– Дорогой Владимир! Вот уж не думала, что наше с Вами новогоднее интервью будет связано с такими новостями. Не скрою, наши читатели и писатели – под «нашими» я подразумеваю обширное русское безрубежье – были шокированы новостью о Вашем увольнении. Она разлетелась моментально, благодаря Сети. И, конечно же, судя по тому, сколько раз она была скопирована, это взволновало наш литературный круг. В связи с этим хотелось бы спросить Вас, что же послужило такому неожиданному повороту? Или неожиданным он был только для нас?

 

– К этому шло последние полгода, по меньшей мере, новая метла, заступивший с 12-го года  губернатор Юрченко, сначала заменил всё прежнее чиновничество, на это ушло около года. Потом пришедшие во власть новые люди (команда вице-губернатора Козодоя, известного в регионе политтехнолога) начали зачищать информационное и культурное пространство. Хотя начал губернатор участием в 90-летии «Сибирских огней» в феврале 2012 года и награждением Берязева за заслуги перед Новосибирским отечеством.

Перед самым новым годом состоялась пресс-конференция, где  знатные люди Новосибирска об этом откровенно говорили: действия областной власти в сфере культуры и информации в последнее время отдают цинизмом и грубым пренебрежением интересами избирателей. Это касается уничтожения районной печати, лишения сельских жителей проводного радиовещания, закрытия депутатского канала радио "Слово", на котором большинство передач было посвящено сибирской культуре, и многое другое, связанное с уничтожением всякого инакомыслия в информационном поле.  «Сибирские огни» — лишь жирная точка в этой доблестной работе. Но это по мнению Козодоя. Мне сдаётся, что, всё-таки, многоточие…

В пресс-конференции принимали участие: всероссийски известный писатель, исторический романист Михаил Щукин, возглавляющий журнал "Горница", кинорежиссёр, лауреат государственной премии Юрий Шиллер, драматург Юрий Мирошниченко, председатель Новосибирского отделения Союза журналистов РФ Андрей Челноков, а также сотрудники редакции журнала "Сибирские огни". Материалы её появятся на многих ресурсах и в газете «Момент истины. Сибирь».

Я к этому событию, погрому журнала, был готов. Более того, тщательно окапывался последние три месяца перед приказом об увольнении. Могу сказать, что все архивы и, главное, коллектив редакции, удалось спасти для будущих побед. (смайл)

 

– Как Вы восприняли эту новость? Что подумалось в первый момент?

     

– Нарыв лопнул, это главное…

А подумалось о хамстве и мелкой мстительности  пришедших на место тех достойных людей, с кем мне на протяжении 15 лет довелось издавать журнал, ставший за эти годы любимым и авторитетным во всём русскоязычном мире. В последний год нам стали приходить рукописи из Австралии, Индонезии, Бразилии, а это дорогого стоит. Нынешние временщики надеются, что за большие новогодние праздники всё забудется. Но всё только начинается…

 

– Как эти перемены могут отразиться, по-вашему, на журнале? Известно ли, кто теперь будет его возглавлять?

 

– Исполняющим обязанности руководителя бюджетного учреждения назначен Виталий Сероклинов, последние три года заведовавший отделом прозы в «СО» и как редактор прозы он нас вполне устраивал. Но, по всей вероятности, это временная фигура, мавр сделал своё дело, его утилизируют, как только возникнет устойчивая новая редакция, занимать должность руководителя он не может по причине отсутствия высшего образования. Думаю, у Козодоя свои планы, в которые клевретов не посвящают.

Но издавать нечто под шапкой «Сибирских огней» им вряд ли удастся, у СМИ два учредителя, и главный, исторический учредитель Союз писателей России уже готовит иск о снятии главного редактора и письмо с требованием о выходе администрации Новосибирской области  из состава учредителей СМИ журнал «Сибирские огни».

 

– Что теперь? Введите, если можно, наших читателей в курс того, что в данный момент происходит с журналом.

 

– Отправить меня в отставку с поста главного (не руководителя ГБУ) редактора может лишь секретариат Союза писателей России с согласия редакционной коллегии. Но этого пока не произошло. Посему редакция в почти полном составе продолжает готовить и намеревается выпускать номера журнала «Сибирские огни» в уже наступившем 2014-м году. Пока только в электронном виде для нашего сайта и Журнального зала. То есть, по большому счёту ничего не изменилось. Но будем ждать решения суда, чтобы уже никому не повадно было претендовать на бренд с почти вековой историей.

                 

– Как бы определили Вашу главную задачу в сложившихся условиях?

 

– Журнал был однажды создан Владимиром Зазубриным и командой единомышленников в Новониколаевске на пепелище гражданской войны в 1922 году. Наш долг защитить его имя и отстоять честь сибирских писателей. Этим и предстоит заняться в ближайшие месяцы. А работы другой нет, она одна вот уже тридцать лет к ряду. Это русское слово и русская поэзия. И для меня нет никакого высокого пафоса в сказанном, это путь, выбранный раз и навсегда. Как некогда молвила протопопу Аввакуму верная жена: «…инда еще побредем», а тот ей о том же, но в другом месте: «до самыя до смерти, Марковна, до самыя до смерти».

 

– Не считаете ли Вы, что литературный журнал должен быть свободен от государственных спонсоров?

 

– Я считаю, что без государственной поддержки толстые журналы и литература российская обойтись не смогут. Об этом довольно подробно шла речь на встрече с Путиным 21-го ноября прошлого года. А вот в какой форме это будет осуществляться — ещё предстоит решить, реформа готовится при активном участии В.И. Толстого. Ясно, что это будет федеральная программа, которая позволит оградить литературные издания от местечкового влияния, от самодеятельности, пошлости, непрофессионализма и прочих бед провинциальной лит. тусовки.

 

– Мы с волнением следим за происходящим, за судьбой журнала, тем, что Вы делаете, и ждём дальнейших новостей. Позвольте пожелать удач Вам и Вашему коллективу в Новом году от редакции Гостиной и оргкомитета объединения ОРЛИТА. Новых взлётов, озарений и Света! Завершить наше интервью мне хотелось бы подборкой Ваших стихотворений.

 

                                                                                            Вела беседу Вера ЗУБАРЕВА

 

Владимир БЕРЯЗЕВ

 

УПОДОБЛЮ СЕБЯ ГЛИНЕ КРОВАВОЙ

 

 

* * *
Дорога на Нижние Чомы
Зачерчена серым дождём…

О чём это, Боже, о чём мы?
О том ли, что в плаче рождён?..

Рождён для скорбей, для печалей,
Но тщусь уж полвека почти
Сказать о царе, о мочале,
Что были в начале пути.

Сказать о любви, о дороге,
О чарке на тризне друзей,
И снова, и снова о Боге,
Воскресшем в Отчизне моей!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Уже недалече до дома.
Уже различимы края.
Дорога на Нижние Чомы
Вдоль хмарной черты бытия…

 

* * *
Там, где вдребезги падают сливы,
Там, где звёзды — теплей светляков,
Я узнал, что морские приливы
Столь могучи и неторопливы,
Что не знает душа берегов!..

Флорелея

Наша дружба светла и старинна,
Наша слава бредёт по пятам —
Вдоль небесного аквамарина
По стихам, по снегам, по цветам.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Беспощадны коса и секира,
Но и мы — не осот и пырей,
Божий дар не выносит копира
И не станет вовеки старей!

 

* * *
У-по-доб-лю себя глине кровавой
Или же Господу у-по-доб-лю.
Слову Творенья покорствую, авва!
Глиной ли, духом ли, равно — люблю…

Вот и кончаются шелесты плоти,
Тесто растрескалось, прах-сухари…
Не сожалей же о бедном илоте,
Глину оставь, а своё — забери.

 

* * *
Cнова созвездья полны мощью вещей, чью волю не знаю,
Снова очи Петровой страны бесовиденьем искажены,
Снова вспыхнула белым крылом, поплыла колокольня лесная…

До-о-л-гая дрожь… О зачем, Боже, звоны твоей тишины?!..

Каплею лишней готов я скользнуть с твоего коромысла:
Нам ли искать благодати на дорогах из ЗАГСа в собес…

Дай лишь молекулой быть, золотой кислородинкой смысла,
Мне — в светоносных твоих голубых альвеолах небес!

 

* * *
Дом вжимался в снега плечами — накачали ветра печали!
На сто верст вокруг, бедокуря, потешаясь, гуляла буря.
Снежной тяжестью хмари серой прищемленная атмосфера
В хриплом свисте изнемогала…
Лампа сникла. Свеча мигала.
Степь, простерши белое тело, сквозняком вселенским гудела.
И дымы загоняло в трубы. И протяжно хлопали струны
Проводов… И с дорог сметало пешеходов, как мух в сметану.
Всё — кромешность!
Не только добрый, никакой хозяин из дому
Не посмел бы собаку выгнать. Звери прятались. Трубы выли.

Буря правила миром сумрачным. Вне стихии был только один —
Лишь младенец спал круглосуточно, жадно чмокая близ груди…

 

* * *
Тёмные воды бурлят под винтами…
Иззелена
Мгла глубины… Прикоснись же устами,
Выпей до дна.

Так, чтоб уже не очнуться, не слышать
Осени стон,
Жизнь чтобы с лёгкой душою открыжить –
Кончился сон…

Что тебя держит — долги, укоризны?
Не прекословь!
Дружества путы? Заботы отчизны?..
– Только любовь…

 

Московский романс

В Москве замызганной, во тьме скрежещущей,
Сквозь обветшалого метро норьё
Воспомню летнюю улыбку женщины,
Златопокатое плечо её.

Кренятся, катятся вагоны старые —
Хачи, татарове, текучий люд…
А ты задаром, да, душе подарена —
Хоры, сударыня, тебе поют!..

Хоры хоральные, дары астральные,
А ты — реальнее всея Москвы!..
А небо нежности — всё пасторальнее,
А крылья ангелов — увы, увы…

 

* * *

Марине КУДИМОВОЙ

Тропы словесны неисповедимы.
Слушай, Тамбов! –
Громы и шорохи, светы и дымы…
Это любовь.

Это завещано петь на свободе,
А не гугнить.
Всё о народе, шуте-сумасброде,
Дай сочинить!

Шапка с бубенчиком – тяж мономашья,
Знаемо ить…
Вражия ревность и бездна овражья,
Дай сочинить!

Тянется, тянется, всё не порвётся
Тонкая нить.
Како нам верится или поётся –
Дай сочинить!

* * *
Из Ирака до Ливии,
А потом на Багдад,
Как нельзя горделивее
Крокодилы летят.
Чуды-юды парящие,
Кабыздохи небес,
Всем несут эти ящеры
Мир, добро и прогресс.
Ах, не та интонация
Для больших именин!
Чебурахнутой нации
Чебурашливый сын,
Я не верю в гармонию,
Но гармошку люблю,
Потому церемонию
Погребения длю.

Вы летите, сердешные,
За горящий мосток!
В дали Ближне-Кромешные,
На восток, на Восток!
«То, что было загадано,
Всё исполнится в миг», —
Пишет из Баден-Бадена
Шагане боевик.

 

О пользе верёвки

Наш главком — Ермолов… или Трошев?..
Чтобы сбить насилия накал,
Чтоб с кинжалом жить — себе дороже,
Бандюганов вешать предлагал.

Выглянешь в окно — полюбоваться
Улицей на утренней заре:
Мир и лад, покой и счастье, братцы,
И — абрек на каждом фонаре.

И без коньяка захорошеет…
Вот вам справедливости пример!
Жёсткий галстук на небритой шее —
Признак старых правильных манер.

Лжевикторианская эпоха!
Пуритане, трости, котелки.
Вешать — плохо. И не вешать — плохо.
А судить — так вовсе не с руки.

Только Пушкин из далёкой дали
Упрекает нас в который раз:
«Вместо мёртвых букв свинца и стали,
Слово жизни шлите на Кавказ».

 

Верблюжонок. Могила Чингисхана

I

Верблюжонок в жертву принесённый,
Где Чингиса было погребенье…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ровным-ровный стол Великой Степи
Вскрыт по кругу.
И пластами дёрна
Выложен периметр. А яму
Триста шестьдесят рабов копали
Под присмотром пятерых нукеров,
Пожелавших проводить владыку.

И как только в лиственничном срубе
Упокоен был державный Тэнгрий,
Всех копавших положили рядом,
А нукеры сами сотворили
Жертвенный обряд, пронзя клинками
Верные сердца…
Прости, владыка!

Скакунов небесные квадриги
Стали обочь ложа. Умостили
Каменною крышей погребенье.
И дерниной почву заровняли…

II

Но! чтобы чрез год свершить поминки,
У седой верблюдицы отъяли
Млечного беднягу-верблюжонка…
Его кровью тризну окропили
От краёв до самой сердцевины.
Слушай, мать-верблюдица, рыданья
Твоего младенца, плачь и стоны,
Смертный хрип и жизни истеченье
В почву, в погребальный мрак…
                                                    Былинки,
Корешки, крупицы тёмной скорбью
Напитались. Никакой приметы
Праха Сотрясателя Вселенной
Не осталось: степь да степь, Пространство,
Окоём обнялся с окоёмом,
Только поле от конца до края,
В коем Хан до капли растворился!
Только поле…

И когда нукеры
Через год сюда прикочевали
В месяц лани – август сокровенный
В облаках роскошествовал, лето
Плавилось и плыло по наклонной
И ничто не ведало в каком же
Месте погребён Владыка Мира.

Но… в большое Поле верблюдицу
Выпустили! Мать, что о младенце
Помнила весь год, о нём – невинном,
Закланном… Пошла, пошла по кругу,
Плача и сужая причитанья,
И ступила в точку невозврата,
И узнала место, и, рыдая,
Излилась, и пала на колени…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Всякий о морали помышлявший.
Мысль оставь об истине расхожей:
Лишь в миру – невинного закланье,
Только мать, скорбящая о сыне…

 

Псевдоперевод

А на горе Саур, в пещере
Сокрылся родичей пророк.
И вновь над Меккой в атмосфере –
Раздоры, ревность, и порок.

Метеоритами прошиты,
Лелеют бездны небеса!..
Грозятся карой курайшиты –
Неотворенья рая за,

За праотцев огонь-геенну,
За то, что свят поэт-ша`ир,
За рабство дней, за жизни пену,
За смерть, которой болен мир…

Они, хотя убить пророка,
Поднялись на гору Саур.
Они хулили имя Бога
И не внимали звуку сур.

Когда ввиду пещеры входа
Звенело воинство цикад,
То наяву сама природа
Знаменовала Божий сад.

Но вход был заткан паутиной –
Свой невод растянул паук…
И злоба, ставшая рутиной,
Перетекла на старый круг.*

Пророк добрался до Медины
Под сенью Божьего стиха…
А жизнь, что тоньше паутины,
Дрожит и тянется пока.

_____________________________________
* как повествует благочестивая легенда, паук заткал вход в пещеру и преследователи-язычники решили, что там никого нет