СНЕГ

Ночью лиловеет небосвод,
стосковалась тьма по белизне –
значит, снова город обовьёт
снег.

Снег над наготой, над чернотой
осени, обобранной дотла,
снег над суетой, над чередой
дней моих без худа, без добра,

над чердачной рухлядью вещей
нажитых – на выброс и в сугроб! –
над умолкшим домом, что вотще
ждал тебя, – тих, бел его покров.

Прядями серебряных седин,
перьями небесных лебедей
вьётся снегопада серпантин
в лепоте своей и правоте.

Cмоет, скроет, скрасит, обелит,
вышьет сказки по ночной канве…
Я усну, а снег пускай летит,
и во сне порхает из-под век…

* * *
Душа моя как деревянный дом
над океаном, на семи ветрах.
Старинный дом, где жизнь была подробна,
тучна, криклива, где рождались дети,
и с редкой почтой отсылались письма,
а в шторм свеча мигала на столе.
Еще я помню хриплые часы
и библию на полочке каминной…
Все умерли, разъехались, а дом
заколотили, чтобы он хранил
те запахи, и скрипы, и преданья,
и страхи детские, и поцелуи…
Моя душа – как этот старый дом
над океаном, на краю земли.
Дом обречённый, где разбиты окна
и с четырех сторон впустили ветер –
пусть больше ничего не уцелеет
от прошлого!
Пусть выдует дотла!

 

СОН

Я беженка. Идёт война –
кого и с кем? когда? какая? –
того не выведать у сна.
И стук колёс не умолкает.

Сна безответственный монтаж
впотьмах тасует заоконный
минующий меня пейзаж,
назад бегущий от вагона.

Вослед летящая луна –
то перегонит, то отстанет –
огромна и раскалена,
и страшен свет её, и странен.

В консервной банке лиц и тел
других – как я – куда? – бегущих,
я всё же словно в пустоте,
ком одиночества в их гуще.

Окна холодный уголок
среди мешков на полке третьей,
пожара дальний уголёк
горит – которое столетье?..

И жалоба вопит гудком,
прощаясь, плача, проклиная…
Я беженка. Война кругом.
Война без срока и без края.

 

ЗДЕСЬ

Век 21-й? Bремя оно?
Блеск беспощаден; синева;
природы выжженное лоно.
Bпилась в языческие склоны
жестоковыйная трава.
Внизу гончарным кругом скал
песок заверчен, и прибоя
удары, в сладостном разбое
беснующегося… Тоска,
простор. Безлюдно, как в раю.
Мир лаконичен – камни, пена…
Так эту землю не свою
я постигаю постепенно.
Моя последняя страна
странна… Мучительно, не скоро,
но в сердце прорастают споры
её и чары. И, до дна
продутa океанским ветром,
душа молчит, и грудь легка,
a прошлое – издалека –
уже не требует ответов…
И лучше места не найти,
где бы как рыба или птица
в бессмертной соли раствориться
в конце пути.

 

* * *
Подходит к концу игра.
Летучие дни темней.
Остра и блестит игла,
а я – экземпляр на ней,
что ёрзает, верещит
и лапками бьёт, пока
иглу в деревянный щит
вонзает eго рука –
Tворца, хитреца, ловца,
начальника всех начал,
что зренье дал – но не дал
увидеть его лица.
Зачем ты открыл глаза
минутной твари ночной?
Лаская, таясь, грозя –
зачем ты играл со мной?
Стучалась в стекло крылом,
дрожа от ветров, погонь,
и век манил за стеклом
твой свет и живой огонь…
Но скрыт источник огня,
посверкивает как антрацит.
А старость не бой – резня.
Свет гаснет.
В воду концы.

 

LOCKDOWN

На кончиках пальцев клавиши, a у глаз
экран, и за ним – путь один – в виртуал провал…
Мир прежний, живой – затаился, умолк, угас.
Недобрая сила куражится, правит бал.

Пейзаж за окном как холст в раму окна зажат –
стоп-кадр в цветовом кино, зловеще немом,
лишь кроны деревьев под ветром слегка дрожат.
Подуй ураган – оживить бы пейзаж не мог…

Знаток одиночества, доктор его наук –
как самоуверенно я тосковала до
цунами такой глухоты, затопившей дом,
откуда не выплыть, не крикнуть даже “Ау!”

Прохожий шарахнется в страхе, как от чумной.
Когда-то приснились улыбки, объятья, смех…
Плыви, мой ковчег, человек человеку – Ной.
От смерти спасаемся – или в дизайне смерть?

Пока ещё лёгкие дышат, и пьян глоток
вечернего воздуха, в маску сквозь страх сочась…
Возможно, всё кончится, но неизвестен срок,
а вычтено время из жизни уже сейчас.

Остались ведь праведные в Содоме? Не обессудь –
по пальцам одной руки их сочти, Господь, –
последних, что век обезумевший на плечах несут,
ещё не роняя – стеная и погибая под…

Твоею ли волею маемся под замком?
Над жизнью – как сценой – кто занавес опустил?
Какими из бункера выйдем?
Каких пустынь
пески впереди и камни,
и – чей закон?

 

* * *
Одиночество постели,
одиночество стола –
рано вы меня постигли,
долго с вами прожила.

У божественного “ты”
отзвуки и обертоны –
cтены тихие бетонны
в доме зеркала пусты.

Понапрасну солнце в окна,
смех и гомон на дворе,
воздух выдержан, как водка,
на цветенье и коре, –

oдиночество всесильно:
сушит солью скрытых слёз,
морит голодом тактильным…
Будь из тех, кто стойко снёс!

Не ищи в толпе глазами
глаз ответных… Суть гола:
cтой одна под небесами –
башня… дерево… скала…