* * *

 

Засыпать, не думая ни о чем, просыпаясь, быть начеку,

В темноте плечо задевать плечом, мокрым лбом задевать щеку,

А внутри так страшно и горячо, будто держишь в руке чеку.

 

У меня уже не осталось слов, я не знаю, чего ты ждешь,

Если мы здесь выживем всем назло, будет виски и джаз, и дождь,

Будет так прекрасно и тяжело, что застрянет под сердцем нож.

 

Липкий страх рождается глубоко, это фатум, судьба и рок,

В темноте плечо задевать рукой, влажным ртом задевая рот,

А внутри так радостно и легко, будто кто-то нажал курок.

 

* * *

 

Холодное сердце, пустая надежда и голова,

И время дрожит, и каждый твой нерв натянут, как тетива,

Но если мир рухнет, ты будешь кричать из-под ржавых балок:

«Я здесь, посмотрите, я же еще жива,

Послушайте, я не за это же воевала».

 

А тот, кто вещал о победе, уже затих,

По кучам собрали мусор, тряпье и трупы.

Когда кто-то спросит, мол, эту куда, которая ни за нас была, ни за них,

Ты там наверху прочтешь свой последний стих,

И нас всех помилуют, и ангелы празднично дунут в трубы.

 

* * *

 

Изнутри свобода, снаружи – клеть.

Я же сам все выбрал – о чем жалеть?

Сорок пять лет глупости, дальше – смерть.

 

Этот пьяный ветер, я знаю сам,

Остается перьями в волосах.

Сорок пять лет тянемся к небесам.

 

Что ж, поставим точку над буквой «йот»,

Я молчу об этом, она поет:

Сорок пять лет страха, потом полет.

 

Самолетам падать, кричать грачам,

Возвращаться к боли в руках врача,

Сорок пять лет плакать, чтоб замолчать.

 

Доползти до солнца, дойти до дна.

За окном – свобода, внутри – вина.

Сорок пять лет крика – и тишина.