ИЛЬЯ РЕЙДЕРМАН ● ТЯГА К ВЕЧНОСТИ ● СТИХИ
Мир нужно захватить врасплох, –
когда он не готов, не скроен,
когда на холоде продрог
или же чем-нибудь расстроен.
Когда не смотрит в объектив
и не позирует парадно,
когда не очень-то красив,
когда одет неаккуратно.
Мир нужно захватить врасплох, –
вот дверь нечаянно открыта,
ну а за ней – то плач, то вздох,
иль просто судороги быта.
Вот жизнь, забывшая о том,
что есть Всемирный Соглядатай,
не одержимая стыдом,
(а что творит – хоть стой, хоть падай!)
Понять её – не в красоте,
не истине, не в миг полёта.
Но в повседневной суете –
увидеть истинное что-то.
И пусть он, мир, и плох, и лжив,
забыв о правде сокровенной, –
а всё же был живой порыв,
пусть очень краткий, пусть мгновенный!
Его бы только подглядеть.
Он между слов и дел, он – между
всего, что живо лишь на треть.
Но, значит, есть ещё надежда.
* * *
На этом свете всё исчислить
и все проблемы разрешить?
Живу ли для того, чтоб мыслить?
Иль мыслю для того, чтоб жить?
Жизнь – нерешённая задача.
И подглядеть нельзя в ответ.
И для чего же силы трачу,
коль смысла нет, ответа нет?
На первый взгляд – всё ясно, просто.
Нет времени на взгляд второй.
Корысти суетной короста
и цифр воинствующий строй.
Живи же, сам с собой не споря.
Но точность, логика, расчёт
несут нам радость или горе?
Считаем всё. Но жизнь – не в счёт.
Её живое чудотворство
умом житейским не поймёшь.
… Всё мысль да мысль. Её упорство.
Но мир – не схема, не чертёж.
О, голову руками стиснуть!
Отчаяться и не спешить!
Живу ли для того, чтоб мыслить?
Иль мыслю для того, чтоб жить?
* * *
Не выше, и не ниже я растений,
я только существо – не божество.
Любой цветок среди пустыни – гений.
Всё, что живёт – имеет естество.
Естественно оно – ибо на свете
есть в самом деле, – не жалея сил,
всю сущность вкладывая в формы эти,
пока огонь безумный не остыл.
Живая жизнь – живёт, не рассуждая,
живёт, как ей повелевает страсть.
…Но в нашем небе – птиц железных стая.
Но в нашем море – рыб железных власть.
Но в нашем мире – в проводах железных
запуталась крылатая душа.
К чему она? Забыв о звёздных безднах,
мы, по асфальту шинами шурша,
спешим. Среди железа и бетона,
среди пестро раскрашенных пластмасс, –
ты, робот, тычешь в кнопки полусонно,
да и живёшь, не поднимая глаз.
Чтоб, заглянув в глаза, не угадали
твою от нас скрываемую суть:
не человек! Из кремния и стали!
Да биомассы гаденькой – чуть-чуть.
* * *
Я паучок. Плету такую сеть,
чтобы ловить в неё отнюдь не снедь,
а то чего не выпить и не съесть,
но что на свете, слава богу, есть.
Я – на тончайшей нити паучок.
Нить – с облака. Об остальном – молчок.
Не смею ибо рассказать пока,
как я живу, держась за облака.
Пока люблю, и нет любви конца –
качаюсь возле твоего лица,
и, затаив дыханье – не спеши.
Молю – поосторожнее дыши!
* * *
Боюсь я, что какой-то рак,
ну а не рак – так просто рок,
жизнь обрывая просто так,
рванёт стоп-кран, нажмёт курок.
Ищи потом среди бумаг,
в пустых пробелах между строк:
что мог сказать – сказал не так,
а что хотел – сказать не смог.
Ветшает плоть и крепнет дух,
и взгляд всё больше смотрит ввысь,
и ловит ослабевший слух
тишайшее: поторопись!
Пока, как глину, мнёт рука
слова, чтоб смысл явить. Пока
строка, что пишется, – твоя.
Пока в ней голос бытия…
* * *
А ночь просторна, а душа упорна,
– и нужно штопать времени дыру.
Чтоб истины, никем не зримой, зёрна,
быть может, проросли, когда умру.
Так сон влечёт! Но лишь прикроешь веки –
провалишься в захламленный подвал.
И, хоть уснул, конечно, не навеки,
но книгу не дочёл, но мысль – проспал.
Нас усыпляет индустрия бреда.
А жизнь живая – выделки ручной.
Тот, кто не спит – дотянет до рассвета,
он свет во тьме, – не сгусток тьмы ночной.
Евангельское слышу слово «бодрствуй!»
Будь в мире духа – вечный космонавт.
Чтоб красота была среди уродства.
Чтоб правда ожила – средь полуправд.
* * *
День открыв, как новую страницу,
– сеять ли овёс или пшеницу?
Или заняться совсем не делом, –
мысль свою записывая мелом?
Да, записывая и стирая –
вслед за ней появится вторая,
а вдогонку, может быть, и третья.
В промежутках – только междометья,
в промежутках – знаки препинанья,
суета и споры, препиранья.
И когда в конце поставишь точку –
в камеру навеки, в одиночку,
в подземелье – знаешь, чем чреватом.
Где отдельным станет каждый атом.
День открыв, как новую страницу –
выпустишь ли мысль свою, как птицу,
на свободу, в голубую бездну?
Ей ведь в черепной коробке тесно!
День открыв, как новую страницу,
вдруг поймёшь, что время – измениться.
Выскользнув из нашей круговерти,
прежде, чем умрёшь, – уйти в бессмертье.
В мир, в котором, не глазеют – видят!
В мир, в котором не считают – мыслят!
Где не борются и ненавидят.
Всё не купят здесь – и не исчислят.
Где, житейским вопреки законам,
продолжают разговор с Платоном,
и, презрев любую неуместность,
мысль свою бросают в неизвестность.
* * *
Конечно, смерть придёт, накроет нас цунами.
Да мало ль что случиться может с нами?
Как муху нас прихлопнет чья-то длань.
Поднять ли руки вверх, сказав, что дело дрянь?
И принимать всё то, что неизбежно, –
с покорностью, за всё благодаря?
Но вот луч света в этой тьме кромешной:
меня прихлопнут – но живу не зря!
Живу не как травинка или птица,
не как летящий тополиный пух, –
не зря мне что-что снится, что-то мнится,
мысль озаряет, вспыхивает дух.
Когда в твоем сознанье полусонном
исчезнет объективности гипноз
поймёшь: мы, люди, по другим законам
живём, всё дерзко ставя под вопрос.
Есть мудрость жалкая, что накопили годы.
И есть звезда, что пляшет среди тьмы.
Закон природы и закон свободы
ведут войну. А поле битвы – мы.
* * *
У живущих во времени – нет бытия.
Бытие у того, кто сквозь гору
времени роет подкоп, не тая,
что подобен он зеку и вору.
Он из времени хочет бежать, из тюрьмы,
соблазняющей сладкой свободой.
И не хочет ни персиков он, ни хурмы,
ни прижизненной славы, ни мёда.
В толще времени – вечности ищет родник,
(с жаждой вечной и вечной отвагой).
Он устами к ладоням любимой приник,
что смогли зачерпнуть эту влагу.
И когда утолят свою жажду уста
и прозреют омытые очи –
где же жизни былой нищета и тщета?
Тайна лиц. Тайна дня. Тайна ночи.
Где все вещи, что в скудной своей наготе
наши взоры смущали напрасно?
Бытие, что во всей полноте, красоте.
Жизнь, что только в любви и прекрасна.
* * *
Эти крупные, яркие звёзды в Крыму!
Эта влага, что светом оденет плоть!
Вот и счастье, которого я не пойму.
Вот и ночь, что её даровал нам Господь.
И волна не шумит – замирает волна,
всё застыло торжественно, словно в мольбе.
Открывает свою глубину тишина,
та, что в жизни, и в смерти, и в нашей судьбе.
…То, что скажешь ты мне – знаю я наперёд.
Утаим это слово – хоть смысл его прост.
И лежит оно тайной на губах этих вод,
и трепещет в извечном молчании звёзд.
Это слово – не им ли Вселенную Бог
сотворил (красоту – до Добра и до Зла)?
И его я всей жизнью сказать тебе смог.
И его ты – всей жизнью – произнесла.
К изначальному Слову мы причастны с тобой
в эту ночь. К изначальному духу Творца.
Даже море притихло – не плещет прибой.
Есть начало всему – да не будет конца…
ПАМЯТИ МИХАИЛА КАЦА, КИНОРЕЖИССЁРА
Трудней всего увидеть мир в лицо.
У камня есть лицо. У человека.
А мир без лиц – всего лишь колесо,
что вертит спицы дней от века и до века.
Слепых причин и следствий череду,
бессмыслицы круженье до упада,
добро – в себе таящее беду,
и зло в одеждах ангельских. И стадо
людей, безумье толп, безликость масс.
Бог, лица их лепя – не долепил их?
И не увидеть мысли – в щёлках глаз.
И губы – правду высказать не в силах.
Увидеть мир в лицо. И стать – Лицом
всего, что жаждет сквозь тебя сказаться.
И человеком быть, – не подлецом,
всё честно видеть, слышать, отозваться,
ответить. И – за всё держать ответ.
Горенье духа. Истин постоянство.
И свет. Сквозь нашу тьму – слепящий свет.
…Экрана белоснежное пространство.
* * *
В усталой Вселенной, затёртой до дыр,
где люди блуждают в пустыне –
в объятиях наших рождается мир,
и всё совершается ныне.
Жизнь – вечная новость. Дыши – кто живой,
живи, обнимая живое,
дряхлеющий мир обновляя собой,
рискуя своей головою.
Разумны машины. Безумна звезда –
ведь светит, себя же сжигая!
Сгорит. Но останется свет – навсегда,
как весть, бесконечно благая.
Есть смерть и свобода. Есть тяжесть и труд
Жизнь – дар. (Возвращаем обратно?)
Всё врут логарифмы! А рифмы – не врут,
хоть что говорят – не понятно.
Но всё же попробуем толком прочесть –
покуда золою не станем.
Ведь если на свете хоть что-нибудь есть,
– есть лишь в напряжении крайнем.
В предельном усилии (выдох и вдох,
и неутолимость объятий…)
А если покажется: мир этот плох,
не мы ли в том – всех виноватей?
В усталой Вселенной, затёртой до дыр,
где люди блуждают в пустыне –
в объятиях наших рождается мир,
и всё совершается – ныне.
Всё – ныне, сейчас, в этот час, в этот миг
рождаешь, а, может быть, губишь.
Гляди: мирозданья ликующий лик!
Ты видишь его – если любишь.
* * *
Солнце после дождя. Солнце после дождя.
Счастье – оно не сразу. Но всё же – чуть погодя.
Может, за тёмными тучами скрылась твоя душа –
всё же к чему-то лучшему прислушивается, не дыша,
всё же на что-то надеется, верит (во что – бог весть).
Знает, должно быть, истину: солнце на свете – есть!
Солнце после дождя – это природы закон,
или каприз погоды, случай, прекрасный сон?
Если б не эти сны, если б не луч случайный,
пасмурной жизнь была бы, скучною и печальной.
Хмурая хмарь разойдётся, схлынут унынье и страх,
свет из глубин пробьётся и засияет в глазах.
Это – закон природы? Мир – изначально хорош?
Чудо – дитя свободы, приходит, когда не ждёшь.
Чудо – бога причуда, дар тому, кто готов
жизнью своей ответить на любой из его даров.
Солнце после дождя. Солнце после дождя.
Счастье – оно не сразу. Но всё же – чуть погодя.
* * *
Резко проснувшись с ангиоспазмом,
маешься болью своей головною,
и понимаешь: не станешь Эразмом.
Мысль не додумать – в столетья длиною.
Жизни на все размышленья – не хватит!
Ковшик испил из колодца – и не больше!
Взял я аванс – ну а кто же заплатит?
Путь я наметил – а кто же продолжит?
Вот и всё уже просветы в сосудах.
Время являет свою быстротечность.
Нечто в пульсирующих минутах –
вправду проталкивается в вечность?
Или застрянет сгустившимся тромбом –
(меньше бы, меньше холестерина)?
… Время опять уходить в катакомбы.
С книгой. И – в истину верой старинной.
Этот туннель, по которому, горбясь,
движешься в завтра – всё уже, всё круче.
Вот и твоя сокращается подпись,
став сочетанием двух закорючек.
Да, мы уходим. Но сделав полшага
в те неизвестные – вечные – дали,
будь, как исписанная бумага,
честно хранящая то, что сказали.
Если и здесь пребываем мы в нетях,
если мы живы – не на пределе
сил – как духовно продолжимся в детях,
кто нас услышит потом, в самом деле?
Смыслом – живым ещё – в мире присутствуй.
Радуйся же, и печалься, и бедствуй.
Средь безрассудства – мысли и чувствуй,
средь безответственности – ответствуй.
* * *
Вере Зубаревой
Ну а книга стихов – это книга
открываемая наугад.
Траекторию краткого мига
вдруг улавливает взгляд.
Но внезапно кончается время,
и его не удержит рука.
Ибо жизни прекрасное бремя
обрывается, как строка.
Вот приходит волна – и уходит.
И ракушка пустая лежит.
Только память по берегу бродит,
каждой мелочью дорожит.
…Подниматься над уровнем моря,
над волной, словно птица, паря.
Подниматься над уровнем горя,
никого и ни в чём не коря.
А стихи – обнимают пространство,
всем на свете подвластны ветрам.
Хоть не свойственно им постоянство –
тяга к вечности прячется там.
Об Авторе: Илья Рейдерман
Илья Рейдерман (25.11.1937 – 26.10.2022) – поэт, мыслитель, культуролог. Родился в 1937 году. Автор множества публикаций в одесской, украинской, зарубежной печати, автор нескольких книг поэзии, в. т.ч. «Миг» (1975 Кишинёв), «Пространство» (1997, Одесса), «Бытие» (2002), «Земная тяжесть» (2007), «Одесские этюды» (2010). Член Одесской областной организации Конгресса литераторов Украины (Южнорусский союз писателей).
Замечательная подборка,уважаемый Илья! Стихи глубоки, философичны, предельно искренни, а потому – так по-хорошему “цепляют”…
Спасибо Вам и дальнейших удач!
Спасибо, Сергей. К сожалению,такие отзывы слышу нечасто.