25 сентября 1830 года, находясь в Болдино, Пушкин записал следующую строфу, предназначавшуюся для главы восьмой «Евгения Онегина»:

И в зале яркой и богатой
Когда в умолкший, тесный круг
Подобна лилии крылатой,
Колеблясь, входит Лалла-Рук
И над поникшею толпою
Сияет царственной главою
И тихо вьется и скользит
Звезда-Харита меж Харит
И взор смешенных поколений
Стремится ревностью горя
То на нее, то на царя —
Для них без глаз один Евгений
Одной Татьяной поражен;
Одну Татьяну видит он,[1]

 

где Лалла-Рук — императрица Александра Федоровна[2], жена Николая I, поименованная так по маскарадному костюму героини поэмы Т. Мура[3] «Лалла-Рук, восточная поэма» (1817), в котором она предстала на маскараде в Берлине в 1822 году[4]. Отрывки из поэмы перевел, отождествляя в одном из переводов героиню поэмы с юной Александрой Федоровной, В. А. Жуковский, учивший ее русскому языку.

Строфа эта, как справедливо заметил В.В. Набоков[5], не могла быть опубликована, потому что предпочтение Онегиным Татьяны («Одной Татьяной поражен») выглядело бы ущербным по отношению к имиджу царственной особы. Но и в советское время на строфу эту, несмотря на ее восторженную оценку тем же Набоковым[6], не принято было обращать внимание: она не приводится в 10-томном Полном собрании сочинений Пушкина[7], а в 17-томном Полном собрании сочинений, откуда и процитирована нами в начале стати, замыкает раздел «Другие редакции и варианты» (в нарушение порядка строф главы восьмой) и, конечно, не комментирована[8].  И это понятно: Пушкин, предстающий в качестве «друга монархии»[9], не соответствовал принятой в советском пушкиноведении идеологической доктрине.

Интересно сопоставить с поэтическими образами Лаллы-Рук, созданными Жуковским и Пушкиным, реальный образ Александры Федоровны, неоднократно запечатленный в дневнике Долли Фикельмон[10], великосветской красавицы и приятельницы тех же Жуковского и Пушкина:

«Позавчера видела императрицу. Она чуть ли не заговорщически пригласила меня в свой будуар — этикет не позволяет ей принимать жену посланника не по церемониалу. Мне было очень приятно снова побыть с ней наедине. Невозможно не любить это очаровательное существо, целиком сотканное из красоты и доброты, грации и счастья. Именно такая женщина должна быть на троне; трудно представить ее в другом месте — она была бы там несчастна. Это единственное в своем роде создание, эфемерный бриллиант, сверкающий точно посередине между небом и землей. Не могу найти для нее подходящего сравнения, разве кроме одного: Императрица — живая небесная радуга. Если бы я была поэтом, она вдохновила бы меня на самые прелестные стихи! К ней привязываешься всем сердцем, как к своей любимой грезе»[11].

 

Как видим, впечатление, производимое императрицей на одну из ярких представительниц высшего света, вполне гармонирует с ее поэтическими образами, созданными Жуковским и Пушкиным.

Обратимся теперь к свидетельствам реальной взаимосвязанности судеб поэта и императрицы.

Летом 1831года Александра Федоровна упоминается в пушкинском письме П. А. Плетневу[12]:

 

У нас в Царском Селе всё суетится, ликует, ждут разрешения царицы[13] (14, 192).

 

В эти же дни, возможно, произошла встреча с императрицей Пушкина, прогуливавшегося вместе с женой в саду Александровского дворца.

Императрица неоднократно бегло упоминается в дневнике Пушкина за 1834 год, а в записи от 8 апреля подробно сообщается о том, что в соответствии с требованиями дворцового этикета он представлялся ей:

2 часа. Представлялся. Ждали царицу часа три. Нас было человек 20 …Я по списку был последний. Царица подошла ко мне смеясь: Non, c’est unique!… Je me creusais la tête pour savoir quel Pouchkine me sera présenté. — Il se trouve que c‘est vous!.. Comment va votre femme? Sa tante est bien impatiente de la voir en bonne santé…(Нет, это беспримерно! … Я ломала себе голову, стараясь узнать что за Пушкин будет мне представлен. Оказывается, это вы! . . . Как поживает ваша жена? Ее тетка^[14] горит нетерпением увидеть ее в добром здравии… — франц.) и перевернулась[15]. Я ужасно люблю царицу, несмотря на то что ей уж 35 лет и даже 36. (12, 324).

 

Пушкин тоже упоминается в дневнике Александры Федоровны и в ее переписке с конфиденткой, графиней Бобринской С. А[16], в частности, в дневниковой записи от 14 марта 1834 года:

Вечером чтение повести «Пиковая дама».[17]

 

Но, увы, приведенная запись относится к редким исключениям, абсолютное же большинство упоминаний императрицей Пушкина связано с его последней роковой дуэлью и с событиями, предшествующими дуэли.

 

____________________

 

На этих событиях, основательно исследованных в пушкиноведческой литературе[18], следует хоть кратко остановиться перед продолжением нашей темы.

4 ноября 1836 года обычное течение семейной жизни Пушкина, как известно, оказалось прерванным появлением низкопробного пасквиля, «Диплома Ордена Рогоносцев», полученного ближайшими друзьями поэта по почте, в них содержалось выраженное в издевательской форме уведомление Пушкина о неверности его жены:

Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великий Капитул под председательством высокопочтенного Великого Магистра Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина[19], единогласно избрали г-на Пушкина заместителем Великого Магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь: граф И. Борх[20] (Франц.)[21].

 

Часть писем была уничтожена адресатами, три почтовые отправления доставлены Пушкину в руки.

Объявление Пушкина «заместителем» Д. Л. Нарышкина, супруга Марии Антоновны Святополк-Четвертинской, многолетней любовницы императора Александра I, намекало на то, что Пушкин также является рогоносцем.

В тот же день произошло объяснение Пушкина с женой, в результате которого он убедился в ее невинности и при этом узнал от нее о преследованиях в последние недели со стороны Дантеса[22] и Геккерна[23]. Наталья Николаевна показала мужу письма Дантеса к ней. В результате Пушкин пришел к выводу, что диплом и его распространение — дело рук Дантеса и Геккерна[24] .

6 ноября 1836 г. Пушкин отправляет письмо А. Х. Бенкендорфу, являвшемуся посредником в его сношениях с царем, в котором высказал уверенность в том, что составителями и организаторами рассылки диплома являются Дантес и Геккерн, а в завершение письма сообщает:

Будучи единственным судьей и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу представлять кому бы то ни было доказательства того, что утверждаю (16, 398).

 

Вечером 4 ноября 1836 года Пушкин вызвал Дантеса на дуэль.

Дантес, пытаясь уклониться от дуэли с Пушкиным, придумал вместе с Л. Геккерном спасительный ход в виде внезапной женитьбы на Екатерине Гончаровой[25], старшей сестре Натальи Николаевны Пушкиной, не отличавшейся внешней привлекательностью. Утешением для Дантеса служила возможность постоянно общаться с Натальей Николаевной на правах родственника. Но Пушкин, взяв назад свой дуэльный вызов Дантесу, исключил возможность какого-либо семейного общения с Геккернами.

Тогда Дантес возобновил открытое ухаживание за женой Пушкина, демонстративно компрометируя ее в глазах света, а у Натальи Николаевны не хватало решимости и душевных сил вырваться из этой психологической западни. Создавшаяся ситуация стала нестерпимой для Пушкина, градус его раздражения постоянно повышался. Все это в конечном счете снова способствовало неотвратимости дуэли. В ночь на 26 января 1837 г. Пушкин посылает вызов старшему Геккерну, считая, что младшего (Дантеса) он уже достаточно наказал, заставив публично увиливать от дуэли после вызова от 4 ноября 1836 г.

_________________

 

Теперь проследим, как отображалась семейная драма Пушкина в восприятии императрицы Александры Федоровны и ее конфидентки[26], начиная с ноябрьских событий. В создавшейся критической ситуации их больше всего тревожила неожиданная неудачная женитьба блестящего кавалергарда, его загубленная молодость!

Эти свидетельства скупы, но совершенно отчетливо обозначают представление о происходящем в высшем свете.

Из дневника императрицы видно, что в ее окружении происходил оживленный обмен мнениями по поводу вынужденной (позорной) женитьбы Дантеса, истинная подоплека конфликта, в который был втянут Пушкин, их не интересовала:

19 ноября. <…> Вечером Софи Бобринская и Сесиль о женитьбе Дантеса  (Нем.)[27].

 

Такое же заключение можно сделать (о безразличии к судьбе Пушкина) на основании выдержки из письма Александры Федоровны к С. А. Бобринской от 23 ноября 1836 года:

23 ноября <…> Со вчерашнего дня для меня все стало ясно с женитьбой Дантеса, но это секрет[28].

 

В пояснение последней цитаты, взятой из письма императрицы, отметим, что в этот день по настоятельной просьбе Жуковского произошло его объяснение с императором Николаем I, во время которого император узнал об анонимных письмах, порочащих Пушкина и Наталью Николаевну, о пушкинском вызове Дантесу (что стало неожиданностью для Николая I) и о том, что поэт сам взял свой вызов назад, когда Дантес решил жениться на Е. Н. Гончаровой[29].

Но насколько же откровения императрицы, вписанные в ее дневник или адресованные ближайшей подруге, не соответствуют ее облику, созданному Пушкиным в приведенной выше строфе для «Евгения Онегина»!

Великосветские проказники на придворных балах и маскарадах[30], кавалергарды Дантес и его приятель Трубецкой[31], скрытый в откровениях императрицы под прозвищем «Бархат»[32], ей близки и понятны. Им «Харита меж Харит», воспетая Жуковским[33] и Пушкиным, являет своё изящество и прелесть, свою расположенность.

И даже после известия о смертельной ране Пушкина, полученной в результате состоявшейся 27 января 1837 года дуэли с Дантесом, чью судьбу оплакивают в высшем свете? Конечно, Дантеса, высланного впоследствии из России за смертельную дуэль.

Как видно из дневниковой записи императрицы от 28 января 1837 года она сочувствует не смертельно раненому Пушкину, а «бедному рыцарю», Дантесу, эти переживания не дают ей заснуть:

Плохо спала, разговор с Бенкендорфом, полностью за Дантеса, который, мне кажется, вел себя как бедный рыцарь, Пушкин, по словам Загряжской, как грубиян (wie ein grober Ker) (Нем.)[34].

 

Те же горькие сожаления по поводу судьбы Дантеса и обвинения в адрес смертельно раненого Пушкина в письме к С. А. Бобринской 28 января 1837:

 

Нет, нет, Софи, какой конец этой печальной истории между Пушкиным и Дантесом. Один ранен[35], другой умирает. <…> Пушкин вел себя непростительно, он написал наглые письма Геккерну[36], не оставя ему возможности избежать дуэли. С его[37] любовью в сердце стрелять в мужа той, которую он любит, убить его — согласитесь, что это положение превосходит все, что может подсказать воображение о человеческих страданиях. Его страсть должна была быть глубокой, настоящей. Сегодня вечером, если вы придете на спектакль, какие мы будем отсутствующие и рассеянные… (Франц.)[38].

 

В то время, когда множество людей, встревоженных распространившимся по Петербургу известием о смертельном ранением Пушкина, стекались к его квартире на Мойке, высший свет был обеспокоен судьбой его убийцы.

Красота и очарование Лаллы-Рук, в чьем образе предстала императрица Александра Федоровна в поэтическом воображении Пушкина (и Жуковского) не обеспечивали, как это нередко бывает в жизни, душевной тонкости и истинной душевной сострадательности нашей героине.

И что же, всё это светское обаяние, любезность, внешняя привлекательность — всего лишь искусно исполненная красивая маска, которая скрывает сердечную пустоту, таков высший свет во всех своих проявлениях?

Но есть ведь и другие примеры. Вот, например, восприятие тех же драматических событий, происходящих в семье Пушкина, другой светской красавицей Долли Фикельмон (принадлежащая ей восхищенная характеристика императрицы приведена выше) полностью совпадающее с нашей оценкой — запись в ее дневнике за 29 января 1837 г. (день смерти Пушкина):

Сегодня Россия потеряла своего дорогого поэта, горячо любимого Пушкина, этот прекрасный талант, полный гениальности и силы. И какая печальная и горестная катастрофа заставила угаснуть этот прекрасный, сияющий светоч, которому, казалось, было предназначено все сильнее и сильнее озарять все вокруг и у которого, как представлялось, впереди еще долгие годы <…> чья-то гнусная рука направила супругу анонимные письма, оскорбительные и ужасные, в которых ему сообщались все злосчастные слухи, а имена его жены и Дантеса были соединены самой ядовитой, самой жестокой иронией <…> Общество с удивлением и недоверием встретило это неожиданное сватовство (Дантеса к Е. Н. Гончаровой. — В. Е.) <…> Вскоре Дантес, хотя и женатый, возобновил прежние замашки, прежние преследования (жены Пушкина. — В. Е.). Наконец на одном балу он так скомпрометировал мадам Пушкину своими взглядами и двусмысленными речами, что все ужаснулись, и тогда Пушкин принял окончательное решение[39] …

Вяземский в письме, написанном в день смерти Пушкина[40], высказался об интриге, затеянной против Пушкина, с негодованием:

Чем более думаешь об этой потере, чем больше проведываешь обстоятельства, доныне бывшие в неизвестности и которые время начинает раскрывать понемногу, тем более сердце обливается кровью и слезами. Адские сети, адские козни были устроены против Пушкина и жены его[41] (курсив мой. — В. Е.).

 

Но прекрасная, вознесенная до высот совершенства современными ей поэтами, российская Лалла-Рук осталась безучастной к судьбе российского гения вплоть до самой ее развязки.

 

 

_______________________________

 

• [1] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 17 тт. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1959. Т. 6. С.637. В дальнейшем все ссылки на это издание даются в тексте: арабскими цифрами том и страница через запятую.
• [2] Александра Федоровна (Фридерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина, 1798—1860) — дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III, с 1 июля 1817 жена в. к. Николая Павловича, с 1825 императрица, покровительница полка кавалергардов. Знакомство и общение Пушкина с А. Ф. началось, по-видимому, летом 1831 в Царском Селе и продолжалось в Петербурге до конца жизни поэта. Сохранились записи Пушкина в дневнике о встречах с царицей
• [3] Мур Томас (1779—1852) — английский поэт-романтик, один из основоположников ирландского романтизма.
• [4] См.: Лотман Ю. М. Роман  А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий, Л.: «Просвещение», 1983, С.83-84; Набоков Владимир. Комментарий к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин», СПБ: «Искусство-СПБ», ОКПБ «набоковский фонд, 1988, С. 572.
• [5] Набоков Владимир. Указанное соч. С.572.
• [6] «Какая жалость, что Пушкин был вынужден исключить эту на редкость красивую строфу, одну из лучших когда-либо им сочиненных!» — В. Набоков, Указанное соч., С. 572.
• [7] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10 тт. Л.: Наука, 1978, Т.V.
• [8] Прокомментирована Ю. М. Лотманом в его комментариях к «Евгению Онегину», но не в составе главы восьмой, а в «Очерке дворянского быта» при упоминании бального танца полонез.— см. ссылку на указанное соч. выше, С.83-84
• [9] Одна из характеристик Пушкина в знаменитой Пушкинской речи Александра Блока 1821 г.: «Мы знаем Пушкина — человека, Пушкина — друга монархии, Пушкина — друга декабристов. Все это бледнеет перед одним: Пушкин — поэт» (курсив мой. — В.Е.) — Александр Блок. Собр. соч.: В 8 т. Т. 6. М.; Л., 1962. С. 160.
• [10] Фикельмон Дарья Федоровна, рожд. Тизенгаузен (1804 — 1863) — дочь пушкинской приятельницы Е. М. Хитрово, внучка фельдмаршала М. И. Кутузова, жена австрийского дипломата К. Л. Фикельмона.
• [11] Долли Фикельмон, М.: Минувшее, 2009, С. 136.
• [12] Плетнев Петр Александрович (1792—1865) — литературный критик, поэт, журналист, друг Пушкинаю
• [13] 27 июля императрица разрешилась от бремени, родив третьего сына, великого князя Николая Николаевича (1831—1891).
• [14] Загряжская Наталья Кирилловна, рожд. графиня Разумовская (1747–1837) — фрейлина императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II. Н. Н. Пушкина приходилась ей внучатой племянницей.
• [15] Видимо, закончив разговор с Пушкиным, и переключив внимание на кого-то другого из придворных, представлявшихся в этот же день вместе с ним.
• [16] Софья Александровна, рожд. Самойлова, графиня (1797—1866) — приближенная имп. Александры Федоровны, великосветская знакомая Пушкина, двоюродная сестра генерала H. Н. Раевского-старшего.
• [17] Пушкин в письмах и дневниках императрицы // Новый мир. 1962. № 2. С. 213. Сравнить с записью в Дневнике Пушкина от 7 апреля 1834 года: «Моя Пиковая дама в большой моде. — Игроки понтируют на тройку, семерку и туза. При дворе нашли сходство между старой графиней и кн. Натальей Петровной и, кажется, не сердятся…» (12, 324).
• [18] Ахматова А. А. Гибель Пушкина // Анна Ахматова. О Пушкине (Статьи и заметки), М.: Книга, 1989; Абрамович С. Л. Предыстория последней дуэли Пушкина, СПб: «Дмитрий Булавин», 1994; Скрынников Р.Г. Пушкин. Тайна гибели, СПб: Нева, 2005 и др.
• [19] Дмитрий Львович Нарышкин (1768–1838) — обер-егермейстер двора, муж Марии Четвертинской, многолетней любовницы Александра I.
• [20] Борх Иосиф Казимир (1807—1881) — переводчик в Министерстве иностранных дел_с 1830 года женат на Любови Викентьевне Голынской (1812—1868), пользовавшейся благосклонностью Николая I.
• [21] Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. В 4-х тт., М.: Слово, 1999, Т. 4. С. 523.
• [22] Дантес Жорж Карл (1812—1895) — с января 1836 г. поручик кавалергардского полка, приемный сын Л. Геккерна, убийца Пушкина.
• [23] Геккерн Луи-Борхардт (1791—1884) — нидерландский дипломат, посланник при дворе Николая I, приемный отец Дантеса.
• [24] Из письма П.А. Вяземского от 14 февраля 1837 г.: «…письма анонимные привели к объяснениям супругов Пушкиных между собой и заставили невинную, в сущности, жену признаться в легкомыслии и ветрености…; она раскрыла мужу все поведение молодого и старого Геккеренов по отношению к ней; последний старался склонить ее изменить своему долгу и толкнуть ее в пропасть. Пушкин был тронут ее доверием, раскаянием, и встревожен опасностью, которая ей угрожала» — Летопись жизни и творчества Александра Пушкина, Т. 4. С. 524.
• [25] Этому энергично способствовал В. А. Жуковский, старавшийся не допустить дуэли из опасения за жизнь Пушкина.
• [26] Бобринская Софья.
• [27] Пушкин в письмах и дневниках императрицы (Эмма Герштейн. Вокруг гибели Пушкина). / Новый мир. 1962. № 2. С.213.
• [28] Новый мир. 1962. № 2. С.213.
• [29] Летопись жизни и творчества А.С. Пушкина в 4 тт., Т.4 (1833—1837), С.539.
• [30] Из дневника императрицы: «1 марта. Захотелось в маскарад <…>  Немного интриговали, Дантес, здравствуй, моя милашка, (bопj . m. Gentille*)»* бонжур моя любезная (Франц.). — Новый мир. 1962. № 2. С. 212.
• [31] Трубецкой Александр Васильевич (1813 — 1889) — князь, в последствии (1887) с его слов был записан пошлый и недостоверный «Рассказ об отношениях Пушкина к Дантесу», изобилующий вымыслами и лжесвидетельствами.
• [32] Новый мир. 1962. № 2. С.225.
• [33] См.: В. А. Жуковский. Явление поэзии в виде Лалла Рук («Как утро юного творенья, /Она пленительна пришла/ И первый пламень вдохновенья/ Струнами первыми зажгла») — В кн.: Жуковский В. А. Собрание сочинений: В 4 т., М- Л.: Гос. изд-во худож. лит., 1959—1960. Т. 1: Стихотворения. С.359.
• [34] Новый мир. 1962. № 2. С.214.
• [35] Рана Дантеса оказалась пустяковой, но в кругу императрицы она рассматривается как достойная для сопоставления со смертельной раной Пушкина.
• [36] Пушкин, оплетенный гнусной интригой, затеянной Геккернами, не имел другого способа защитить честь семьи, кроме принуждения клеветников к дуэли, см. об этом: Ахматова А.А. Гибель Пушкина // Анна Ахматова. О Пушкине (Статьи и заметки), М.: Книга, 1989; Абрамович С.Л. Предыстория последней дуэли Пушкина, СПб: «Дмитрий Булавин», 1994; Скрынников Р.Г. Пушкин. Тайна гибели, СПб: Нева, 2005 и др.
• [37] Дантеса! Вот кому адресованы самые горькие сожаления!
• [38] Новый мир. 1962. № 2. С.214.
• [39] Долли Фикельмон. Дневник 1829 — 1837. М.: Минувшее, 2009, С.354—359.
• [40] Адресат неизвестен.
• [41] Абрамович С. Л. Предыстория последней дуэли Пушкина, СПб: «Дмитрий Булавин», 1994, С.70.