Гамак раскачивался плавно
и пальма мачтою скрипела,
и цапля белая на мачту
косынкой белою взлетела,
и берег плыл, песочных замков
кварталы проплывали мимо,
совочки, вёдра, стулья, чаши
несли на берег пилигримы,
и строили свои чертоги
монументально, терпеливо,
их каждый раз смывало море
волной вечернего прилива…
Но новым утром вдохновенно
они несли на берег чаши,
и снова башни возводили
ещё старательней и краше.
Рассыпав по ветру кудряшки,
меж лодками играли в прятки,
сыпучим золотом фонтанов
летел песок, прилипший к пяткам.
А мы на них смотрели с моря,
а мы всё дальше уплывали,
и забывали вкус восторга,
и вкус надежды забывали.
Нам иногда хотелось снова
в их гавань синюю вернуться,
но мы болтались в океане,
искали, где бы нам приткнуться,
мы больше не были готовы
с нуля отстраивать утрами
свои разрушенные жизни,
волной смываемые храмы.
Мы им сплетали из травинок
ночами нитки оберега,
и строили для них из песен
ладью последнего ковчега.

 

* * *
Выжившие из ума,
Выстроившие терема,
Из которых самый большой – тюрьма,
Самый светлый – тьма.

Сидящие у стола,
На котором кипит смола,
Липнут локти, в бровях зола,
Чем-то красным обмазаны зеркала.

Из каждой комнаты – чёрный ход,
Но не выйти, норов уже не тот,
Ходы-выходы чёрный забил народ,
Вылетая хлопьями в дымоход.

За каждым стулом торчит коса,
Хозяйка щурится искоса,
Пока не выбрала, но уже за-
вязала каждому из них глаза.

А теперь – в прятки, от зеркала до угла,
Кому же яблоко со стола?
В руке – жало, жужжит пчела,
И масло Аннушка пролила.

 

ВОСКРЕСЕНИЕ

Открыть глаза, привыкнуть к свету утра,
Откинув пелену, ступить на твердь:
Песок, пыльца цветов душистой пудрой,
И бабочка, успевшая взлететь.

Увидеть городов остывший пепел,
Дельфинов мор, колодцев мутный ил,
И никого из близких, кто бы встретил,
Спасительной водою напоил.

Предчувствовать иудины объятья,
Не сбросить крест, врастающий в плечо,
Искать людей, и находить лишь платья,
Стоящие по храмам со свечой.

 

* * *
Когда самолёт взлетает, взрезая небо
острым ножом по немым облакам, бескровно,
стольких людей отрывая от плотной тверди,
плотность становится призрачной и условной.

Пол в аэропорту проседает топью,
окна текут стеклом, оседают в лужи,
только что были стены, куда-то делись,
не разобрать, внутри ты или снаружи.

Хвост самолёта похож на огрызок рыбы,
рыбу с привычным хрустом глотают горы,
лампочки на табло лебезят и гаснут,
тяжестью между рёбер гудёж мотора.

Пара секунд… и останется только это:
горки пирожных, башни бумажных стаканов,
перемещенье тележек, дождей, снегопадов,
войлок дорожек, бездомность чужих чемоданов.

Ангелы тянут всё дальше усталую рыбу,
рыба скулит и взбивает небесную пену,
чует неладное. Ноет в боку селезёнка.
Свидимся ли когда в безнадёжной вселенной?

 

НОВОГОДНЕЕ

Зима другая временами
Проглядывает сквозь завесу –
Овальный стол, накрытый к чаю,
Играет Армстронг, снег идёт,
Огни рассыпались на ветках,
Спешит на сцену балерина,
Ей руку подаёт Щелкунчик,
Фиалка зимняя цветёт.

Там мама шёлковые нитки
Привязывает к шоколадным
Конфетам из стеклянной банки,
Часы отстукивают степ,
Из залы звуки пианино,
Из кухни запахи ванили,
И кто-то воет за трубою,
Он безутешен и свиреп.

А рядом комната другая,
Она с крыльца видна получше,
Там мы с тобой! Там наши дети!
Они к морозным окнам льнут,
В обнимку с плюшевым медведем
Любимую листают сказку,
Они так долго танцевали,
Что скоро прямо тут уснут.

И мы ещё не знаем даже,
Что всех рассадят по вагонам,
Что поезда сойдут с маршрутов,
Пройдут по комнатам насквозь,
И всем придётся на уклонах
Сильней за поручни держаться,
А там, где оборвутся рельсы,
Держаться за земную ось.

И что маяк на кромке суши
Согнёт свою жирафью шею,
Чтоб мы тепла его коснулись,
Живое чувствуя в живом.
И что из труб печных повсюду
Вспорхнут оставленные книги,
И звуки музыки в ракушке
Схоронятся на дне морском.

И мы ещё не знаем даже,
Как будет чёрный чай невкусен
Без балерины и медведя,
В снегах затерянных теперь.
Но мы ещё не всё забыли,
Мы помним дом с высокой ёлкой,
И мы заглядываем в окна
И ищем крошечную дверь.