Седой человек устало сидел на трамвайной остановке. Вагон проплыл мимо, как воспоминание, и скрылся в тени зеленеющих деревьев.

Старик посмотрел вслед, бросил кусочек печенья голубям и перевёл взгляд на свои руки. Так же, как на безмолвных собеседников, на них глядят рабочие, много лет отдавшие труду и теперь оставшиеся не у дел. Несмотря на морщины и некрасиво выступающие вены, его пальцы были всё так же смелы и проворны, как в молодости. Да, той амбициозной, жаждущей острых впечатлений молодости, когда высоты мастерства достигаются из честолюбивого желания быть первым. Только для рабочего умение ─ предмет его профессиональной гордости, а для вора…

─ Иногда это даже вопрос жизни, ─ вздохнул, подумав, Лазарь. И ушёл в свои мысли протяжные, как рельсы времени. Из задумчивости его вывело неожиданное приветствие:

─ Доброго здоровья, Тадеушевич. Зажурился о чём?

Неожиданностью было то, что его назвали по отчеству, мало кому известному. Лазарь вскинул взгляд. Перед ним стоял невысокий, довольно крепкий старик в широких брюках с манжетами, будто он, прожив жизнь, так и не вырос из моды 50-х годов. Его седые редкие волосы были зачёсаны назад, открывая уверенный лоб и сдержанную понимающую улыбку.

─ Здра-авствуйте, гражданин начальник, ─ нараспев ответил Лазарь, неуклюже отвесил церемонный поклон и показал рукой на пустую скамейку. ─ Присаживайся, Васильевич, а я подвинусь.

Похоже, эти два пожилых человека и вправду были рады повидаться, хотя и с примесью сожаления. Так продолжают общение люди, уставшие друг от друга, но смирившиеся с неизбежностью скрещения своих жизненных путей. Такое состояние знакомо на склоне лет бывшим супругам и представителям уголовного мира при встрече с операми, от которых пришлось натерпеться. Теперь от ушедшего в запас бывалого сыскаря Лазарю нечего было скрывать и незачем скрываться.

В прошлом он был искусным карманником. И проделывал такие фокусы, что давно стал живой легендой для начинающих щипачей. Так, он мог на спор в трамвае вынуть чей-то кошелёк, забрать деньги, а потом вложить его пустым обратно в «шхеру» незаметно для пассажира. Он и получил кличку Лазарь, потому что ловко лазал по карманам.

Георгий Васильевич Тарасенко был подполковник в отставке. На службе возбуждённое им уголовное дело буквально становилось его личным, за что он в блатном мире получил прозвище Волкодав. Один из преступников, понимая, что его сейчас возьмут, в расчёте на снисхождение к увечьям положил ноги на рельсы и накативший поезд отсёк ему конечности. Но Тарасенко довёл дело до конца. Бандиту пришлось предстать перед судом на протезах. И выслушать приговор: расстрел!

Как известно, в те времена милицию не обязывали применять «галантный» дедуктивный метод. Но Тарасенко никогда не выбивал признания из преступников, даже относился к ним с отеческим сожалением как к людям ущербным и потенциально несвободным. Он мог отдать свой обед задержанному. Но не испытывал к злоумышленнику сострадания, считая, что человек должен испить положенную ему горькую чашу и утомиться от самого себя. Тогда с моральным исцелением и наступит его второе рождение.

─ Что ж ты, дорогой, клиента высматриваешь, ждёшь, когда трамваи полными пойдут? ─ с укором спросил Георгий Васильевич. ─ Неужели не надоело ещё?

─ Не-е, ─ певуче протянул Лазарь. ─ С меня довольно. Просто сижу, дышу воздухом.

─ А этот что, не с тобой? ─ Тарасенко глазами показал на худого желчного парня, озиравшегося чуть поодаль. Вид у него был несвежий, с его плеча в аккурат до уровня кисти свисала большая сумка. Такая торба с барахлом или широкий плащ, перекинутый через руку, были подручным средством карманника. Подобная экипировка у щупачей называется «ширма». Под её прикрытием удобнее обрабатывать клиента в толчее трамвая или в базарной очереди.

Лазарь взвился. Его обмякшее лицо мгновенно приобрело резкие волевые черты, властно вздёрнулся подбородок.

─ Эй, ты, штымп! Да, тебе говорю, сегодня твой день закончился, ─ Лазарь чуть привстал со скамейки и махом ладони приказал парню уходить. Тот окрысился, оскалив зубы, и готов был ответить грубостью, как откуда ни возьмись к нему подбежал подельник, обхватил рукой и повёл в сторону:

─ Ты что, это же Лазарь!

─ С чего ты взял! Дать сейчас старому козлу по барабану…

─ Он! Я его видел на сходняке. Лёпа, не на того вякаешь!

Подельники свернули за угол, сели на лавку за микроавтобусом и сквозь стекла салона стали наблюдать за стариками. Со стороны было трудно определить друзья они, соседи или случайные встречные, верные одесской привычке запросто разговориться с незнакомцем. Но внимательный наблюдатель сразу бы уловил, что между ними есть связка. Она возникла, когда Тарасенко смог обеспечить Францу Тадеушевичу Зборовскому две ходки на нары. И настоялась на времени соперничества уголовного фарта и милицейской хватки. За то, что всё было без балды, а по закону, Лазарь не благодарил, но признав противостояние честным, отпустил обиду.

…Прошел один трамвай. Другой, уже достаточно полный: люди ехали «заряженными» на «Привоз». То есть – с деньгами.

─ Ну, и чего он сидит, не работает? ─ парень с торбой хотел закурить, резко чиркнул спичкой. Она обломалась.

─ Тьфу! И тут облом, ─ он выругался. ─ Постой, а с кем это он там сидит? Так это же бывший мент. Волкодав! Это выходит Лазарь, старая сука, с ментами кентуется!

Паршивые слухи разносятся с тараканьей быстротой. Особенно в тёмных кулуарах блатных подворотен, подвальных пивных, притонов и других злачных мест. Решение устроить Лазарю проверку не замедлило. Он знал, что так будет, и не уходил из дома. Да и прятаться ему было не по чину. Когда он увидел рыжего паренька в кепке, который стрелял зенками из-под козырька, и сзади ─ другого такого же вертлявого, шарившего глазами по слободским окнам, повидавший виды щипач понял, что это к нему.

Старик снял очки и отложил чтение. Однажды Тарасенко сунул ему в руки книжку и сказал: «Пора тебе о спасении души подумать». Зборовский начал читать её и услышал своё имя. Закладка врезалась в толщу страниц, где было писание от Иоанна: «Иисус пошел к пещере, где похоронили Лазаря. Перед входом в пещеру лежал камень. Он велел людям отодвинуть камень. После этого Иисус громко велел Лазарю выйти из пещеры. Лазарь вышел…»

… Старый Лазарь вышел на крыльцо. Твёрдо упёрся каблуками в дощатый настил и жёстко спросил: «Что за предъява?». Давно ли он запивал свою воровскую удачу дорогим армянским коньяком и заставлял официанта подобострастно сгибаться, барски отвешивая ему огромные чаевые? Давно ли он для куража рассуждал, что вор ─ это человек с обострённым чувством социальной несправедливости и восстанавливает материальный баланс между гражданами разного достатка? О том, что мотивом кражи является обычная жадность, он и слышать не хотел. Но разгульные дни вернулись болезнями, а вместе с трезвостью пришло осознание, что хоть щипач и обирает народ по мелочам, он всё равно берёт не своё, а чужое. И за его везухой по пятам следует человеческое несчастье.

Зимой он подсаживал молодую женщину на ступеньку трамвая и двумя пальцами вытащил у нее из пальто кошелёк. Она почувствовала это скользящее движение, обернулась. На её ресницах блеснули внезапные слезы. Она посмотрела Лазарю в глаза и тихо произнесла: «Это вы не у меня, это вы у больного ребенка забрали». Трамвай тронулся. Лазарь посмотрел на своё ускользающее отражение в окнах и всем нутром ощутил беспощадную горечь этих слов.

Все его предыдущие ошибки и достижения, раны уязвлённого самолюбия, мстительные ответы судьбе и разочарования, потери и радости, ─ всё было только прелюдией вспышки озарения, когда правда собственной жизни открывается вдруг во всей полноте и подноготности. Это было то мгновение, ради которого живёт человек. Ощутив его, вернуться к прежнему уже невозможно.

Лазарь ─ завязал! Стал подолгу сидеть один и наблюдать жизнь. И тогда жидкие пряди на его голове посеребрила мудрость. Седины и пришедшее миролюбие сблизили его и Тарасенко. Только подполковнику хватало признания его заслуг коллегами. Но вору для этого необходимо подтверждать свой статус, а, значит, снова быть на острие риска и чувствовать за спиной холодок ножевой стали.

Двое посланцев стали у калитки. Старый Лазарь вышел на крыльцо. Твёрдо упёрся каблуками в дощатый настил и спросил: «Что за предъява?». Из дверей выскочил смуглый мальчик лет семи. И с любопытством уставился на странных гостей.

─ Племянник, внук сестры, ─ скупо пояснил Лазарь в ответ на недоуменные взгляды пришельцев. И дав лёгкий подзатыльник мальчику, произнёс, ─ ну-ка, Витёк, поди погуляй.

Тот пожал плечами и вприпрыжку побежал за угол дома. Он обежал его с обратной стороны, пристроился за бочкой неподалёку от забора и навострил уши.

Речь посланцев была короткой:

─ Лазарь, ты, конечно, человек уважаемый, но давно тебя в деле не видели. У людей сомнение возникло. Надо бы подтвердить. А мы посмотрим… ─ Ультимативность этого предложения таила угрозу.

 

На следующий день к полудню они встретились на остановке. По случаю буднего дня в трамвае было не много пассажиров, что усложняло задачу. Лазарь был молчалив, сосредоточенно держал руки в карманах потёртого серого пиджака. Глаза его прикрывала тенью кепка. А под козырьком растянулась дежурная улыбка. Он кивнул двум свидетелям, которые поднялись за ним и вошли с задней площадки. На подножку запрыгнул Витёк.

─ А этот здесь зачем?

─ Пусть поучится, ─ почти не шевеля губами сказал Лазарь. Отвернулся и продвинулся в салон.

Из-за поломанных светофоров трамвай полз медленно, застревал в пробках, рывком трогался с места. Взгляд Лазаря остановился на пожилой женщине, которая обосновалась на сиденье с краю и нервно перебирала какие-то квитанции со счетами. Пола её расстегнутой светлой кофты свисала в проход, оттянутая вниз кожаным портмоне. Или ─ «лопатой»! С одной стороны, добыча была на виду. Но, с другой, кофта по-весеннему легка, как занавеска, и женщина могла бы почувствовать даже мимолётное прикосновение к ткани. Лазарь, пропуская какого-то пенсионера к выходу, чуть приблизился к женщине. Она вскинула на него напряжённые от внимания к бумагам глаза, встретила его улыбку. И снова погрузилась в подсчёты.

─ Видали? ─ спросил Лазарь двух свидетелей.

─ Да, ловко, ─ прицокнул языком рыжий.

─ Ну вот, будьте здоровы, ─ Лазарь повернулся к ним спиной, засунул руки в карманы пиджака, быстро пошёл по улице в том направлении, куда катил трамвай. И скрылся за чередой коренастых привокзальных будок. Там уже сновал юркий, как мошка, Витёк.

─ Видел?

─ Видел, дядя Франц.

─ Трамвай догонишь?

─ Догоню. Он у «Привоза» вообще еле едет.

─ Ну, держи кошелёк и жми, ─ Лазарь усмехнулся и посмотрел вслед бегущему мальчугану. Только пятки сверкали.

Витёк опередил трамвай, и уже ждал его на другой остановке, когда тот тяжело подкатил и с хлопком распахнул двери. Мальчик юркнул в салон, бросил кошелёк под ноги женщине и дёрнул её за рукав:

─ Тётенька, это не вы обронили?

Нужно долго жить, чтобы прийти к состоянию, когда душа не сдавлена обязательствами. И хоть иногда думать о Боге, особенно когда приближается время встречи с ним.

Лазарь зажмурился от солнца. Он понимал, что его трюк заметили соглядатаи, и знал, что решение сходки будет скорым и безоговорочным.

Он вошёл в дом. Оставил дверь незапертой, выложил, что имел на стол, ─ не хотелось, чтобы посторонние ковырялись в замке, а потом шарили по комнате в поисках его сбережений. И лёг спать.

Во сне он улыбался, будто ему снилось, что настал последний день очередного срока отсидки и завтра его отпустят на волю. И эта свобода будет ему как воскресение.