшечные.
Но сегодня чайки раскосые
Бреют волны, как сумасшедшие.

За печаль закадычной улицы
Море солнечной солью расплатится.
Что ему, корабли и устрицы,
И медузы в прозрачных платьицах?!

Нескончаемое, как история,
Утомляющее разнообразием.
Сколько раз видел это море я,
Но такого ─ в жизни ни разу.

 

* * *
Как монолог размножить в разговор,
Чужую правду отрезвить в стакане,
Впустить зарю в ослепший коридор,
Отбрив углы и щели тараканьи?

Зато впитав, как мякоть синевы,
Все междометья, паузы и слоги,
Зеленая фонетика листвы,
Всегда близка вне всяких аналогий.

Я променял бы грохот дискотек,
Гул митингов, потуги волхованья,
Скупых свобод застенчивый хештег
На тишину взаимопониманья.

Немногословность рук, движенье глаз,
Перетеканье мыслей чистоплотных,
Как камертон приходят в резонанс.
И ты ─ ловец мгновений перелётных.

Я сам с собой об этом говорил,
Еще когда молчать не научился
И в бормотанье млечном повторил
Смех всех детей рассыпчатый и чистый.