В ТОМ ВРЕМЕНИ

В том времени, не знаю сколько дней
живущем только в памяти моей,
закрыв глаза, я вижу наши лица.
Свет ночника струится в темноте,
и синим пламенем на газовой плите,
горит огонь, и чайник кипятится.

Там есть два стула, зеркало, кровать,
с которой нам не хочется вставать,
пружины всхлип, и лающие глухо
дворовые собаки за окном,
и высоко, под самым потолком,
невесть откуда взявшаяся муха.

Дымится кофе в кружке жестяной.
На мне кусачий свитер шерстяной.
И это ли не счастье в полной мере,
когда я отпираю дверь, и ты,
божественной не пряча наготы,
выходишь проводить меня до двери?

Пусть всё останется как было, как тогда,
в те памятные, прежние года,
где мы ещё так молоды. Пусть бьётся
настойчивая муха о стекло,
хотя давно то время истекло,
закончилось и больше не вернётся.

 

ГОРЕ

Сидя в плетёном кресле,
за временем не следить.
Можно представить, если
крепко глаза закрыть,
здесь, среди вечного лета,
словно бы наяву,
где-то за краем света
предпраздничную Москву.

Можно увидеть украдкой,
будто бы вон вдали,
пряничные палатки,
Старый Арбат, Фили,
улочки в снежной истоме
торжественны и тихи,
меня в нашем старом доме,
пишущего стихи.

Вот оказаться где бы…
Очнёшься, глаза открыв:
над головою небо,
а под ногой – прилив.
До горизонта море.
Такое житьё-бытьё.
Горе моё ты, горе.
Луковое моё.

 

* * *

Ты встаёшь на цыпочки, выпрямившись струной,
тянешься к электрической кофемолке,
а может медной джезве, или любой другой
вещи, стоящей на верхней полке.

В коротком халатике, не доходящем и до колен,
вся, как тонкая веточка, пёрышко, воспоминанье,
ты своей невесомостью, на фоне монохромных стен,
так похожа на героиню картин Модильяни.

Я смотрю на пятна света и тени в окне,
на деревья, заглядывающие в дом из сада,
на тебя, такую мою, и понимаю, что мне
ничего другого, пожалуй, в жизни не надо.

 

* * *

Услышать сквозь щемящий ветра свист,
как падает на землю жёлтый лист,
как дождь стучит по клавишам негромким
древесных крон, и музыка дождя,
соединив в себе все эти до и ля,
звучит в ветвях отзывчивых и ломких.

Увидеть, сидя в комнатном тепле,
как оставляет влага на стекле
прикрытого окна следы отметин
небесных струй, скользящих под углом;
как зыбкий мир за стынущим стеклом
уже почти невидим, незаметен.

Почувствовать внезапно, что и ты –
посильный отзвук этой темноты.

 

* * *

Жизнь держится порукой круговой
на смене вех, на линии кривой,
проложенной из пункта А в пункт Б,
на некой тонкой внутренней резьбе,
на памяти, закрученной в спираль
сознания, где каждая деталь
подогнана, подробна и крепка,
как атомы молекул ДНК.

Она прозрачна и легка, как пар,
как вдох и выдох, как воздушный шар,
что рвется ввысь упруг и невесом
на неразрывной нити хромосом,
соединяясь с небом, растворясь
в глухом пространстве, продолжая связь
предметов и событий, лет и зим,
наполненных дыханием моим.

 

* * *

Густое утро пробую на вкус,
на звук и цвет, на ощупь и на запах.
Морозный воздух пахнет как арбуз.
И будущность стоит на задних лапах
передо мной и жарким языком
ладони лижет с радостью собачьей.
Мне слёзы застят свет, и в горле ком.
Но день пока не начался, а значит –
всё впереди ещё: и Божья благодать,
и горний путь, и этот мир пред нами,
что можно без конца перебирать
глазами, сердцем, пальцами, губами.

 

АВГУСТ

Дело к осени. Август.
Мириадами глаз
древнегреческий Аргус
смотрит с неба на нас.

Этот месяц античный
знает всё наперёд,
по бульварам столичным,
напевая идёт.

В колее подворотен
катит дней колесо.
Словно воздух, бесплотен
и почти невесом,

самолётиком тает
в голубой синеве.
В косы ленту вплетает
порыжелой листве.

Дням безветренным, летним
поубавив огня,
поцелуем последним
осеняет меня.