Номер «Гостиной» традиционно для июня пушкинский. А 120 лет исполнилось 22 мая Леониду Мартынову. Выдающемуся русскому поэту. Но русский поэт, помимо очевидных достоинств – дара и масштаба, непременно ценен сопряженностью с Пушкиным. Взглядом на Пушкина и ракурсом этого взгляда. Найдите и покажите стихотворца, не написавшего о Пушкине хотя бы двух строк! Леонид Николаевич Мартынов исключением не является. В молодости, когда драма Пушкина воспринимается особенно остро, он написал:

Не лаврами,
Не миртами,
А серой и селитрою –
Остывшим пахнет выстрелом
В лесу бумажно-лиственном,
Где с Пушкиным покончено.

Серой и селитрою несет из ада. Вяземский назвал антипушкинскую кампанию, развязанную высшим светом, именно «адскими кознями». Постаревший Мартынов, один из главных голосов «оттепели», «тихий классик», споткнувшийся о роман Пастернака и не прощенный, кажется, до сих пор, попытался представить Пушкина 70-летним и пришел к выводу, что «…Пушкина нельзя / В облике представить стариковском…». После Мартынова тема эта перепевалась десятки раз. Сам поэт не держал зла на тех, кто его травил и на девять лет отлучил от публикаций: «Это так одиноко и так это все далёко». Еще писал, что гонители его «не раздражают». Впрочем, никогда и не оправдывался за то выступление на писательском собрании. Но даже Евтушенко был к «виновному» несправедлив. Евтушенко, посвятивший Леониду Мартынову одно из лучших своих стихотворений – «Окно выходит в белые деревья», потому что оно навеяно мартыновским «Подсолнухом» – лирическим шедевром, написанным в вологодской ссылке, где поэт встретил свою навечную любовь.

 

Русский поэт, как подсолнух, всегда поворачивается в сторону солнца – Пушкина. Главное свое произведение, пронизанное пушкинскими благодатными лучами, Мартынов написал, будучи совсем молодым – 25-летним поэтом, живущим в Омске. На месте Казачьего форштадта, где прошла юность Мартынова, теперь разбит бульвар его имени. Но великолепного свода мартыновских поэм никто не читал. И посему будет много цитат.

 

Прочтем же – или хотя бы перескажем – поэму с длинным названием «Правдивая история об Увенькае, воспитаннике азиатской школы толмачей в городе Омске».

 

Казахский мальчик Увенькай учится в азиатском училище» для подготовки переводчиков с восточных языков (татарского, монгольского, маньчжурского). Училище, «школа толмачей», просуществовало в Омске с 1789-го по 1836 г. В поэме дело происходит в год смерти Пушкина – 1837-й. Объяснимо. Закон, запрещающий покупать или выменивать детей кочующих по Западной Сибири народов, был принят в 1825-м г. Но после закрытия училища маленьких «толмачей» разобрали семьи офицеров Омской крепости в качестве прислуги. Дети были хорошо воспитаны и прекрасно говорили по-русски. Увенькай попал к полковнику, и его вполне устраивала такая участь, пока полковник не женился. После свадьбы молодожен пропадает на службе, а его жена тоскует и сходит с ума в обществе Увенькая. Взбалмошная истеричная полковничиха вымещает на маленьком слуге свое одиночество и дефицит полковничьей любви.

 

Однажды Увенькай угощает кумысом декабриста, который в кандалах под присмотром жандармов следует через Омск в ялуторовскую ссылку.  Известно, что в Ялуторовске содержались под особо строгим надзором полиции Матвей Муравьев-Апостол, «меланхолический» (см. 10-ю главу «Онегина») Якушкин, «друг бесценный» и лицейский однокашник Пушкина Иван Пущин – всего 9 далеко не рядовых членов тайных обществ. В благодарность за угощение мальчик просит у невольника не денег, а книгу, которую декабристу милостиво позволили взять с собой. Это поэма Пушкина «Кавказский пленник». Так мальчик оказывается в плену русской поэзии.

 

В некий день (учтем, что до информационной революции еще без малого 200 лет и новости запаздывают на месяцы) у полковницы собирается весь женский цвет крепости, и Увенькай невольно слышит их разговор и видит передаваемый из рук в руки номер приложения к «Русскому инвалиду» – единственному изданию, опубликовавшему некролог:

 

Взволнованно щебечут девы:
«Он был курчавый, как араб!»
– «Он был ревнив. Поэты пылки!»
– «Его убить давно пора б!»
– «Он яд развел в своей чернилке!»
– «На грех вернулся он из ссылки!»
– «Он неискусный был стрелок!»
– «Ну, вот! Палил он даже сидя!»
– «Ах, как ужасно!»
– «Некролог прочтете в “Русском инвалиде”».
И долго девы лепетали про Николя, про Натали.
Но наконец они ушли.
И стало пусто темном зале.

 

Капризной полковнице не с кем поделиться новостью, и она зовет своего слугу – фактически раба, судя по местоимению «твой», очевидно зная о его страсти к пламенным строфам пушкинской поэмы:

Эй, Увенькайка! На дуэли,

ты слышал, Пушкин твой убит?
Предерзок этот был пиит.

Его остроты надоели!

 

Увенькай остро переживает смерть Пушкина, по-восточному не показывая своих чувств, да после оценок хозяйки и не надеясь быть понятым в своем горе. Судя по упоминанию имен Тайманова и Утемисова, вождей восстания казахов в междуречье Урала и Волги (1833–1838 гг.), полковник с войском гарнизона брошен на подавление восстания. Полковница все сильнее мается и все изощреннее издевается над Увенькаем. Тут «толмач» встречает странную процессию канцеляристов, насилу тянущих тяжеленную поклажу. Это, казалось бы, проходное событие мистически тоже связано с Пушкиным, и Пушкин коренным образом меняет судьбу Увенькая:

 

«Что тащите вы, писаря?»
– «Подарок от государя».
– «Какой?»
– «А видишь ли, убит
Один столичный житель,
Пиит, что всюду знаменит,
Прекрасный сочинитель.
И некого печатать там,
И потому отправлен нам
Печатный новенький станок!
Понятно ли тебе, сынок?»

 

«Некого печатать!» Увенькаю более чем понятно происходящее. Среди его претензий к хозяйке главная – вырванная страница из подаренной узником книги. Но мальчик отлично помнит начало последней перед эпилогом строфы «Кавказского пленника»:

Редел на небе мрак глубокой…

Увенькай умоляет отпустить его на обучение типографскому делу и получает согласие – печатать не только некого, но и плодить официальные циркуляры в крепости некому:

О, Пушкин! Ночь еще темна.

Еще темна над степью ночь.
Есть баба в крепости одна.

Полковница, собачья дочь.
Из книги вырвала она

последний лист, сказала – «чист»!
Пусть ночь я проведу без сна –

восстановлю я этот лист!
Я не забыл прекрасных строк.
Звенят подобно серебру.
И отпечатаю листок
И в книгу вклею поутру.

 

Сказано – сделано. Гнев начальника канцелярии, увидевшего вместо постановленья и приказа «стишок», да еще не прошедший цензуру, не поддается описанию. Но Пушкин уже сделал маленького раба свободным и избавил от страха!

Был раб. Теперь пришла свобода!
О русский! Я тебя люблю.
Ты слышишь, по тебе скорблю!
Я, упиваясь гордой речью,
Ее созвучья уловлю
И на восточные наречья

Переведу всё, что люблю.

Я песнь твою переведу,
В большую, малую орду

С твоими песнями пойду.

 

Так Пушкин создает первого переводчика своих стихов «на восточные наречья». И, хотя в поэме Мартынова много наивного, соответствующего времени написания (начало 30-х), в ней предсказана и судьба самого автора. За годы вынужденного отлучения – и, по инерции, позже, Мартынов перевел более 100 000 стихотворных строк. Венгры Шандор Петефи, Аттила Йожеф, Дюла Ийеш, Антал Гидаш, сербка Десанка Максимович, поляки Констанцы Галчинский, Адам Мицкевич, Юлиан Тувим, чехи Иржи Волькер и Витезслав Незвал, итальянец Сальваторе Квазимодо, чилиец Пабло Неруда. И это далеко не все поэты, зазвучавшие по-русски благодаря титаническому труду Леонида Мартынова.

Пушкин в сонете «Поэту» завещал собратьям по перу: «Ты – царь! Живи один». Мартынов в стихотворении «Царь природы» вступил с гением в перекличку: «О царь! Прошу тебя: цари!».

 

Не забудем же прекрасных строк, делающих нас свободными!