В ГЛУБИНАХ СЛОВ

В глубинах слов – глубины всех морей,
вся соль, всех смыслов тайные жилища,
накаты волн и лежбища зверей,
морских зверей в обличьях кораблей,
что о песок почесывают днища.
В глубинах слов – глубины всех морей.

А я чуть утро – буду на плаву,
чтоб ощутить эгейскую прохладу.
И серебром осыпав синеву,
согреет солнце Южные Спорады.

Неназванная твердь – как остров голый.
Безжизненные скалы-берега.
Бросается стремглав на всплеск глагола
словесная морская мелюзга.

И рыбаки забрасывают снасти,
и чайки вдруг срываются в пике,
и хвостокол, не избежав напасти,
уже у злого слова на крюке.

И море плещет влагою живою
в барашках междометий и причастий,
уже опознаваемое мною,
как чувство, так похожее на счастье.

 

ЗАБЛУДИВШАЯСЯ КРИВАЯ

От Житомира до Усть-Луги
проживаем, того не зная,
что в основе любого круга ─
заблудившаяся кривая.

Растерявшаяся от сознания,
что всему наступает срок.
Геометрия выживания ─
носом свой отыскать пупок.

Говорили, есть временнАя
и пространственная прореха.
За неё мы тост поднимаем:
«Ехать надо! И надо ехать!».

А уж с тостами вовсе просто нам –
расширяется угол зрения.
В древний Рим бы рвануть лоу-костером
в тридевятое измерение.

Римлян гонор и кельтов чаянья,
как измерить, чего вы стоили?
И курвиметр рулит отчаянно
вслед за мной по кривым истории.

Или можно собраться летом,
что позволено даже смертным,
и за год округлить планету
путешествием кругосветным.

География – сумасшедшая.
От предчувствия обмирая,
как кривая, себя нашедшая,
я кружу по кольцу трамвая.

 

БЫЛ БЫ ОПЯТЬ ВЛЮБЛЁН

Вынести б жизнь за скобки,
был бы опять влюблён
в пустыню ─ эти раскопки
осыпавшихся времён.

В рыжие дюны Аджмана,
что не разлей вода.
В леность и спесь океана,
качающего суда.

Рыбок летучих стаи –
прочерки на волне.
Как вы меня достали.
Как же вы снитесь мне.

Был бы влюблен опять я
в римские вечера,
мраморные распятья
храма святого Петра,

образ усталого солнца
в прорезях дивных аркад…
Но набежали японцы
и заслонили закат.

 

МААСТРИХТ

Не знаю, крест или протест ─
охота к перемене мест.
Катиться б лет до ста.
Наверно, это благодать ─
иметь возможность примерять
жизнь с чистого листа.

Осенний город так же чист,
как расписной кленовый лист
в струении ручья.
Здесь шли сраженья столько лет,
что мало радости побед,
а лучше всех – ничья.

Осаду вёл, погиб от ран
под Маастрихтом д’Артаньян,
так враг он или нет?
Но время всё перекроит,
и памятник врагу стоит ─
он гордости предмет.

Не знаю, без душевных травм
сумели б мы сказать врагам,
что мир одна семья.
Наносит дождь за штрихом штрих,
и толерантный Маастрихт
исчеркан, как и я.

 

ЕСЛИ ВАЛГАЛЛА* МНЕ СВЕТИТ

Пиршества жизни нередко мне были в облом.
Просто стеснялся, хоть в это поверить и трудно.
Если Валгалла мне светит, то не за столом.
Лучше в тенёчке, на баке торгового судна.

Где настигал и вдыхал океанскую ширь,
думал не раз – может быть, на подходе нирвана,
и наполнял пресловутые фибры души
масляной синью слоистых глубин океана.

Слишком красиво? Но это действительно так.
Рыбок летучих на солнышке брызнули спины.
Чудо деталей. Значителен каждый пустяк.
Глянь, на закате с форштевнем играют дельфины.

__________________________________

*Валгалла – небесный чертог павших викингов, где они пируют с богами

 

МОСТАР*

Огорчиться очень просто,
свой альбом перелистав.
С фотографий смотрит Мостар,
город старого моста.

Всюду память дней осады,
когда ненависть вкусив,
пулемёт крошил фасады ─
вот убийственный курсив.

Когда старый мост взорвали,
разбежались берега.
Где соседей расстреляли,
где спасли родню врага.

Восстановлены руины,
но рубцы ещё болят.
Горечь всей Герцеговины
воды Неретвы струят.

Муэдзина крик неистов,
облака несёт река,
и туристки все в монисто
из патронов для АК.**

______________________

*Война в Боснии и Герцеговине в 1992-1995 гг. унесла не менее 100 тыс. жизней.
** АК – автомат Калашникова

 

В РАЗДОРЕ

Когда с самим собой в раздоре,
помогут, может быть, места,
где Днестр выкатывает в море
под гильотиною моста.

Раздор тут при любой погоде,
ведь ломятся со стороны.
И ярость волнам скулы сводит,
и шепелявят буруны.

Отчаянное толковище,
слоистый спазм крошит песок,
и крутят воды кверху днищем
неосторожный катерок.

Воображенье жжёт картина,
где инфернальнее исход:
вот шевельнётся гильотина
и обезглавит теплоход.

 

ГРИНВИЧ

Кто бы как бы ни был строг,
если только в Гринвич зван,
пропускает между ног
нулевой меридиан.

Впрямь, захватывает дух,
только ноги развели,
пребыванье сразу в двух
полушариях Земли.

Фотокамеры щелчок.
Не один такой дурак.
Вот вам Запад, вот ─ Восток.
Правда, хорошо-то как!

Эх, закаты да рассветы –
орбитальная краса.
Вся планета разодета
в часовые пояса.

Лихо во Вселенной кружит,
восхищая Млечный путь.
А кому-то будет хуже,
если пояс расстегнуть?

 

ДУБРОВНИК

Жизнь измельчала в крошево.
В душе — слова без словника.
И погружаясь в прошлое
ступенями Дубровника,
по лестницам, овеянным
тысячелетней славою,
я сам себя осмеивал,
увы, что мелко плаваю.

Не верю ни в количество
ни в качество посеянного.
Язык — моё язычество.
Но ересь не спасение.

И погружаясь в прошлое,
где ересь путь на плаху,
я чувствовал, что тошно мне
в тени святого Влаха.

В тени того, что пройдено,
чему мы слепо вторили.
Но расслоилась Родина
морщинами истории.

И рухнули империи.
Приоритеты — нациям
от родников Мингрелии
до берегов Далмации.

А пролежни истории
в Дубровнике незримы.
Их признаки истерли
ногами пилигримы.

Тронь белые каменья,
обтесанные ровненько,
и вот – стихотворение
за стенами Дубровника,
где рифмы — безглагольные,
хорватки — черноглавые.
Напомнил город боль мою.
В его тени я плаваю.

 

КОМПРОМИСС

Мартиника – это чудный остров,
круглый год тропических цветов,
где народ – процентов девяносто –
в предках числит импортных рабов.

Он доныне ревностно гордится
Жозефиной, что во время оно
стала (вот сюрприз!) императрицей,
выйдя замуж за Наполеона.

Памяти достойная фигура.
Монумент воздвигнут. Но – увы:
уж десятки лет её скульптура
в Фор-де-Франс стоит без головы.

Для туристов – кадр. Но в чём причина?
Говорят, не все смогли забыть,
что их знаменитость Жозефина
призывала рабство возродить.

И давным-давно до интернета
голова её слетела вниз.
Как писала местная газета –
в обществе достигнут компромисс.

 

P.S.

Это очень неприлично,
иль приемлемо вполне
безголовое величье
Жозефины Богарне?