Памяти Елены Миленти (22.01.1963 – 31.05.2016)

Писать о творчестве поэта, которого знал, испытывал его обаяние, находился в его тепловом поле, труднее, нежели о стихах незнакомого тебе автора. Нужно абстрагироваться от встреч, вечерних бесед о литературе после студии, от общих воспоминаний прошенных, а потом ─ непрошенных, когда человека уже нет. Елена Миленти мелькнула яркой звездой и умчалась за пределы земной жизни. На память остались ее стихи, которые продолжают жить. В которых ─ она продолжает жить.
Лена оставила небольшое по объему наследие. Но ─ оставила след. Преимущественно в одесской литературе. Хотя ее могут помнить те, кто сохранил членство в Южнорусском Союзе Писателей, кто читал ее подборки в международном журнале “Южное Сияние” (№ 3, 7, 12), в альманахах “Меценат и Мир. Одесские страницы” (2006, Москва), журнале “Ликбез” (2011, Барнаул).
Она даже несколько нарочито не пеклась о популярности, не утомляла себя волнением, как примет ее стихи читательская аудитория тогда еще придирчивая, гораздая на язвительные реплики и звонкие комплименты. И все же внешнее равнодушие не отменяло внутренней борьбы, а скорее и конфликта, который устраняет стихотворную пресность и придает желание писать. Первая книга Леночки вышла с активным напористым названием «Импульс» в 1997 году. Потом была россыпь публикаций в одесских изданиях. Она росла, казалось, незаметно для себя. Насколько – показала ее вторая книга, вышедшая в 2016 году. Совершенно лирическая, проникновенная, зрелая, по одной из взятых у нее строк названная «На расстоянии шепота». Книга посмертная, сформированная поэтом Сергеем Главацким, изданная на средства друзей из литстудии «Зеленая лампа» при Всемирном клубе одесситов.
В стихах Миленти не боялась недосказанности, неожиданных суждений и логических поворотов на грани алогизма, не боялась не успеть высказаться.

Человек несовершенен.
А зачем ему оно,
Совершенство? – жизнь мгновенна,
Золотое спит руно.

Ощущая скоротечность жизни, Лена избегала соприкосновения с такими временными и ненадежными в принципах сферами, как политика, не тратила свой дар на общесоциальные проблемы. Хотя от великих потрясений интровертность ее не спасала. Боль от переживания майской трагедии на Куликовом поле, выплеснулась в стихи, написанные через два дня:

Я сегодня узнаю, что я обрела свой ковчег,
И от будней, отхлынувших горлом, останется слово.
Это солнце 4 мая сияет для всех
Потерявших себя для того, чтоб вернуть себя снова.

Волны будут дышать наравне, нараспев, на разрыв,
Ты почувствуешь право забыться, забыть, потеряться.
И, врастая в песок, все открытия опередив,
Чтоб на этой земле, кем дано тебе быть, оставаться.

Так Лена Миленти писала себя, буквально создавала себя стихами, ставила уровень и подтягивала себя к нему. Нравственный труд был ее образом существования в миру, ее радостью и утешением. Приглядеться, вчитаться ─ и в ее стихах обязательно скользнет улыбка. Даже о смерти она писала без печали, казалось бы, приличествующей такой теме. В посвящении Николаю Гумилеву, она буквально воскрешает его из небытия:

Паутиной забвенья покроется бренное слово.
И земля заберет то, что небо не сможет забрать,
И ребенок дворец возведет на руинах былого,
Где окно задрожит, обретя отражения власть.

Где входящий узнает и сырость, и затхлость, и плесень.
Но картины на стенах излечат его от простуд.
На весах пораженья победу последнюю взвесив,
Он увидит во сне, как его на расстрел поведут.

Писать ─ играючи! Это ─ про нее. Она не отирала со лба капли досадного пота, любила для пущего шарма юмор на уровне легкого «прикола». Она ведь родилась в Одессе и никуда отсюда не уезжала. А еще в этой улыбке была детскость, которую Лена пронесла через всю жизнь. Отмечая эту особенность как индивидуальное отличие ее письма, замечательный мыслитель и культуролог Евгений Михайлович Голубовский в предисловии к сборнику «На расстоянии шепота» сказал, что «это понималось не сразу. Вначале вызывало удивление, но потом, привыкнув к голосу, которым она читает свои стихи (так исполняли пионерские речевки), ощутив в них мягкую иронию, наконец-то осознаешь, что Лена Миленти привносит в наш мир детскость как свой жизненный принцип». Поэтому для нее «парадоксы не были парадоксальными». Ведь она жила с искренней верой в них. Так, ей можно было «Увидеть небо, падая с горы», попросить «Дайте к вам прижаться птицей,// У которой крыльев нет». Стихи с обычным зачином вдруг прорезал яркий образ, словно вспышка прожектора: «Двор напротив – как калека,// С обнаженною душой». Или «И к дворнику обращена листва// Лицом приговореного к расстрелу». Или «Тоска сутулится// Тихим старичком»
А еще одним признаком поэзии в стихах Елены Миленти является желание обращаться к ним, спустя время, после прочтения. Например, к таким…

* * *
После чая, после встречи
Года Нового в туман
Через рельсов поперечность
Был маршрут внезапно дан.
Плыли улицы и лица.
Чей-то смех и чей-то взгляд.
Вот еще одна страница:
Площадь, памятник и сад.
И нанизывали спицы
Перекрестков тень и свет.
Дайте к вам прижаться птицей,
У которой крыльев нет.

* * *
Идущему пусть светит грусть,
Чтоб счастью длиться…
А встречный ветер пролагает путь
Летящей птице.

Не ведает слепой о том,
Что лабиринты есть и шири.
И служит пусть ему поводырем
Плач опечаленных валькирий.

Забытому на дальнем рубеже
Полынь да будет солодом и хлебом.
И пораженье в возгласе победном
Провиснет паузой: еще-тире-уже.

* * *
В текучести портьер, в их тяжести и складках,
Подсвеченных луной, застыла тайна сна.
И в яблоке, что тень отбрасывает кладкой, ─
Незыблемость камней, законченных до дна.
А чаша ─ монолит. И в ней кусочек неба,
И нечто, что душой зовется, и при этом
Отторгнутость теней и приближенность света
Такие, что в прыжке ─ из плоскости в объем.
Да будет свято то, что есть, и то, что было,
И будет вновь дышать на девственных холстах
Не оторваться ─ так ─ зрачок уже набила
Оскомину жар-птица в застывших облаках.

* * *
Зима ли, осень ─ не поймешь,
Как скуп на краски и оттенки
Январский дождь ─ колючий, мелкий.
Болят от сырости коленки
Деревьев ломко и насквозь.
Меня от скуки защитит
И от погоды пересудов
Оконный щит,
И звон посуды.
И чай имбирный от простуды.
Я замолкаю он ─ налит.
Вот чаепития обряд
Идет к развязке,
Книги в ряд
Все ─
Рассчитались по порядку.
А выбор будет свеж и сладок,
Когда они заговорят.

* * *
Давай устроим с тобой пир
Не на весь мир, а на весь дворик.
И все, что Бог пошлет ─ удвоим
И стол из досок сотворим,
Что пахнут горькою смолою,
Легендой древних усачей,
И позовем былых друзей
Со всей их светлостью былою.
Забудем мрак и морок дней,
Не наступивших только в дальнем
Отсеке ─ памяти проталин,
Где свет ─ левей, и свет ─ правей,
И тост за тостом, им числа
Не счесть ─ польются безотказно,
И превращая будни в праздник,
Прольются песней купола.

* * *
Постепенный уход от тебя
равносилен продлению боли.
И для лобного места приемлем один приговор.
Апелляция не принимается, как анаболик.
Я молитвой твержу ─ будь готов,
будь готов, будь готов.

Надо выйти из круга, что горло сжимает и веки
Тяжелит от наплыва оттаявших материков.
Научиться ходить, чтоб дойти
до ближайшей аптеки
За пределом тоски, если к этому ты не готов.

* * *
Обреченный вздыхает легко
от забвенья травы пыль и копоть.
Как от райского яблока плоть откусивший едва.
Он услышит сквозь сон
приглушенный подковами цокот,
И осядут на сердце соленой пыльцою слова ─
Ты усни и забудь о былом
и дай клятву принять все разлуки.
Всех прости и прощенья не жди,
в поцелуе сложи
Отречения голод и вечную жажду поруки.
И в глаза загляни. где закат, замерзая, дрожит.

* * *
Время больших любовей прошло,
И маленьких ─ тоже.
Все, что смеется и плачет ─ укрой рогожей.
Все, что трепетно. Невесомо
под сердцем таится ребенок.
Не обнажай мимо идущим жестом
и звуком громким,
С собой унеси в пропасть безвременья.
Если
Все растерять, что останется вздоху последнему?

* * *
Обещан мир, в котором быть бы миру,
Как дважды два четыре, а не пять.
Он дремлет в ожиданье, ковоиру
Настанет срок ─ его не удержать.
Он будет ждать, когда утихнет ветер.
Прольет чернила вечер, и тогда
Ночь распахнет в полнеба черный веер,
Закатится четверг, взойдет среда.
И кисть раскрасит небо темно-синим,
И в середине точкой, нет желтей,
Проклюнется цыпленком безобидным
Подсолнух в оперении лучей.
И скажет Авель Каину: «Простимся,
Пока рассвет, безлюдие дорог,
Пока пророк безумный не родился
И жалостливо жало ─ ты продрог?
Дай мне обнять тебя. Я слышу отзвук,
Гул, ропот, рев звериный, шелест трав.
Смотри, две лодки по небу бок о бок
Плывут, от бесконечности устав».

P.S. Сборник “На расстоянии шепота» завершается стихами, которые Леночке посвятили одесские поэты, любившие ее. Я не успел написать свое посвящение в дни, когда формировалась книга. Поэтому прилагаю его сейчас.

Лене Миленти

* * *
… А из тайн, воссоздающих нас,
Две всегда волнуют мир огромный:
Первый крик рожденья мы не помним,
И не знаем свой последний час.

Как тебе в заоблачную высь
Подниматься, растворяясь в блеске?
… Не касайся ветром занавески.
Отлетай легко. Прощай. Не снись.

Там в бесплотном царствии теней
Есть покой? А боль там ощутима?
Там ли спрятан ключ непостижимой
Третьей тайны, что других важней?

Вечная, она невдалеке.
Мы в миру зовем ее любовью.
Ты не с ней ли там накоротке?
Будешь синей жилкой на виске,
Самородком гальки на песке,
Томиком стихов у изголовья?

Или струнной песней менестреля?
Как там: на неведомом пути?
…Отдохни и снова приходи
Сокровенной тайной колыбели.