МИХАИЛ ЭПШТЕЙН ● ФИЛОСОФИЯ И ОНТОТЕХНИКА ● ПРАКТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ МИРОТВОРЕНИЯ
Большинство нынешних интеллектуалов отмахивается от утверждений, что наши общественные практики якобы требуют каких-то философских обоснований.” Отсюда – “маргинализация философии”: “теперешний здравый смысл нас всех сделал материалистами и реформистами” (Ричард Рорти. Универсализм, романтизм, гуманизм. Пер. с англ. С. Д. Серебряного. М., РГГУ, 2004, С. 5, 6, 29.)
Нельзя согласиться с тем, что 20-ый век обошелся без исторических кризисов, требующих участия философских идей: чего стоят хотя бы битвы между тоталитаризмом и либерализмом, коммунизмом и персонализмом, идеологией и наукой. Или разве кризис левых, революционно-преобразовательных движений в 1960-х не привел к возникновению всего комплекса постмодерных идей, определивших последние десятилетия 20-го века? История показывает, что роль самых общих идей и концептов не падает, а возрастает по мере вступления человечества в информационный век.
Что касается утверждения, что интеллект становится все более материалистичным, на это можно возразить, что сама материя в современных представлениях становится все более интеллектуальной, информационно насыщенной. На рубеже XX-XXI веков происходит “раскрутка” незримых слоев материи, граничащих с иноматериальным – сознанием, психикой, генетическим кодом, ранее неизвестными измерениями пространства. Никогда раньше производство, техника, даже бизнес и реклама не были столь метафизическими в своих основаниях. Характерные образчики реклам, которые недавно встретились мне на одной нью-йоркской улице: “Будь хозяином своей судьбы. А также своих счетОв”. “Мечтать полезно для души. Кредит вам поможет”. “Протанцуй через жизнь! Прошагай через станцию” (в метро). Рекорд метафизичности побила российская реклама, полученная мною по электронной почте: “Трансфинитный апостериорный апофеоз с телефоном “ЮРС” вам гарантирован”.
Так, первая задача, которую должны решать создатели компьютерных игр, – задача метафизическая: каковы исходные параметры виртуального мира, в котором разворачивается действие игры, сколько в нем измерений, как соотносятся субъект и объект, причина и следствие, как течет время и разворачивается пространство, сколько действий, шагов, ударов отпущено игрокам по условиям их судьбы и что считается условием смерти?
Любая компьютерная игра, любой виртуальный мирок содержат в себе свойства “мировости”, “универсности”, которая и образует специфический предмет и заботу философии. Причем масштабы таких “мирков” быстро разрастаются. Например, знаменитая “Second Life” (“Вторая жизнь”) – это трехмерный виртуальный мир, созданный в 2003 г., но уже населенный четырнадцатью миллионами участников из 100 стран мира, точнее, их аватарами.
На этой территории действуют свои законы, строятся дома, открываются бизнесы, обращаются свои денежные единицы (линдены, которые можно обменять на реальные доллары). Речь идет не просто о новой трансконтинентальной и транснациональной территории, но об особом мироустройстве, которое целиком, в своих внутримировых основаниях, задается волей и деятельностью людей. И конечно же, это альтернативное мироздание имеет свою онтологию и эпистемологию, свою логику, этику и эстетику, свои законы пространства и времени, случая и судьбы, – свою философскую матрицу, которая сознательно или бессознательно кладется в основу его технического построения, программного обеспечения.
Недавно в некоторых американских университетах на кафедры и в лаборатории программирования стали приглашать профессиональных историков для разработки определенных тематических игр (например, игры по мотивам шекспировских пьес или наполеоновских войн требуют консультации у специалистов по соответствующим эпохам). Но столь же насущным, по мере разрастания этих виртуальных миров, становится и участие в их строительстве философа – специалиста по универсности и универсалиям, по самым общим, всебытийным вопросам мироустройства.
Раньше техника занималась частностями, отвечала на конкретные житейские нужды – в пище, жилье, передвижении, в борьбе с врагами и власти над соплеменниками. Философия же занималась общими вопросами мироздания, которое она не в силах была изменить: сущностями, универсалиями, природой пространства и времени. Техника была утилитарной, а философия – абстрактной. Теперь наступает пора их сближения: мощь техники распространяется на фундаментальные свойства мироздания, а философия получает возможность не умозрительно, но действенно определять и менять эти свойства.
Техника конца ХХ и тем более XXI века – это уже не орудийно-прикладная, а фундаментальная техника, которая благодаря продвижению науки в микромир и макромир, в строение мозга, в законы генетики и информатики проникает в самые основы бытия и в перспективе может менять его начальные параметры или задавать параметры иным видам бытия. Это онтотехника, которой под силу создавать новый пространственно-временной континуум, новую сенсорную среду и способы ее восприятия, новые виды организмов, новые формы разума.
Тем самым, техника уже не уходит от философии, а заново встречается с ней у самых корней бытия, у тех первоначал, которые всегда считались привилегией метафизики. Вырастает перспектива нового синтеза философии и техники – технософия и софиотехника, которая теоретически мыслит первоначала и практически учреждает их в альтернативных видах материи, жизни и разума.
Раньше, когда в нашем распоряжении был один-единственный мир, философия поневоле была умозрительной, отвлеченной наукой. Когда же с развитием компьютерной техники и открытием относительности, квантов и параллельных вселенных открывается физическая возможность других миров, философия переходит к делу, становится сверхтехнологией нового дня творения. Раньше философ говорил последнее слово о мире, подводил итог: Гегель любил повторять, что сова Минервы (богини мудрости) вылетает в сумерках. Но теперь философ может стать “жаворонком” или даже “петухом” мировых событий, возвещaть рассвет, произносить первое слово о прежде никогда не бывшем.
В XXI веке появляются, по крайней мере в научно очерченной перспективе, альтернативные виды разума и жизни: генопластика, клонирование, искусственный интеллект, киборги, андроиды, виртуальные миры, изменение психики, расширение мозга, освоение дыр (туннелей) в пространстве и времении… При этом философия, как наука о первоначалах, первосущностях, первопринципах, уже не спекулирует на том, что было в начале, а способна сама закладывать эти начала, определять метафизические свойства инофизических, инопространственных, инопсихических миров.
Философия не завершает историю, не снимает в себе и собой все развернутые в ней противоречия разума, а развертывает собой те возможности разума, которые еще не воплотились в истории или вообще не могут исторически воплотиться, требуют построения альтернативных миров, осуществимых в иных, виртуальных, параллельных формах бытия. Философия – это зачинающее, концептивное мышление, которое во всяком большом, “мирообъемлющем” деле закладывает начало начал, основание оснований.
ХХ век – век грандиозных физических экспериментов, но XXI век может стать лабораторией метафизических экспериментов, относящихся к свободной воле, к роли случая, к проблеме двойников и возможных миров. Физические эксперименты переходят в метафизические по мере того, как создаются условия для воспроизведения основных (ранее безусловных и неизменных) элементов существования: интеллект, организм, жизнь, вселенная – уже в их множимом, творимом измерении. Например, клонирование – это не просто биологический или генетический опыт, это эксперимент по вопросу о человеческой душе и ее отношении к телу, об идентичности или различии индивидов при наличии генетического тождества. Поэтому никак нельзя согласиться с пессимистическим утверждением Ричарда Рорти, что “суждения философов о том, как сознание соотносится с мозгом или какое место ценности занимают в мире фактов, или как можно согласовать детерминизм и свободу воли, – не интересуют большинство современных интеллектуалов”. (Ричард Рорти. Там же, с. 6)
Эти философские вопросы сейчас приобретают даже более практический смысл, чем когда-либо раньше, именно в силу грандиозного расширения возможностей науки и техники, подходящих к постановке метафизических вопросов. И если философы, включая представителей аналитической традиции, устраняются от решения этих вопросов, то за них берутся ученые, такие, как Дэвид Бом, Джон Бэрроу, Пол Дэвис, Роджер Пенроуз, Фрэнк Типлер, Рэй Курцвайл, Ноам Чомски, Даглас Хофштадтер, Дэниэл Дэннет…
Но от этого сами вопросы не перестают быть глубоко философскими, теми же самыми, над которыми билась мысль Платона, Декарта, Канта, Гегеля. Философские вопросы остаются и заостряются, просто в отсутствие интереса со стороны профессиональных философов они переходят в ведение физиков, биологов, кибернетиков, когнитивистов, которые оказываются в большей степени наследниками великих метафизических традиций, чем сотрудники кафедр аналитической философии.
Если философия хочет вернуться в центр интеллектуальной жизни, она должна воссоединиться с большими техническими, информационными, биогенетическими, социально-политическими практиками XXI-го века, закладывать концептуальные основы новых практик, стать технософией, биософией, инфософией, политософией.
Об Авторе: Михаил Эпштейн
Михаил Наумович Эпштейн - филолог, культуролог, философ, профессор теории культуры и русской словесности университета Эмори (Атланта, США) и Даремского университета (Великобритания). Директор Центра Обновления гуманитарных наук (Даремский университет). Автор 20 книг и более 600 статей и эссе, переведенных на 17 иностранных языков, в том числе "Парадоксы новизны" (М., 1988), "Философия возможного" (СПб, 2001), "Отцовство" (СПб., 2003), "Знак пробела. О будущем гуманитарных наук" (М., 2004), "Постмодерн в русской литературе" (М., 2005), "Слово и молчание. Метафизика русской литературы" (М.,2006), "Философия тела" (СПб, 2006), "Sola amore: Любовь в пяти измерениях" (M, 2011), "Религия после атеизма: новые возможности теологии" (M., 2013). Лауреат премий Андрея Белого (1991), Лондонского Института социальных изобретений (1995), Международного конкурса эссеистики (Берлин-Веймар, 1999), Liberty (Нью-Йорк, 2000).
«Очень своевременная!..» – сказал бы горе-основоположник о статье Михаила Эпштейна, которую я прочел с неизбывным интересом. Действительно, современная философия скорее чурается глобальных вопросов, нежели берется за них, засучив рукавицы. Возможно, это связано с банкротством последней глобальной идеологии (не буду всуе номинировать ее). Отсюда, видимо, общая волна разочарованности, коснувшаяся даже репрезентов противоположных точек зрения. Устаревает не философия, но старятся сами философы – ее служители, и – не только физически. Отчего мало решимости, отчего мало подвизающихся? – вопрошают служители культа, пусть и по другому поводу.
Доводы Эпштейна выглядят более чем убедительными, причем меня не покидает ощущение, что, прошу прощения за набившее оскомину сравнение с айсбергом, с его соотношением 1 к 10 (!). Ну, хорошо, возьму менее избитое и посчитаю, что за кулисами 25-го кадра осталось много не менее интересного, чем высказано. Посему надеюсь, что двери «Гостиной» еще не раз гостеприимно распахнутся перед Михаилом. Что же до поднимаемых им вопросов, то могу добавить, что проблема не только в самой философии, но и в отношении к ней общества. Я за судьбу философии спокоен куда больше, чем за будущее человечества. Впрочем, все взаимосвязано. И самая логика развития философии (конспективно: вспомним первобытный синкретизм, средневековую атомарность и неизбежность их синтеза) не замедлит… Нет, возможно, замедлит; не буду обольщаться хотя бы на этот счет… Пусть будет спасительная формула, типа «рано или поздно». Итак, займет философия адекватное место в культуре человечества, а до поры – положимся на «смежников» из других отраслей знания. Разделяя если не пафос статьи, то ее направленность, замечу, что нет необходимости однозначно относить философию к «науке о первоначалах, первосущностях, первопринципах…» – собственные авторские слова. Стоит ли взваливать на философию не просто больше, чем она может снести, но чуждый ей груз; не надо игнорировать разницу между наукой, которой философия не является, и мировоззрением. И – упоминание о Гегеле, который «любил повторять, что сова Минервы (богини мудрости) вылетает в сумерках» – более, чем уместно, особенно в свете блестящего афоризма самого Михаила, что «теперь философ может стать «жаворонком» или даже «петухом» мировых событий, возвещaть рассвет, произносить первое слово о прежде никогда не бывшем» (!) Но едва ли тот же Гегель пояснял своим просвещенным читателям «кто есть who», сиречь инобытие совы Минервы, менее известной в широких кругах, как (далее по тексту). Прим. и пр.
Знаю, что Михаил не слишком озабочивается ответами на реплики рецензентов, потому ограничусь благодарностью в адрес владельцев «Гостиной», не фильтрующих мнения и не дискриминирующих читателей.