RSS RSS

НИНА ОГНЕВА ● СТЕНА-66 ● ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА

НИНА ОГНЕВА           Кинопоэма.  Фильм первый

Преамбула

История этой книги примечательна.

В октябре 1967 года я пришла в издательство, в котором моя графика к текстам познавательного характера по ботанике и садоводству имела успех.

Я намеревалась – по давней договорённости – получить на руки «Die Veredelungen und ihre Anwendung fur die verschiedenen Baume und Straucher» Николя Гоше, на немецкий лад называемого ещё Николасом Гаухером – книгу 1885 г. издания форматом In quarto, ко времени описываемых событий ставшую раритетом, но имевшуюся в редакционной библиотечке. Иллюстрации к тексту были выполнены незаурядным художником. По качеству они стояли вровень с «чистым искусством», лишь сюжеты – способы обрезки, методы прививки плодовых деревьев, устройство виноградных шпалер и пр. свидетельствовали об их утилитарности.

Однако вот что ожидало меня в тот памятный день: по коридорам и комнатам, загаженным строительным мусором, стуча грязными сапогами по отсыревшему и вспучившемуся паркету, взад-вперёд ходили работяги. Вдоль стен высились курганы из заплесневелых папок с тряпичными завязками – это были рукописи изданных и не изданных произведений, по случайности вовремя не отправленные в архив либо в макулатуру. Рваные газеты, безногие стулья с выбитыми сиденьями, изуродованный ломом – как видно, списанный вчистую «ремингтон» под грудой щебня.

Сторож сообщил, что издательство переселяют на окраину города в специально выстроенное здание, и практически все сотрудники уже осваивают там новые кабинеты. Но том Гоше был предусмотрительно оставлен для меня в осиротевшей приёмной ещё пару недель назад.

Сторож отпер замок и ушёл.

Перед уходом я ненадолго задержалась – из окон помещения открывался вид на старую часть города: маленькая площадь перед миниатюрным храмовым зданием, кафетерии, магазинчики, торговые ряды городского рынка, серебристая полоса реки и бесконечные дали, простирающиеся за рекой – знакомая картина. Среди невысоких, архитектурно выразительных строений – относительно новая железобетонная конструкция. Это Орнитологический музей – гордость местной администрации и объект постоянных нападок со стороны городского Общества охраны природы.

Массивная стена, ещё в XIX в. представлявшая собою ограду объекта неизвестного назначения, тянется до самого оврага и отделяет обжитой переулок от пустыря, заросшего травой, барбарисом, одичавшим крыжовником и молодой порослью китайского ясеня – айланта. В центре пустыря – заброшенный дом с крутой черепичной кровлей, круглой башней посередине и узкими окнами верхнего этажа. Кое-где заметны следы случившегося в незапамятные времена пожара. Но за годы дожди смыли со стен не только копоть, но и клеевую побелку, которой поверх крепкого красного кирпича они были аккуратно покрашены.

На улице моросило. Я собралась было поаккуратнее запаковать ценный раритет, но ничего подходящего под рукой не оказалось.

Вдруг в открытую дверь постучали.

– Войдите, – машинально ответила я, полагая, что это сторож пришёл поторопить меня. В распахнутых дверях, на фоне тусклого неба, проглядывающего через стёкла северного окна общего коридора, стояла девочка лет пятнадцати-шестнадцати. На ней был незастёгнутый чёрный плащ, такой длинный, что нижний край его волочился по полу и оставлял на пыльном паркете мокрые следы. Вместо блузки или свитера – редкая кольчуга, связанная на спицах из упаковочной бечевы. Вылинявшая синяя юбка из портьерного репса. Некоторые нюансы свидетельствовали об отсутствии на теле посетительницы чего-либо похожего на нижнее бельё.

– Вот, – сказало странное создание, – это вам.

Она достала из-за пазухи и протянула мне пачку бумаги, тщательно завёрнутую в огромный лист крафта.

Посетительница, вероятно принявшая меня за издателя, уже не раз встречалась мне в близлежащих переулках. По её поведению и по реакции прохожих было очевидно, что несчастная является штатной «городской дурочкой» данного квартала.

– Только смотрите, не перепутайте, с какой стороны читать, – обеспокоенно пробормотала девушка, вертя пакет то так то этак. – Не то вы прочтёте на обороте и решите, что я ненормальная. И выйдет, что я зря так старалась…

Гостья, сделав два осторожных шага в направлении колченогого стола, за ветхостью не вывезенного из приёмной, определила свою рукопись возле раскрытого тома Гоше и пятясь покинула кабинет.

Некоторое время я пребывала в недоумении. Но любопытство вкупе с прагматичностью подсказали мне рациональное решение сразу обеих проблем: завернув и Гоше, и переданное мне девушкой в хрусткую, почти непромокаемую коричневую бумагу, я вышла следом за писательницей.

Воспользовавшись бесхозностью, царящей в здании, я не упустила, однако, случая прихватить по дороге несколько толстых картонных папок, наименее пострадавших от непогоды и бесцеремонности строительных рабочих: машинописные экземпляры к изданию принято было подавать на качественной белой бумаге, размещая текст лишь на одной стороне. Оборотная сторона оставалась чистой и служила отличным подспорьем для выполнения разного рода набросков и эскизов. В течение нескольких лет литературные шедевры «мастеров слова» и непризнанных гениев местного масштаба содействовали моему профессиональному росту, за что я весьма признательна судьбе и Господу Богу, который создал графоманов и конъюнктурщиков.

Папки с бумагой по возвращении домой были сложены в шкаф и на время оставлены – от идеи полистать Гоше меня отвлёк срочный выгодный заказ. Однако, сколько я ни искала по прошествии времени коричневый свёрток с книгой – безуспешно. Я пришла к печальному выводу: вероятно, стараясь унести из разорённого здания побольше расходного материала, я нечаянно оставила в груде хлама то, за чем, собственно, приходила.

В октябре 1989 года обстоятельства моей жизни потребовали капитальной перестройки мастерской, в которой я трудилась два десятилетия. Освобождая шкафы и стеллажи от накопившегося барахла, под грудой черновых листов, заваленных коробками и пеналами с рисовальными инструментами, я к своему удивлению обнаружила один из трофеев того памятного посещения издательства.

Папка, найденная мною под фанерным планшетом, к тому же оказалась необычайно толстой. Не без ностальгического интереса я осторожно отёрла пыль с её картонных крышек. Регистрационный номер, казённый штамп, заголовок: «Исторический очерк Орнитологического музея».

Любопытство подстегнуло меня настолько, что я чуть было не повредила ветхий сопревший картон, торопливо дёргая пожелтевшие от времени нитяные завязки: слухи о необыкновенных событиях в нашем городском Орнитологическом музее, разумеется, не остались секретом и для вас, уважаемый читатель. Меня же всё, что касалось упомянутого культурного заведения, волновало в тот момент гораздо более, нежели мог вообразить кто-либо из моих близких и друзей (и тому были веские основания). Но каково же было моё изумление, когда вместо проникнутого официозом и украшенного канцеляризмами шаблонного текста я обнаружила в папке тщательно завёрнутого в коричневый крафт Гоше. Изумление моё было так велико, что я, рассматривая давно забытый и визуально мало опознаваемый переплёт, не сразу заметила в недрах смятого крафта пачку пожелтевшей дешёвой бумаги, сплошь – с двух сторон – испещрённой машинописным текстом. Как видно, из соображений экономии автор не потрудился оставить по краям листов что-либо похожее на поля – окончания некоторых слов, вероятно, так и остались где-то на валике пишущей машинки. Во всяком случае, на бумаге их не обнаружилось.

Несмотря на неопрятность текста, я принялась читать неизвестное мне произведение. Первые строки навели на мысль, что я держу в руках практическое пособие для начинающих врачей-психиатров, в частности – расшифровку записи классического параноидного бреда. Но к концу страницы что-то знакомое замельтешило в памяти… Я перевернула листы и на обратной стороне обнаружила рукопись. Этот-то текст и послужил поводом к сочинению первой части данного произведения.

Автор

Фильм первый

Гуля

1.

«…Уже месяц как я вышла из сумасшедшего дома. Дедушка не велит так говорить, он считает, что это грубо, но ведь так оно и есть, что бы он ни думал на этот счёт.

У меня есть «справка». Теперь я могу проделывать что захочу – какой с меня спрос? Правда, врач, который выписывал мне справку, сказал: «Теперь ты можешь проделывать что хочешь, кроме того, про что написано в законе. А то, неровён час, вернёшься к нам, но тогда уж насовсем. А тебе, я вижу, не очень-то у нас понравилось».

Но мне, ей-богу, ни раньше, ни теперь не приходило в голову нарушать закон – убивать кого-нибудь или грабить. Что я – сумасшедшая что ли? Поэтому я просто хожу себе где хочу и никого не трогаю.

Нынче март, погода стоит точно такая, как тогда, в конце октября: то льёт дождь, то дует ветер, то выглянет холодное солнце из высокого тумана и посветит в окно. Вот я и решила сесть да и написать обо всём, что со мной случилось в прошлом году. Кто мне помешает? Дед совсем перестал обращать на меня внимание – что толку? Притом, он придумал интересную штуку, которая называется «Теория Всего», и теперь по ночам всё печатает и перепечатывает её на пишущей машинке, на которой мама печатала свою книгу, когда была ещё жива. Потому и с бумагой у меня нет проблем: дедовы черновики с обратной стороны чистые. Главное, когда я понесу мою рукопись в редакцию, правильно положить страницы нужной стороной кверху. А то редактор решит, что я и вправду ненормальная, и не захочет со мной разговаривать.

В общем, если интересно – почитайте. А если станет скучно, то можно перевернуть листы наоборот и – там-то уж много чего понаписано, и не про что ни попадя, а про «Всё». А «Всё» – это довольно много, не правда ли?..»

2. ……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….

3.

Гуля бредёт меж луж и колдобин – туда, где на фоне серого неба чётко читается силуэт развалин кирпичного дома с башней, скупо освещённого городскими огнями. До слуха её уже доносятся звуки города: вот заиграла музыка из громкоговорителя в Городском саду; вот со стороны реки послышался лай запоздавшего баркаса; механический голос диспетчера товарной станции; звон ящиков с винными бутылками возле служебного входа в ресторан, дребезг прокатившего в дальнем переулке трамвая…

Как вдруг в привычную звуковую картину внедряется нечто постороннее. Похоже, это стон. Он доносится со стороны оврага – особо глубокого в этом месте.

Гуля приостанавливается – стон раздаётся явственней.

Свет фонаря из переулка рябит поверхность лужи на дне. Гуля, держась за ветки дерева, склонившегося над ямой, подбирается к краю и видит на дне пятно, напоминающее очертаниями фигуру человека, который пытается приподняться.

Пьяный? Но движения и звук человеческого голоса нисколько не напоминают расслабленную возню в уютной луже и обыкновенное для пьяницы бурчание и мычание.

Дрожат расплывчатые пятна; человек мотает головой и пытается опереться на руки…

4.

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

– Эй! Эй вы там! Послушайте, что случилось?

– Ммм…

– Послушайте, ответьте что-нибудь. Вам плохо? Быть может, следует вызвать «скорую помощь»?..

Огромный засохший орех свешивает к воде длинные прочные корни. Через минуту Гуля на дне. Она видит лишь бесформенное пятно да блики на мокрых покрышках, атолловыми островами рассеянных поодаль. Перед глазами мелькают разноцветные круги, прыгают по поверхности лужи. Девочка наклоняется, чтобы получше разглядеть несчастного. Наконец из суеты фонарных бликов вычленяется лицо, затем – руки, обхватившие голову.

Незнакомец мотает головой и вдруг довольно обыкновенно говорит: «О господи».

– «О!» – повторяет он и снова мотает головой, да так отчаянно, что брызги летят в разные стороны, как от только что выкупанной собаки.

– Ах, добрая женщина, оставь меня. Я же сказал тебе, оставь меня умирать здесь, в этой пустынной местности среди болот и топей, а сама иди по своим делам.

Сумасшедший. Откуда бы здесь быть незнакомому сумасшедшему? Но, кажется, он неопасный. Похоже, не пьян…

– Если у вас сломана рука или нога – потерпите, я позову кого-нибудь. А если… думаю, нам с вами следует в любом случае выбраться отсюда – здесь мокро и холодно. Вы можете встать? Я попробую вам помочь.

– Ты считаешь, я нуждаюсь в помощи? А! – Он тихо и неожиданно смеётся. – Что ж, согласен. Ты, верно, из тех, что приходят, когда случается уснуть. Но кто послал тебя? Так… так не бывает. Впрочем… Но разве ты знаешь, каков выход из этой сложной ситуации?

– Конечно. Пошли?

– Куда я должен последовать за тобой, добрая женщина?

– Вон туда.

– Ах, стоит ли? К чему напрасные хлопоты. Неужто ты предполагаешь наличие какого-либо различия меж точками поверхности этого забытого богом пространства?

– Да, предполагаю. Наличие различия – налицо, – бормочет Гуля. – Например, у нас дома, на кухне – одна точка, а в грязной луже – совсем другая. И я предпочитаю первую. Это, в конце концов, просто неприлично в моем возрасте – шляться тут по ночам и разговаривать с посторонними мужчинами. Что скажет дедушка? – продолжает она беседу, мучительно пытаясь сориентироваться. – «В твоём возрасте неприлично… в твоём возрасте неприлично!.. Лазать по деревьям, красить губы… спать с медведем, у которого вместо глаз пуговицы от маминой кофты! Неприлично шляться по ночам невесть где!..» Притом, я не прочь попасть поскорее домой, надеть тёплые носки, сесть возле печки, укрыться пледом и выпить чаю с вареньем…

– Что ж, пожалуй, твоя мысль справедлива. Это – там? Да. Похоже – там… – подаёт голос незнакомец.

Внезапно раздается оглушительный хлопок, фонтан брызг окатывает девочку с головы до ног – лицо залито мутной водой. Наступает тишина.

Гуля мычит, пытаясь отереть лицо и рот рукавом:

– Ы-Ы-Ы.

– Что с тобой, добрая женщина? Ты, кажется, плачешь? Пожалуйста, не расстраивайся: со мной всё в порядке.

Голос раздаётся сверху, совсем рядом.

– ЫЫЫ…

– Кажется, ты изрядно напугана. Иди сюда, я вытащу тебя из этой чудовищной клоаки!

Незнакомец продолжает возиться где-то наверху, горестно бормоча и немилосердно шурша одеждой о ветви кустарника, шлёпая по грязи подошвами. Наконец становится относительно тихо, в последний раз хлюпнула вода в колдобине меж серебристых стволов айланта.

По лицу Гули течёт холодная вонючая жижа, она поднимает голову: незнакомец лежит ничком на самом краю обрыва – его лицо невнятно белеет на фоне тучи, закрывшей полнеба. Как он там оказался?

– Ах, премного благодарна, не стоит беспокоиться. Я уж как-нибудь сама.

– Нет-нет. Мало кому удаётся выбраться из ловчей ямы самостоятельно, давай скорее руку.

Гуля с трудом пробирается по дну оврага, проваливаясь в густое месиво.

– Похоже, придётся воспользоваться вашим любезным предложением, но… вряд ли вам справиться: я ведь «такой тяжёлый человек», – бормочет она. – Что ни день, дедушка напоминает мне об этом…

– Э-э-э… Ты – человек? Никогда бы не подумал. Но сколько же ты весишь?

– Три… с половиной… тонны…

– М-м-м… Признаться, добрая женщина, я не ожидал, что твой вес столь значителен, но это ничего. Думаю, что не без некоторого труда я всё же справлюсь. Однако ты должна посодействовать мне: пожалуйста, сними свои ботинки – это облегчит мою задачу, по всему видно – они тебе велики и затрудняют твоё передвижение

– Ну уж нет. Это ботинки моей прабабушки, они дороги мне как память.

– Не беда. У этой достойной старушки, верно, найдутся и другие: интуиция подсказывает мне, что не в твоих правилах брать у ближнего последнее. Ты идёшь не в ту сторону – я здесь, смотри.

Три шага назад, под самый обрыв. Рука незнакомца в пределах досягаемого. Он тотчас крепко обхватывает Гулино запястье и – рывок так мощен и неожидан (судя по всему, и для самого незнакомца), что и он, и девочка падают в мокрый бурьян и некоторое время барахтаются среди длинных плетей спутанной травы. Боль в запястье и локте почти непереносимая. Гуля едва сдерживает слёзы.

Наконец незнакомец поднимается на ноги и, тяжело дыша, негодует:

– Добрая женщина! Ты обманула меня! Но зачем? Зачем ты так преувеличила свой вес? Ведь я мог оторвать тебе руку, а без руки очень тяжело живётся, поверь мне…

– Ах что вы. Одной-двумя руками меньше – такие пустяки, – говорит Гуля сквозь слёзы. – А про три с половиной тонны я, право, пошутила – на самом деле я вешу всего… две с половиной тонны,

– Да, добрая женщина, теперь я и сам догадался, что это была шутка – ты такая маленькая. Притом – ты дрожишь. Тебе нужно поскорее согреться, например, и вправду выпить горячего чаю. Но откуда бы здесь взяться чаю? Впрочем, я знаю иное отменное средство от простуды. Я читал об этом в одной книге. Следует походить по горячему песку, и всё пройдет. Есть тут где-нибудь поблизости горячий песок? Обычно он водится на берегах южных морей, и… и черепахи, например, закапывают в него свои яйца. Я могу проводить, ты только покажи дорогу…

_______________

НИНА ОГНЕВА ● СТЕНА-66Полностью роман Нины Огневой можно прочитать ЗДЕСь

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Нина Огнева

Огнева Нина Сергеевна, родилась 24 января 1951 г. Автор нескольких стихотворных сборников («Поэзия», «Ни серебра, ни злата», «Никого нет», «Я жду», «Ничего не попишешь»), участник коллективного сборника «Перекрёсток», антологий «45-я ПАРАЛЛЕЛЬ», «Слово» (Германия) и др. Член Международной федерации русских писателей, а с 2001 г. по 2012 г. – член Союза российских писателей. Инициатор и исполнитель некоммерческого издательского проекта «32 ПОЛОСЫ» (совместно с издателем Кучмой Ю.Д.). Публикации в журналах «Ковчег» (РнД), «Слово», «Дети Ра» (Москва), "EDITA" (Германия), литературно-культурологических газетах «ЛГ-Юг России», «Дар», «Интеллигент. Санкт-Петербург», «Обзор- WEEKLY» (Чикаго), сетевом альманахе «45-я ПАРАЛЛЕЛЬ», научно-культурологическом интернет-издании RELGA, сетевом журнале «Гостиная» и др. В издательствах «Феникс» и Проф-Пресс» (РнД) вышло более десятка познавательных и «утилитарных» книг (в основном, под псевдонимом Нина Гуль), а также сборник психологических этюдов «Я – не стерва», авторская книга «Легенды, предания, притчи мусульманского Востока» (в переиздании под настоящим именем «Ларец мусульманской мудрости»), в издательстве «Нюанс» – повесть-сказка для детей «Книга, название которой мы позабыли», роман-кинопоэма «Стена-66» и др. Живёт в Ростове-на-Дону.

2 Responses to “НИНА ОГНЕВА ● СТЕНА-66 ● ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА”

  1. avatar Б. Юдин says:

    Дорогая Нина! Спасибо. “Вдруг в открытую дверь постучали.” – это проза Поэта.

  2. avatar Б. Юдин says:

    Поправлюсь. Это утончённая проза Поэта.

    Лето. В вазе дыханье букета.
    Вдрогнул вяз за ракрытым окном.
    Утончённая проза поэта
    Показалась в проёме дверном.

    Щегольнув белоснежной туникой
    Постояла у ложа стола
    И легла там раскрытою книгой,
    Чтобы жизнь многогранней была.

Оставьте комментарий