«Так кто же я теперь? Кто я? – хочу вспомнить! Я должна вспомнить.»
Л. Кэрролл

Страх – координата времени и пространства.
О.Мандельштам

 

Роман «Луша» Карины Кокрэлл-Ферре – это удивительная сага, охватывающая почти целый век семьи Уэскеров, британцев, приехавших в 1934 году строить социализм в СССР. Ханна – из семьи Фогелей – беженцев после жестокого погрома в Кишинёве в 1903 году, построивших трудное благополучие в эмигрантском районе Лондона. Кристофер – кембриджский растениевод, представитель английского верхне-среднего класса, порвавший с семьей и охваченный верой в социалистическое будущее.  И родившаяся в Кембридже Алиса, увезенная в СССР трехлетней.

Это роман о любви и ненависти, о страшных событиях, выпавших на долю семьи и народа, о тюрьмах и лагерях, о детях, не знавших и никогда не узнавших своих родителях, о том, что справедливость была невероятной редкостью, а месть считалась нормой.

Автор ставит перед собой непростую задачу – передать эволюцию жанра, соединив роман-катастрофу с романом-трагедией личной травмы. Ему предстоит объединить личный страх героинь и страх целого поколения, прошедшего через глобальную катастрофу сталинских репрессий и ГУЛАГа.

Правда об этих страшных днях звучит в произведениях многих писателях, и в разговоре о романе будет упоминаться Шаламов – «летописец ГУЛАГа», и   Евгения Гинзбург с ее биографическим романом «Крутой маршрут».

В центре–судьбы трех женщин разных поколений одной семьи –Ханна, Татьяна и Луша, бабушка, дочь и внучка.

Они воспитаны в разных обществах и даже странах, противоречивы, отчаянны, фатальны, правдивы, трогательны в своих глубоко запрятанных чувствах любви и нежности, что помогает выстоять там, где распадаются на части истины и идеалы, казавшиеся цельными и незыблемыми.

Надежда оживает только в судьбе Луши, связывающей героев и эпохи романа.

Автор предлагает своему читателю понять черты героинь на основе их личных, порой исповедальных мыслей, чтобы увидеть между ними генетическую и поколенческую связь.

Пересечение судеб, любовь и вера приводят в движение весь этот маховик истории длиною почти в век.

С зеркальной точностью все беды повторяются в судьбах Ханны и Татьяны, надежда оживает в судьбе Луши, и только судьба по праву ставшей равноправной героиней на страницах романа девочки Алисы из бессмертной сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» остается счастливой в веках.

Поражает насыщенность текста, переполненная реминисценциями с использованием явных и неявных цитат и взгляда, все время направленного в прошлое.

Мир, который страшен в своей реальности, мир исковерканных женских судеб, мир женской прозы ГУЛАГа – ярчайшие страницы книги.

Внутренняя энергетика текста такова, что эти моменты становятся оглушающими, они страшны и абсолютно реальны. Это не толкование исторических событий, это сама история встает из праха на страницах книги. Но как далеко еще до того «воскрешения лиственницы», о котором писал Шаламов.

Карина Кокрэлл-Ферре смотрит на мир глазами своих героев, а открывает нам значительно больше, чтобы мы могли увидеть, как в калейдоскопе, все пересекающиеся картины и понять, что девочка в красной шапочке из далекого 37-ого года и оранжевый апельсин в «стеклянном доме», о котором будет сказано позже, открывают нам, читателям, не просто детали, они открывают нам Судьбу.

В самую сущность саги переносит узкая, зыбкая дорога боли, горя и размытой надежды, что сродни слову «нонсенс», столь характерному, когда речь идет о Льюисе Кэрролле. Вот одно из объяснений, почему на страницах Саги появляется еще одна героиня – из сказки великого Кэрролла. По словам литературоведа Н. М. Демуровой «сказочная история Л. Кэрролла об Алисе – едва ли не единственный пример произведения, написанного первоначально для детей и «узурпированного» впоследствии взрослыми» [Демурова 1991]

Она становится символом-противовесом на страницах романа, где история пишет свою Гернику кровавыми красками времени и оставляет возможность чуда в страшном мире, где невозможен счастливый финал, где стерты грани между Добром и Злом, и безумству противостоит проходящая через всю вековую историю романа фотография в тайнике.

Туго стянутая пружина сюжетной линии саги иногда лопается, и время разлетается на куски, пересекая человеческие судьбы. Писателю удается сложить их из осколков в общей точке – на этом строится сюжет и держится читательский интерес

Мы идем по трудной и извилистой дороге вместе с героями. И, как в любой саге, нам важно прийти к началу уже с новым пониманием – войти в ту же реку, текущую среди «домов, растущих из воды» к дому на старой фотографии, что так старательно прятала Таня Речная, одна из героинь романа. Очень важно ничего не пропустить в этих хитросплетениях разных времен и судеб, иначе не сложится наша мозаика.

В сознании героинь сливается настоящее и прошлое, реальное с иллюзорным.  Их двусторонний взгляд из разных времен и их метафорических двойников, дают полную картину реальностей, наложенных друг на друга.

Так складывается стержень романа.

Карина Кокрэлл-Ферре в своем произведении ушла от привычного взгляда на проблему происхождения Зла, сделав акцент на проблеме изменения личности в разном времени и пространстве, зачастую пользуясь приемами непрямого высказывания и исповедальной прозы. Поэтому родилось произведение, написанное прекрасным языком, многожанровое – жесткое, со смесью мистики и жуткой правдивости, драмы и притчи, с такой степенью психологизма, что читателю долго не получится выйти из этого очерченного круга после финальной точки.

Время в саге является полноценным героем. В тюрьме у Ханны буквально отнимают даже время, поместив ее в полную тьму сенсорной депривации. Но явившийся ей в бреду дед Аарон, часовщик, помогает Ханне самой стать инструментом отсчета Времени, то есть выживание в невозможной ситуации подчас кроется в мощном внутреннем ресурсе, о котором человек не подозревает. Время  останавливается и запускается в каждой части, уточняется перед каждой главой, связываясь с судьбой одной из героинь. В водовороты этого противоречивого, произвольно текущего времени, погружает нас автор. Особая оптика закрепляет в памяти читателя отдельные этапы жизни героев, наложенные друг на друга.

Погром в Кишиневе – школа и первая встреча с девочкой Лушей – Англия, где зарождается любовь героев романа – родители Луши – девочка с фотографии и ее метафизический двойник-Женлаг, куда забрасывает героиню трагическая судьба; затерянная долина в Казахстане; уход под воду полумифического, как Китеж, Города-сада, место начала и конца – утраченные иллюзии – смерть и возрожденные надежды.

Организующий принцип романа в том, что он ведется не только от имени повествователя, но и от лица каждого из героев в разное время. Чередование этих точек зрения с использованием внутренних монологов становится еще одним стержнем, на котором строится сюжет. Так автор раскрывает личности героев, имеющих свой хронотоп времени и пространства, и так расшифровываются ответы.

Знакомство с героями автор начинает с Луши Речной, перенося читателя во времена, которые многие из нас еще помнят.

«16 сентября 1972 года изменило жизнь всех героев романа…»

«Пропавшая Лушка», как называли девочку в школе, оказалась вовлеченной в цепочку важных событий.

Девочка хочет попробовать невиданных фруктов, завезенных в школу по случаю небывалого – приезда в школу шахини Ирана. Но Луша «неблагополучная», в оцепленную школу ей нет входа.

Однако обманом оказавшаяся в школе Луша на безупречном английском, что самое странное, вдруг отвечает на вопрос шахини и получает приглашение приехать в Тегеран. Нет впечатляющего «зачина»-пролога с восклицанием: «Ах!», поскольку любителя современной прозы уже трудно привлечь рассказами о неумелости чекистов, прозевавших проход Луши в школу, о ночных совещаниях в Управлении безопасности, где вырабатывается стратегия, как не допустить утечки собственных ошибок «наверх».

С этого момента история семьи Речных попадает под пристальное внимание органов, и надо найти «заговор» во всей истории.

Ничего нового не происходит, пока автор не совершает резкий нарративный поворот, и сюжет начинает раскручиваться совершенно с неожиданной стороны, к неожиданно появляется героиня, которая станет связующим звеном между главными героями. Таким звеном оказывается девочка Алиса из знаменитой сказки Льюиса Кэрролла, и благодаря этому происходит «втягивание» сказки в серьезный текст.

В руки Луши случайно попадает Книга для того, чтобы никогда с ней больше не расставаться.

«Эта книга про сейчас или про давно?» – спросила Луша библиотекаря.

«Это про всегда» – Лариса Семеновна вдруг подумала, что дала правильный ответ…

С этого момента в трудные минуты жизни Луши Речной оживает Алиса из сказки как её альтер-эго. Луша становится человеком, которому удается победить страх.

Но какое же отношение великий Кэрролл имеет к событиям 1972 года в городе Вороже?  Его Алиса, как чуткий камертон, резонирует с нашими героинями. Контраст?  Не думаю. Скорее, отсвечивание и резонанс. Перепутье героинь на страницах Саги совпадает во многом с приключениями Алисы.

«Деревья обступили Алису, будто угрожая и заслоняя ее, и Алиса стала прозрачной и исчезающей. И все просвечивало, как сито»

Л. Кэрролл «Алиса в стране чудес»

Это зашифрованный код, и хочется найти к нему ключ.

В авторских методах писателя много необычного. Сага построена по принципу «качелей» между реальностями. Незримое, но осязаемое присутствие героини бессмертной сказки становится источником внутренних сил героини для противостояния злу.

Прием первый и, на мой взгляд, самый важный из всех –погружение читателя при помощи деталей в осязаемую, достоверную реальность быта, среды и обычаев –то советских, то Британии тридцатых, то страшного Женлага, успешно достигая сопричастности читателя.

Например, такая незначительная подробность как диалог уборщиц в детдоме, стирающих пыль с бюста Сталина.

«… – Слышь, ты тряпкой то по лицу не вози… Это ж товарищ Сталин, а ты –тряпкой… По лицу!

– Я же как лучше хотела, только паутину смахнуть…

– «Как лучше»! Как лучше – нам со своими тряпками от вождя б-то подальше шуровать, а то как увидят…»

Ещё один авторский приём связан с введением в каждом новом эпизоде вроде бы случайного второстепенного лица, важность которого обнаруживается позднее.

И, наконец, значимый и часто используемый прием – прием обратной связи. Возвратившаяся в свой старый дом Ханна сразу достает из схрона все спрятанное перед арестом. Так героиня переносит свое метафизическое прошлое в реальное настоящее.

Важные линии в романе – исторический путь России ХХ века, страны, где происходят главные события. Время построения «цветущего социализма», город-сад куда едут за тем, чтобы увидеть воплощенную мечту английские коммунисты, герои повести – Хана и Кристофер Уэскеры с дочкой Алисой и друзьями

Важный нюанс, который удалось увидеть в романе не с первого прочтения: сюжетная и языковая неоднозначность объединяют свои усилия, и установка на двойственное прочтение текста становится важнейшим организационным принципом его построения, причем не только в образах главных, но и второстепенных лиц. Например: когда главы сегодняшней реальности вдруг укрупняются воспоминаниями прошлого. Включается другая оптика, которая является точкой отсчета сиюминутного события.

Из настоящего, в котором читатель знакомится с Лушей, мы переносимся в детдом, где выросли родители Луши, Татьяна и Николай – дети семей врагов народа. Девочку привезли в детдом после ареста родителей и обрили наголо. В таком виде ее нельзя было узнать, но уничтожить память не получилось.

Прием переадресации героинь от одной к другой становится сюжетным ходом романа. В тексте такая переадресация помогает «расшифровать код», где реальность оказывается гораздо страшнее изображённой в тексте.

Важнейший из примеров такого приема переадресации, – от Татьяны реальной к ее двойнику, рожденному снами и галлюцинациями, и наоборот.

Главное в описании Татьяны и Алисы Уэскер ее детства – то, что этот рассказ проходит через два мира – реальный и иллюзорный, представленный воспоминаниями и размытой фотографией. Через эти два мира прорывается третий голос как их противовес, не позволяющий потерять надежду. Это голос девочки Алисы из сказки Кэрролла. В точке пересечения миров и рождается надежда.

Татьяна (Алиса) наиболее уязвимая из всех героинь романа. Двойное восприятие реальности, постоянный переход ее сегодняшней кстрашному прошлому так и не позволил отделаться от страха, съедавшего ее всю жизнь. Зло, безнаказанно творящееся вокруг, не позволило ей подняться, все искупляющая любовь не помогла, страх за мужа и дочь сил не прибавил.

Проблема трансформации зла под влиянием общей идеи в романе поднята остро, и, как одна из главных, пронизывает весь текст саги.

 

Через оптику автора мы видим трансформацию личности Татьяны.

Фотография – единственное, что осталось от ее семьи, случайно попавшая к ней в руки, становится точкой отсчета и превращается в проклятие, полностью изменившее ее жизнь. Вожатая Зоя – страшное порождение времени – публично отказавшаяся от своих родителей, погибает по вине Татьяны, пытаясь отобрать фотографию.

 

Погибшая Зоя становится для девочки с ее неокрепшей душой исчадием ада, и на всю оставшуюся жизнь в ней поселяется страх. С этого момента двуемирие занимает прочно свое место в пространстве текста, и вся дальнейшая жизнь Татьяны будет делиться между ней, реальной Татьяной Речной, и метафорическим двойником из ее иллюзорного мира, порождённого страхом. Так создается новая параллельная реальность.

Детство осталось в закоулках памяти взрослеющей девочки, и его образ не рассеялся временем (зелёная сумочка её мамы – один из таких образов).

Лишенная любящих родителей, дома, родного языка и среды, с обритой  головой Таня-Алиса должна забыть все, даже свое имя.

В детдоме она встречает мальчика Николая, чудом спасенного его бабушкой Лукерьей. Бабушка сумела столкнуть его в лесу с подводы, на которой везли раскулаченных, пока не видел конвой.

Николай усердно учится главному необходимому умению в детдоме для «врагов народа»: забывать «Не буди лиха, не вороши снег: вдруг под ним берлога. И пойдет на тебя, встав на задние лапы и оскалясь, разбуженный шатун – собственная память…»

Так стал Колька еще одной выбритой головой многоголового существа.

А может, для Татьяны необратимое случилось гораздо раньше, когда Зойка, пытавшаяся ее разоблачить, замерзла и погибла? Тогда ее мир рухнул, и отчаянно захотелось стать той девочкой из детской сказки, провалившейся в кроличью нору.

«Татьянина память распадалась, разлеталась как шарики блестящей ртути из разбитого градусника. Эта разорванность памяти извела, измучила…»

В ее сознании происходит постоянная путаница, когда она сама и ее метафизический двойник все время меняются местами, и даже любовь Николая ничего не изменила в природе страха нашей героини.

В ней навсегда поселились два чувства – подспудное чувство вины и мучительное желание понять, кто были эти двое с фотографии, втайне отданной ей врачом детдома, Аглаей Олеговной.

«Нужно было либо все забыть, либо все вспомнить. Все забыть она не могла. Значит, оставалось все вспомнить»

В тексте прорываются символы страха: побритая голова, боязнь открыть истину доктору Мунку, невозможность рассказать всё Николаю, но особенно впечатляет сцена в кинотеатре, где идет фильм «Мост Ватерлоо».

«…и ожила ее преступная карточка. На экране возник мир, откуда наверняка пришла Семья в лодке, среди теремов, растущих из воды…»

Здесь стоит сделать отступление.

Трагическая история невозможности в фильме «Мост Ватерлоо» – вызывает у Тани иллюзию «узнавания» родителей с фотографии.  В ее крике в кинотеатре прорывается отчаяние безнадежного сиротства. История Мойры и Роя в знаменитом фильме Мервина Лероя. Видя, как Мойра прощается с Роем, плакать будут все. О чем же думала Таня, сидя рядом с Николаем в кинотеатре? Своим вторым, иллюзорным зрением она увидела мать и отца с фотографии, глядя на героев фильма. Ее крик в кинотеатре – «Мама!» – прогремел взрывом в голове, в тот момент она поняла, что это история обреченности. Понял и Николай, по-своему понял: «Все они подранки…»

Эти второстепенные линии становятся главными, они вписываются в сюжетную канву романа, и небольшой интертекст режет по живому, обнажая боль.

Смерть Сталина совпала с началом их семейной жизни с Николаем, – они не понимали, как жить дальше.

«Это и был провал, с рваными краями и осыпающейся землей, в который она сорвалась и бесконечно падала вниз, никогда не достигая ни дна, ни света…»

Страх поселился в ней прочно после рождения Луши, перерастая в опасения за девочку. Только алкоголь мог помочь их заглушить, усиливая иллюзорность событий, происходящих в ее сознании, в воспоминаниях о том моменте, когда ее оторвали от отца, и о страхе, заставлявшем прятать фотографию в детдоме в бюст Сталина, а позже – в тайнике в квартире.

Но не алкоголем единым: оставалась вера, внушенная в детдомовском детстве – в незыблемость устоев и великого Сталина. Веру всячески поддерживал в ней муж Николай, считавший, что только помощь товарища Сталина помогла Тане спастись в больнице от пневмонии.

Пытаясь по-своему защитить дочь, подспудно чувствуя ее «инакость», Татьяна старается сделать ее «как все» –постригла Лушу под ноль, как когда-то и ее: бритые головы одинаковы и лишены индивидуальности, чтобы не узнали. В мире, где выросла Татьяна, самое страшное – выделяться из общей массы.

На глазах дочери мать превращалась в своего двойника, в ней открывалась бездна.

Исчезновение Луши становится еще одной из точек отсчета в романе. Отсчет времени и последовательность событий в тексте завязываются на дни с момента исчезновения Луши.

Доктор Мунк, все понимающий психиатр, сам бывший узник ГУЛАГа с леденящей историей, ни своей пациентке, ни себе помочь не может, только на время заглушить ее память метафорой бесконечного горя  («словно не вода лилась на голову, а память»).

Здесь, в больнице, в состоянии токсической комы, когда она видит лица далеких и любимых, с Татьяной происходит важнейшая трансформация: она становится Алисой. Героиня возвращается в свою главную точку отсчета, когда еще не было страха: до ареста родителей и до детдома, видит празднование Нового года в оранжерее.  Она обретает свое настоящее имя, возвращает свою индивидуальность. Здесь опять повторяется кэрролловский прием бегства от реальности.

И снова мы возвращаемся к понятию «нонсенс», но не в значении бреда и бессмыслицы, а в значении того, что он переворачивает наизнанку все обычные жизненные связи. Эти моменты четко выводит автор, используя героиню Л. Кэрролла как действующее лицо в романе. Так же, как в сказках, каждая из деталей вводит свою тему, подвергая осмыслению исходный образ.

В разговоре о романе стоит коснуться темы второстепенных героев, без которых нельзя представить себе сюжетную линию этого произведения.

Их много, и у каждого своя роль. Появление второстепенных героев усиливает драматургический конфликт.

Один из второстепенных, казалось бы, образов проходит красной нитью через весь роман – это врач-психиатр, доктор Мунк.

Его присутствие в романе неслучайно, он дает возможность лучше раскрыть самый сложный и противоречивый образ саги – Татьяну и причины ее отчаяния, которое отдается болью так, что читатель его «слышит».

Неслучайна и ассоциация фамилии психиатра с великим художником двадцатого века Эдвардом Мунком и его картиной «Крик» – охваченный ужасом человек – один из самых узнаваемых образов в искусстве ХХ века. Врач в ГУЛАГе, Мунк, сознательно изменяет клятве Гиппократа, приговаривая и казня.

Личность Мунка как врача-психиатра в романе интересна не только тем, что помогает высветить образ Татьяны. Она косвенно возвращает читателя к вопросу воздаяния за зло.

Жестокость за жестокость – потрясающей силы описание. «Смысл лагеря в том, что он цинично меняет все социальные и моральные знаки на обратные…» (Шаламов). В романе не идеализируется ни один из героев.

Замечу, что происходящее в фильме «Мост Ватерлоо» тоже можно рассматривать как череду случайных совпадений. Карина Кокрэлл-Ферре прибегает к тому же приёму, создавая иллюзию «случайных» совпадений в жизни героев, чтобы ярче раскрыть их образы. В некоторых сценах автор выводит себя из тени, занимая место рассказчика.

Это сцены, где Карина Кокрэлл-Ферре не может скрыть восхищения поведением своих героев или, наоборот, неприятия происходящего, сцены, где на поверхности лежит чувство прозаического ритма, нежность в описании и… жестокость.

На глазах читателя время начинает обратный отсчет, история продолжает раскручиваться, приведя нас в Англию 30-ых годов ХХ века, где все начиналось с истории семьи. Условно можно назвать его временем Ханны.

Вот оттуда, из детства Ханны, начинается история совпадений с героиней сказки «Алиса в стране чудес». И прежде, чем открыть самые страшные главы романа, стоит вернуться к этим совпадениям, чтобы понять, почему они так важны для раскрытия образа Ханны.

Главная из них – заснувшая на берегу девочка.

Интуитивная аллюзия, нам видится, в том, что сделав девочку Алису из сказки полноправным героем саги, автор  показывает, что в Чудесном саду, куда попадает героиня сказки   нет места стройным аллегориям, там царит хаос и произвол.

– А где я могу найти кого-нибудь нормального?

 -Нигде,- ответил Кот,- нормальных не бывает.

Ведь все такие разные и непохожие. И это, по-моему, нормально.

                                                   Л. Кэрролл «Алиса в стране чудес»

Это и есть параллель Чудесного сада из сказки с «садом мечты», в который устремились герои романа из Англии в поисках «настоящей жизни» в сталинской России.

Девочка из сказки становится единственной связью между остановившимся временем и изломанным пространством. Но – каким временем и каким пространством?

Этот прыжок во времени, словно в кроличью нору, проходит через замкнутое пространство, захватывая по пути историю, написанную в Англии в XIX веке и ставшую мировым путеводителем в мир сказок, через страшные беды одной семьи, заканчивающиеся судьбоносной встречей взрослой женщины с ее прошлым.

Я уже упоминала о том, что в сказке главным действующим лицом, можно сказать, «могущественным персонажем», является английский язык. Алиса, а с ней и автор всматривались в глубину смысловых выражений и только обыгрывали их. Эта игра с языком является «философской игрой». Именно она лежит в основе метода Кэрролла,

Но и в саге Карины Кокрэлл-Ферре  язык играет важнейшую роль, он один из героев романа. Язык в романе абсолютно индивидуален, оригинален, неожидан и безошибочно узнаваем.   Автор может не только  создать осязаемую картину и целую историю из одной строки, но и  без фальши авторского «вмешательства»  передать высказывание персонажа, органичное его характеру и опыту.

Важнейший момент в романе – предельная честность и откровенность Карины Кокрэлл-Ферре, обращенная к читателю.

Интересны метафоры обритой головы (метафора страха), затопления Города-сада, заброшенного, но полнящегося памятью. Что это – предупреждение о неминуемой расплате за содеянное зло? Или мифический Китеж-град, опускающийся в воды, чтобы сохраниться, сберечь свои ценности, охранить их от идущего по следу врага? Или вот ещё тарелки Ханны, которые она выставляет в своей квартире в затопленном городе –воспоминания о их семейных завтраках с Кристофером и дочкой Алисой в Лондоне.  Все эти метафоры и скрытые аллюзии – безусловная удача автора. Снята догматическая трактовка событий, и из всех этих случайных-неслучайных фраз сплетается собственная канва повествования.

 

Современность в романе пристально вглядывается в историю.  Автор мучительно ищет ответы на вопросы – как общество и мир могли допустить происходящее?

Л. Андреев ответил на этот вопрос – «так было и так будет».

Кроме переклички с Л. Андреевым и В. Шаламовым, автор как бы ведет скрытый диалог с несколькими авторами. Частые отсылки к роману Гинзбург «Крутой маршрут» неслучайны, именно потому, что книга автобиографична, она – «крутой маршрут» жизни самого писателя Евгении Гинзбург.

…вспомнила вопрос Васи (писатель Василий Аксёнов – прим. автора): «Мамуля, а какой самый хищный зверь на земле?» Я не ответила ему, что самый хищный зверь – человек.

Вера прогрессивной интеллигенции привела к тому, что лучшие ее представители сгинули в лагерях.

В плену губительной иллюзии, когда смешались до полного неразличения добро и зло оказываются все – от шекспироведа Анастасии до аристократки Камиллы, знакомой Бернарда Шоу, празднующей день рождения в обществе Вирджинии Вульф.

Но охваченные идеализмом отметают все, что может открыть им глаза на происходящее в СССР и усомниться в своей вере в «общество светлого будущего».

Уже вовсю протоптаны дороги в ГУЛАГ лучшими представителями интеллигенции, уже переполнены тюремные камеры.

Зыбкость, расплывчатость, раздвоенность в сознании героинь романа полностью вписывается в подтверждение сюжетного замысла автора – реальность против иллюзорного прошлого.

Как предупреждение видится Ханне сон-притча.

Ночью, когда их качало серое лоно Северного моря, Ханне приснилось, что мама стоял в каком-то хлеву, как изображают рождественский вертеп, по полу которого, устланному соломой, ползало множество голеньких младенцев. Мать растерянно улыбалась ей и говорила по-русски:

– Принеси же им одеял. Им холодно.

А когда один из младенцев подполз к ней и поднял лицо, она всмотрелась и отшатнулась: лицо было морщинистым, старческим…

Сильнейшая метафора, рожденная сомнениями, предчувствие будущих событий. Сон, как вторая реальность, где проживается жизнь в другом мире, но время покажет, что этот мир становится жуткой, кошмарной правдой.

В постоянном перемещении времени и места, от времени лагеря реальной героини Ханны к ее двойнику из прошлого, возникает осознание ужаса происходящего, поскольку начало двойственности диалога героини с двойником – это путь раскрытия её личности. Зло с большой буквы, почти мистическое в своей необъяснимости. Чудовища с человеческими лицами с картин Босха, когда история пишется красками, только не на холсте, а в жизни.

Эпическая сага предполагает встречи героев на перепутьях судьбы, и автор не уходит от традиции.

Врач детдома Аглая Олеговна оказывается врачом в лагере, куда попадает Ханна. Здесь Ханна встречается с Камиллой Эшли и услышит ее страшный рассказ:

Забрали уже всех наших и уже всех наших друзей». Но нам поначалу казалось, что с другими нет никакой ошибки, враги просто хорошо маскировались, а мы-то совсем другое дело. Когда стали арестовывать самых близких, самых верных, мы не знали, что и подумать. А потом вдруг наступило осознание, что берут всех, без разбора, что придет и наш черед. Но поняли это поздно…

Самые страшные страницы романа отведены детям в лагере. Злые и жестокие всегда вымещают свою беду на безответных. В детском бараке заключённая Анастасия, фактически спасенная врачом Аглаей, пытается учить детей добру, уберечь их жизни и души. Но бочки в сарае, куда складывали, как в морозильники, трупы умерших детей, похоронили ее веру. Она объясняла Ханне, как во времена военного коммунизма учила рабочих понимать Гамлета:

…И как они слушали!  Понимаете? Вот он, коммунизм. Это трудно объяснить. А сейчас, когда я увидела этих детей, все рухнуло. Не будет никакого коммунизма. Не может его быть, когда стоят в нашей стране эти три обитые железом бочки в сарае. Они все перевешивают, эти бочки…

Моменты эти страшны для читателя, но ведут к осознанию главного: и в лагере находились люди, которые могли учить детей делать выбор, а правильный выбор – путь к свету и свободе.

Ханна читала по памяти детворе сказку «Aлиса в стране чудес», и казалось ей, что маленькая Алиса, ее дочка, смотрит на нее с дальнего угла кровати.

В точке пересечения этих миров снова рождается надежда. Ханна пыталась подарить детям хоть кусочек вырванного у них детства. В их жизни появились герои сказки: Безумный шляпник, Синяя гусеница и Черная Королева.

Ребенок – это центр уязвимости, и ради своих детей мамы в лагере шли на все. За лишнюю кружку воды занималась проституцией мама Венички Зотова, поскольку у сына был диабет. И она довезла его до лагеря живым.

Нет никакой борьбы добра и зла. Кроме зла вообще нет ничего, но все дело в том, что в его основе заложено самоуничтожение. Наступает момент, когда оно направляет энергию разрушения на самое себя, как Урборос… и пока зло самоуничтожается, у нас появляется возможность передышки… До следующего обострения…

Страшная философия, но она абсолютно созвучна тому, что мы читали у Осипа Мандельштама: «Центробежная сила времени разметала наши венские стулья и голландские тарелки с синими цветочками. Ничего не осталось».

Ср.

«Три тарелки выставляла Ханна Уэскер на потемневшую доску, служившую ей столом…»

Вид трех тарелок внушал ей надежду, детали становятся вещими. Она вернулась в Ворож, нашла развалины их старого дома и ждала Кристофера и Алису, веря, что дочь вспомнит рефрен: «Всегда возвращайся на то место, где потерялась, и тебя найдут…» В ее схроне все было на месте, но главное – сохранились фотографии.

Ханна поняла, что ей повезло выйти из леса забвения, как Алисе из сказки. Она ждала, но никто не пришел.

У Ханны больше не оставалось сил вставать со своей скрипучей кровати. Ее болезнь называлась «бессмысленность». Она пролежала так день или два и понимала, что сознание –это временная трудность, которая скоро пройдет. Огня она больше не зажигала…

По всем законам реальности не могло быть никакой встречи, но у художественной реальности своя достоверность.

В момент ее полного отчаяния, в заброшенном ночном саду послышался плач.  Где-то недалеко плакала девочка.

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у царских врат,

Причастный тайнам, плакал ребенок

О том, что никто не придет назад… (А . Блок)

Читатель еще не видит замыкания круга, но слова Алисы из сказки уже находят подтверждение: «Куда мне идти?» – «Это зависит от того, где ты хочешь оказаться».

Итак, что именно автор говорит нам, сегодняшним, о нас сегодняшних и о том мире, в котором мы живем сегодня?

Роман о невозможности вернуть утраченное и о людях, чью судьбу перемололо вмешательство чужой злой воли. А история продолжает двигаться по кругу и в затопленном городе, под неусыпным взглядом полицейских, того же полковника Клыкова, с которым мы встретились на первых страницах романа, подходит к своему финалу. Клыков  в должности полковника и руководителя городского Комитета госбезопасности руководит сверхсекретной операцией по поимке семьи Ханны… «Кто измерит меру страданий людей подобной судьбы? Нет такой меры, но об этом надо рассказывать, как рассказывать о жизни вообще», – писал Шаламов.

 

История будет неполной, если выпустить из виду эпизод приезда в Ворож из Лондона брата Ханны, Джона, вот уже много лет разыскивающего пропавшую в СССР сестру. Он прибывает в канун Нового, 1991-го года… Круг замкнулся.

И так хочется верить, что этим героям суждено всё-таки отыскать тот самый зеленый листок надежды, о котором писал летописец ГУЛАГа

«И душа воскрешает для добра и смысла, словно мятая, изломанная ветка колымской лиственницы» … ­– Варлам Шаламов

 

Литература

Демурова Н. М., ред. / Л.Кэрролл «Приключения Алисы в стране чудес. Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье». 2-е стереотипное издание, подготовила Н. М.Демурова.М, «Наука» 1991 год.

 

 

One Response to “Римма Нужденко. «Выйти из леса Беспамятства». О романе Карины Кокрэлл-Ферре «Луша». Опыт прочтения прозы.”

1. Игорь says:

   September 5, 2025 at 2:23 am

   Рецензия огромная и чрезвычайно подробная .
   Спасибо за кропотливый труд .

   Reply