«Только копни этот город, — думала Брия уже в машине по дороге домой, — и такое вылезет! Несчастье на несчастье! Это только с виду — лоск и благополучие…»

Не зря в детстве Брия боялась зимнего пустыря. Две недели назад позвонила мама и сообщила, что дядю Витю нашли мёртвым. После смерти отца Брия его ни разу не видела, только знала, что он окончательно спился. Как и отец, тот был пьяницей в полном смысле этого слова, и сколько родные его ни лечили от пьянства, водка победила.

Покончил с собой дядя в пору лютых крещенских морозов, когда снег, наваливший за зиму, городским службам было уже некуда сгружать. Решение приехать в родной город, чтобы там умереть, созрело у него давно, словно сама земля заговорила в нём и поманила родным теплом. Он всё оттягивал, но одно событие его подтолкнуло…

Последней ниточкой, за которую он ухватился, была переписка с женщиной из деревни в двухстах километрах от Волгограда. Её адрес и хорошие отзывы о её мягком нраве он получил от знакомого в доме престарелых, куда только что заселился. Оказался он там потому, что пропил вторую квартиру, которую нерадивому дяде-пропойце купил старший брат Брии, Артём, предупредив, что это последняя помощь и больше вызволять его из неприятностей он не будет.

Пожив неделю в казённом доме и поняв, что существовать в таких условиях он не сможет — пенсия перечислялась сразу на счёт учреждения и пить ему было не на что, — он всей душой отдался переписке с незнакомой женщиной, видя в ней единственный, последний шанс сбежать из дома престарелых и начать новую жизнь.

Антонина была вдова, старше Виктора на три года, ещё крепкая физически, худая и быстрая. Добрая душа, она быстро прониклась тёплыми чувствами к адресату.

Приглашение не заставило себя долго ждать.

Антонине незнакомец понравился; ей казалось, что некогда тонко чувствующий музыкант, по воле обстоятельств бросивший творчество, отработавший в тяжёлых условиях на севере, в шахте, будет хорошим помощником в деревенском быту и приятным другом в часы досуга.

И внешне они друг другу понравились. Но на второй же день Виктор пошёл в магазин за хлебом, купил водку и забурился в лютый запой. Надежды Антонины враз разбились о неприглядную реальность. Потерпев гостя с неделю, она выгнала его, милосердно снабдив деньгами на дорогу.

Уже на вокзале он позвонил единственной дочери, которая много лет с ним не общалась, позвонил то ли в надежде на приглашение приехать, то ли чтобы попрощаться.

— Зачем звонишь? — узнав голос отца, сквозь зубы процедила Кристина и, не дождавшись ответа, добавила:

— Я же сказала, ты для меня умер, больше не звони!

— Доченька, прости… — глухо проскрипел в телефон Виктор, но связь уже была прервана. Никто не знал, что между ними произошло, но после его очередного запоя семь лет назад Кристина собрала вещи и переехала жить на юг России — подальше от непутёвого отца, навсегда порвав с ним все отношения.

После звонка он с какой-то особой лёгкостью, даже радостью, пошёл на автовокзал и купил в кассе билет на ближайший автобус до Хвалынска.

Работая на севере, он видел не один случай смерти от обморожения. Снежная пора пришла, и он понял, как давно ждал её, чтобы просить её об услуге палача. Он хотел, чтобы зима убила его. Как давно мечтал он освободиться от земного кошмара и исчезнуть в неведомом краю, где сможет встретить давно ушедших маму, отца и старшего брата, где нет самой долгой на свете зимы, а есть лишь вечная весна! Так он и решил — уснуть и никогда больше не просыпаться. Его грошовая жизнь не была дорога никому, а самое главное — ему самому.

По заснеженным дорогам автобус доплёлся до Хвалынска только к девяти вечера. Виктор сразу заселился в дешёвую гостиницу в центре города, объявив на регистрации, что приехал умирать, чем рассмешил грузную регистраторшу, которая приняла гостя радушно, лично сопроводив в обшарпанный тесный номер в конце коридора второго этажа, где он тут же и уснул, и проспал до самого полудня.

Встав со скрипучей кровати, он умылся холодной водой и, не собрав вещи, вышел из номера. На лестнице он наткнулся на уборщицу, которая, как ему показалось, очень ему обрадовалась.

— Ну что, не помер ещё? — засмеялась она. — Значит, долго проживёшь!

Виктор улыбнулся, но промолчал.

Весь следующий день он бесцельно шатался по улочкам городка и к вечеру оказался у дома своего детства.

Мороз на улице стоял крепкий.

На месте бывшего барака двадцать лет назад построили пятиэтажку с центральным отоплением и водоснабжением, куда переселили жителей прибрежных частных домов. Здесь, на первом этаже, тихо доживала свои годы его мать Павлина Ивановна, и десять лет назад здесь же и умерла. Проданную квартиру он давно пропил. А сейчас тихо сидел на лавочке у подъезда, не обращая никакого внимания на редких прохожих.

Через два часа к нему подошел местный участковый:

— Что вы тут делаете?

Кто-то из дома заметил подозрительного дядьку на лавочке и позвонил участковому, сообщив, что некий тип сидит у подъезда уже около двух часов.

— Ваши документы?

Виктор вынул из внутреннего кармана паспорт и передал в руки стражу порядка.

— Я к Михалкиным, — назвал он с испугу своих бывших соседей, — они на четвёртом этаже живут.

Участковый попросил его вместе пройти к названным людям на четвёртый этаж. Дверь открыли.

— Вы знаете этого человека? — спросил участковый у открывшей женщины.

— Знаю… — удивилась женщина. — Витя, ты что здесь делаешь?!

Виктор покраснел и попросил женщину отойти в сторонку на пару слов.

— Мне бы триста рублей на дорогу, тёть Люб, к матери на могилку приезжал, денег на обратный билет совсем нет…

Тётя Люба дала Виктору триста пятьдесят рублей. Полицейский, попрощавшись, зашагал обратно в участок, а расстроенный Виктор направился в ночной магазин за водкой. Замёрзнуть у родного дома не вышло. Купив «Столичную», он задумался, куда податься, и вспомнил рыбацкую станцию на городском пляже, где они часто проводили время со Славкой, отцом Брии. Тот держал там свою лодку. В середину зимы вдруг вкралось лето, и он живо представил моторную лодку «Прогресс» и летнюю реку…

Перед его взором вдруг промелькнул образ юной племянницы, он вспыхнул белым светом над сугробами и, побледнев, исчез…

Река жадно всхлипнула.

«Да иду я, иду… оставь её!», — пробормотал Виктор и зашагал к пляжному пустырю на другом конце города.

Он зашёл в мёрзлую деревянную раздевалку городского пляжа, по колено заваленную снегом, уселся в пушистый сугроб, достал бутылку водки, но пригубил не сразу, словно желая оттянуть маячащую смерть.

Посидев и послушав вой вьюги, он полной грудью вдохнул морозный воздух и, сложив губы трубочкой, медленно выдохнул обратно, хотел полюбоваться паром. Но не увидел его в лунном свете и растерялся. «Должно быть, слабо выдохнул, — подумал он про себя и спешно сделал несколько больших глотков водки, не поморщившись, — совсем дыхалка сдохла».

Приятное водочное тепло ненадолго разлилось по его замерзшему телу.

Он сидел неподвижно, наблюдая за своим умиранием, — терпеть муку от разрушенной им самим жизни он был уже не в силах. Холод медленно и безжалостно гасил жизнь в его клетках. Готовность уснуть и больше не просыпаться была в нём абсолютной, но, вопреки этой готовности, он инстинктивно хватал бутылку и, запрокинув голову, вливал в себя огненную воду как живую…

Когда его взгляд упал на руку, он вздрогнул, пролив водку себе на лицо. Цвет его руки был белее снега. Он поднял голову к ночному небу, греша на серебристый отблеск лунного сияния, но луны на небе не оказалось. С тёмного неба сыпал колючий серый снег.

Он сидел, словно в чёрном колодце, и смотрел в чёрный колодец неба.

Жизнь в нём медленно убывала, его окостеневшая худая фигура разрасталась рыхлым облаком, словно сахарная вата пеленала в снежную паутину чернеющий стержень…

Маленькая Брия дядю очень любила. Он был полной противоположностью отца — и внешне, и по характеру. Высокий, статный красавец, с чёрными вьющимися волосами и чёрными глазами, любивший мужскую разудалую компанию и красивых женщин, до расточительности щедрый, живущий одним днём, всегда добрый и внимательный к ней и её братьям…

Когда два брата-музыканта выступали на сцене провинциального Дома культуры, девочка неизменно занимала место в первом ряду, аплодируя громче и дольше всех. Её отец обладал абсолютным слухом и всегда солировал. Так вышло и в братской судьбе, словно он указал младшему неверный путь, а тот, по доверчивости и природной несерьезности, повторил несчастную судьбу старшего брата-алкоголика.

Девочка Брия дядю Витю сильно любила… до одного случая.

Ей тогда было четырнадцать. Догорал длинный летний день. Солнце вот-вот должно было скрыться за крышами сараев. Брия стояла между грядками зелёного лука и щурилась на свет, жарко пекущий её раскрасневшееся лицо, голые плечи и поцарапанные травой ноги. В руках она держала металлическую садовую лейку, местами поржавевшую. Напитавшись водой, земля на грядках почернела и заиграла мокрыми бликами. Девушка стояла, задумавшись, и не шевелилась. Запах помидорных кустов перебивал тонкий аромат цветов. Разноцветные бабочки бесшумно кружили над выгоревшими медовыми прядями её длинных волос. Тёплый ветер нежно сдувал волосы в сторону. Жужжащие пчёлы, вероятно, спутав насыщенный цвет пурпурной майки с ярким соцветием, то приближались к её упругой груди, то снова удалялись…

Вдруг она услышала голос со стороны смородиновых кустов и вздрогнула от неожиданности.

— Девушка с лейкой! — восхищенно сказал сквозь выпущенный сигаретный дым слегка подвыпивший дядя. Он уже давно стоял на тропинке, наблюдая за похорошевшей племянницей. Клуб сизого облака, взмыв вверх, рассеялся, обнажив дотоле незнакомый масляный взгляд сверлящих чёрных глаз.

Этот взгляд жутко перепугал Брию. Яркий румянец зардел на её щеках. Ей отчего-то стало очень стыдно. Она отвернулась, перескакивая взглядом по кровяным пятнам спелых помидоров, которые вспыхивали там и сям в сочной зелёной ботве.

Может, ей показалось? И это всего лишь обман зрения от дрожащего раскалённого воздуха?..

Она снова посмотрела на дядю. Он продолжал стоять в том же месте, закуривая вторую сигарету, и смотрел всё так же.

Нет, она не обманулась. Брия бросила лейку возле высокой бочки с водой и прошмыгнула в дом.

После того дня она стала избегать дядю. Он, в свою очередь, смену настроения племянницы объяснил себе подростковыми странностями, был как прежде добр, внимателен и, приезжая в отпуск с севера, по-прежнему привозил всем подарки.

Прощаться с дядей Брия не поехала. Образ заледеневшего на пустыре человека, которого в далёкой юности она оттолкнула от себя, не выходил у неё из головы вместе с неотвязным вопросом: вдруг она всё-таки обманулась, и дядя ею просто любовался?