Под слоем снега – дней остаток,
Но, по-весеннему хорош,
Шагает пёс, похож на тапок,
Скрывая страх, смывая дрожь.

В холодной каше тонут лапы,
Но надо охранять своих.
И пусть он так похож на тапок,
Но может умереть за них!

 

ДОМОВОЙ И ПОЕЗДНОЙ

В деревне, где воздух морозен и густ,
Наш дом охраняет Шишок-домовой.
Он печь кочегарит, под окнами куст
Снежком укрывает, и над головой
Рисует круги синеватым дымком.
Сосед угощает Шишка молоком,
А мы приезжаем — привозим конфет,
Охоч он до этого баловства…
А там, где его, да и нас вовсе нет,
Неведомой тайной грохочет Москва.
Туда по железке весь день напролёт
Коробки бегут, в них и холод, и зной,
И там по вагонам неслышно бредёт
Братан домового – живой Поездной.
Он вашу подушку сомнёт невзначай,
Сопрёт пирожок, отхлебнёт чей-то чай.
И жизнь его там весела, хороша…
Но рвётся в деревню шальная душа.

 

СТАРУХИ

А в нашем дворе берёзы шумят,
А в нашем дворе народилось ребят,
Окрепли всего за полгода.
И только старухи, бессмертный обком,
Не будут с добром говорить ни о ком,
Такая ковалась порода.

На детской площадке обсели скамью.
Про нашу семью и про вашу семью,
Про то, от кого залетела
Соседская девочка, кровь с молоком…
Они же, старухи, с добром ни о ком,
Такое старушечье дело!

Наш мир они видят порой как в дыму,
Их лучше оставить в привычном дому,
Очнутся — и сердце взорвётся!
Пусть дальше не помнят о том, что вовне.
Их внуки воюют на новой войне,
И кто-то из них не вернётся.

И всё-таки в мае оркестр духовой
Накроет горячей волной – с головой,
И вздрогнут тяжёлые руки.
Их пальцы, как прутья корзин, сплетены.
Так слушают песни далёкой войны
Суровые наши старухи.

 

* * *

Я до сих пор съедаю крошки со стола.
Как бабушка-блокадница учила.
Так мама делала, пока со мной была,
Потом война её настигла и добила.

Но от неё во мне остался тихий свет —
От них, родных, обглоданных Блокадой,
Все, все они ушли, но след поныне свят,
Пусть и живём во времена разлада.

Всё чаще по ночам я вижу их глаза —
И снова боль мне тихо сердце тронет.
Пусть нам грозят бедой слепые небеса —
Но крошки собираю я в ладони.

 

СТАРОМУ ТОВАРИЩУ

Все эти встречи через жизнь —
Одна слепая боль.
Мой друг, пожалуйста, держись,
Жить памяти позволь.

Мы были молоды и злы,
Жизнь брали на испуг.
Осталось пёрышко золы
И ты, мой старый друг.

 

* * *

В кровавом кураже
Весёлой рукопашной
Я выжил, и уже
Не вспоминаю павших.

А было или нет —
Мне с памятью нет слада.
Остался только след
От жёсткого приклада

Пусть голова саднит,
Когда тревожит память,
А я листаю дни
И привыкаю падать.

Работа старика –
Все подводить итоги.
Был сделан на века,
Но вышли эти сроки.

 

* * *

На том невеликом пространстве,
Где жизнь моя проистекла,
Не думал я о постоянстве,
А шёл по осколкам стекла.

Во время, в котором не будет
Моих развесёлых затей,
Останутся звери и люди,
И песни для этих людей.

А я стану утром и ветром,
И солнцем на выдохе дня.
Никто не узнает об этом,
И не опознает меня.

 

* * *

Поэты умирают раньше смерти.
Вы им не верьте, если их завертит
Холодный ветер времени и сна,
И по себе не мерьте эти сроки,
Где между строк даёт свои уроки
Погасшая, сгоревшая весна.

И не спасают ни любовь, ни водка,
И глотка высыхает, как у волка,
Которому не снится плоти вкус.
Он порченый, его судьба – неволя,
Там только проза, нет стихов и боли,
И ночь трудна, и день всё чаще пуст.

Поэты погибают раньше века.
Но всё же ловят сладкий дым побега
Туда, где время новое течёт,
Где божий мир давно идёт по краю,
Где, догорая, мы не умираем,
Поскольку не насытились ещё.

 

ТРАМВАЙНОЕ

Какие смешные катили трамваи
По улице полупустой,
И злые ветра до утра подвывали,
Просились ко мне на постой.

Так вышло, что самую малую меру
Пришлось мне спасать из огня…
И если я крикнул бы граду и миру —
Кто нынче услышит меня!

Мой дом, словно детский бумажный кораблик,
Летит без руля и ветрил,
Не знаю, кому приготовлены грабли —
Я снова на них наступил.

Так будет: о самом плохом забывая,
К стеклу прислонюсь я щекой,
И снова поеду на старом трамвае,
Махнув на прощанье рукой.

 

* * *

Живу от скорой и до скорой:
Кусает время старика…
А надо мной весенней сворой
Спешат живые облака –

Туда, где лезет из-под дряни
Побегов новых дружный ряд.
И где смешливые земляне
О чём-то тайном говорят.

Им предстоит круги и петли
Пройти, не потеряв земли,
От жизни зимней к жизни летней,
И снова – в обморок зимы.

Они не люди, и не ждите –
Мир насекомый тих и прост.
И муравей, упорный житель,
Уже поднялся в полный рост.

Гудит пчела, кузнечик плачет,
Шмель тянет первый сок весны.
И свет вокруг… а это значит –
Всего минута без войны.