НА МОСТИКЕ ЧЕРЕЗ ЯУЗУ

Уголок в мегаполисе светозарном:
Пара сотен шагов от рядов базарных
К тихой речке, где блёстки огней фонарных
Торопливые утки в воде клюют.
В поминутном раскладе беда и праздник,
И трамваев на рельсовых стыках лязги…
Им не зрелищ, а хлеба подай и ряски,
Этим уткам в неоттепельный приют.

Сохрани беззаветным бочаг и заводь,
Чтобы можно им было, как летом, плавать,
Чтоб у берега лишь голубая наледь,
А на мелях – зеркальный, прозрачный лёд.
Над речушкой сверкает гирляндой ёлка,
В тучах крепко увязла Ильи двуколка,
Видно, снега осталось нам ждать недолго,
Не иначе до первой звезды падёт.

Десять вёрст скоростных до огней Зарядья
По отмеренной взглядом воздушной глади –
Вся Москва на виду, как иконный складень,
Артефакт, не вживляемый в нейросеть.
Прихватив для пернатых хлебов наличку,
Пересилив декабрь и простуд привычку,
На мосту через Яузу встану тычкой,
Чтоб на город и уток в воде смотреть.

 

НА БЕТХОВЕНСКОЙ ТРОПЕ В КАРЛОВЫХ ВАРАХ

Хмурое тёплое утро, но всё ещё сонно,
Призрачен и благодатен туманный покой.
Будто под серыми крыльями птицы огромной
Горы и лес, и ущелье с неспящей рекой.

То замирает покорно, то бьётся о камень
Вод и времён кочевых неуёмный транзит,
Вьётся ужом, выгибаясь упруго боками,
По каменистым порогам бесшумно скользит.

Где-то в небесных причалах, в стихии эфира
Пение птичье и клёкот гортанный, и крик,
Только туман поглощает звучание мира,
Пряча от слуха богатство вселенских музык.
Трепет созвучий, роскошество molto vivace
Далей земных и andante божественных ниш –
Птица ночная туманной породы незрячей
Всё прибирает, лелея и пестуя тишь.

Музыку высечет утро из камня-огнива,
Сладкую муку в груди от неё не избыть,
Властвуй, судьба, торжествуй над душой терпеливой,
Но откровением чуда сумей одарить!

Только б стоять и внимать отрешённо и немо,
Только б расслышать, как в шуме реки вечевой
Птица туманная медленно стронется в небо
В звуках растает и к вечеру спустится вновь.

 

БАРКА

В снежной январской зыби стынет речная гладь
здесь на крутом отшибе барку для песни ладь
слышишь река умолкла видишь стоит во льдах
барку тяни над Волгой в стае поющих птах
в снежноголосом хоре летней зарянкой пой
церковь на косогоре крашена в голубой
где в Рождество Христово колокол отзвонил
на вечевое слово с туч налипает ил
вишенники под снегом одолевает сныть
тщится ночное небо маслом луны кадить
через гаданий темень и озарений рань
святочная неделя вытечет в иордань
дни холодов колючих перемолчит бурлак
неодолима круча тем что велик овраг

…Шаг отступить в боязни да, осмелев, взлететь.
Барка в снегах не вязнет, если всё время петь.

 

СЕЛО ВЕЛИКИЙ ВРАГ ПОД НИЖНИМ НОВГОРОДОМ

Тратить время бессонниц на поиск бритв…
Ночь с постели бесшумно, как хищный гриф,
Утомившись в тебя как в себя смотреть,
Наконец-то в окно слетает.
Ты закроешь глаза, но не спишь, не спишь,
За окном в темноте оживает тишь –
Это время уходит в земную твердь
Капиллярно, с водою талой.

Кто тебя на такие дела обрёк:
Во снегу по ночи выходить на брег,
Резать пухлые вены весенних рек
И брататься водой и кровью,
Чтобы стать навсегда заодно с рекой,
Чтобы в венах твоих – ледяная кровь,
А реке – из оков ледяных побег
Под защитным твоим укровом.

Ты река мне сестра, ты река мне брат,
У меня на плечах домотканый плат,
Снегири по нему нитяным крестом
И меха-то на мне снегирьи.
А во мне все снега от земли и рек,
За спиной имярек, что от сна отрек,
Но с востока восходит на свой престол
Золотой оберег Валькирии.

 

БАННОЕ ПЯТНИЧНОЕ

Тем откровенней немота,
Чем ощутимей лёгкость в теле…
Отхлынь на время, суета,
Пади к изножию недели,
Оставь седмицу нагишом
С лицом доверчивым и старым
В сосновом срубе небольшом,
Где каменка исходит паром
И дышит, словно паровоз,
С усилием берущий горку,
Где ветки с троицких берёз
Грозятся ласковою поркой.
На всё, что слову шло не впрок,
Найдутся кованые клещи,
Смотри, как листики трепещут,
Колыша шёлковый парок.
Семь дней, семь усталей долой…
Резвится веник: вот те, вот те!
Воспрянешь павой молодой,
Чтоб вновь скукожиться к субботе.

 

НА ПРИВОЛЬЕ, НА ДЕРЗКОЕ, ТЕРПКОЕ

Ну подумаешь – с горочки, страху-то!
Вот возьму и совсем не умру.
Посмотри, как вздымается пахота
На пригретом весеннем юру,
Как зелёная бровка топорщится
Вдоль упрямой межи полевой
И вживляется почка под кожицу –
Вдохновенно на крепкий подвой,
На приволье, на дерзкое, терпкое,
Что весною – да прямо под дых…
Что ни вздумаю я, что ни сделаю –
На двоих поделю, на двоих.
Просмеялись, житуху проплакали,
Продолжай, да попробуй исправь…
По наезженной трассе, по травке ли,
Хоть по речке рассерженной, вплавь.

 

РАМЕНСКОЙ ЛИСЕ

Эта пустошь… пускай она будет ничьей,
Ивняками заросшей, считай, заповедной…
Здесь от Раменки-речки остался ручей,
В непролазных оврагах почти незаметный.

Вся в снегах по зиме, вся в весенних дождях,
Но уже не дождаться реке полнокровья,
В городских толкотнях, в городских нелюбвях
Здесь лиса прижилась из лесов Подмосковья.

Не приемлет из рук никакие корма,
Но охотно идёт на бессвязный анапест,
А с холмов всё тесней подступают дома,
И гудят магистрали, встречаясь крест-накрест.

И предчувствий неясных уже не избыть
От вопроса в глазах её: камо грядеши?
Мне с лисой над ручьём по оврагу бродить
До лазурных небес и снегов почерневших.

Отлучусь на денёк, а вернусь в октябре,
К листопадам да инеям, ближе к Покрову,
И не встречу лисы, но под ивой в норе
Отыщу на любовь обращённое слово.

 

РЫБЁНОК

По щиколотки мутная вода,
Обманчивы у берега размывы,
Оступишься – а горочка крута,
И шагом дальше – гибельность обрыва.

А вскрай реки, распухшей от дождя,
Где ряска перепуталась с травою,
Плывёт рыбёнок, малое дитя,
С просторных вод попавшее в неволю.

Запутавшись в траве береговой,
Он мечется испуганно по мели,
Превратности реки ему впервой,
И знать об этой панике не мне ли?

Зачем меня, из робкого числа,
Влечёт на глубь, чтоб выплаваться вусмерть,
Зачем вода рыбёнка занесла
В калужу из ожиданного русла…

Не обессудь, река, не обессудь,
По горло справ земных, не до заплыва.

… Помочь мальку на волю поднырнуть
И отступить подальше от обрыва.

 

ЗАГАДЫВАЙ РЫБКЕ СВОИ ЖЕЛАНЬЯ

А невод сплетён был ячейкой частой,
В такой не захочешь, да угодишь…
Она забывала дышать от счастья,
Хвостом не касалась земли и крыш.
Округу пугая, гудела рында,
Пустой катерок покидал причал,
По небу плыла золотая рыбка,
И палубный кот тенорком урчал.
Там склянками время текло, не старясь,
В полуденном эхе от катерка,
И небо волной в берега плескалось,
Где птицам резвиться – своя река.
И множили солнце лучей изломы
С хвоста и до рыбкиных плавников
… Где кот не допрыгнет, там в сеть изловит
Охочий до пения птицелов…

Она увильнёт, золота и гибка,
Одна ей свобода, один полёт!
Приласкана небом, летает рыбка
И песню по-птичьи поёт, поёт…
В разливах фактически океаньих
Никто приземлённый ей не указ,
Загадывай рыбке свои желанья,
А вдруг да и сбудутся в этот раз.

 

ПАВОДКОВОЕ

Так по сетке ручьёв разливанная грусть
Возвращается в русло из поймы…
Отчего же я плачу тебя наизусть,
Если только счастливое помню?
Оттого ли, что сердце по данности лет
Из-под гнёта сует отпускает
Нескладухи ковчежец на солнечный свет
По волне осиянного мая.
Оттого ль, что и в паводке есть Богодать,
Разуменья простого превыше,
Обо всём – хорошо и всему – исполать,
Что восторгом из берега вышло.
Оттого ли, что вновь в голове сквозняки
Поездов убегающих скорых
И в спокойных речениях тихой реки
Неспокойная пена черёмух.