RSS RSS

ВАЛЕРИЙ ПАЙКОВ ● ТОТАЛИТАРИЗМ, КАК ОН ЕСТЬ, В РОМАНЕ АЛЕКСАНДРУ ИВАСЮКА «РАК».

                                                                               Salus reipublicae suprema lex.

                                                                               (Общественное благо – высший закон, лат)       

 

Вы хрупки, люди, послушайте меня, вы

хрупки! Поэтому не отступайте, боритесь!

                                                                                                                         Александру Ивасюк

 

1.

Рецидивы авторитаризма как начальной стадии тоталитаризма побудили меня обратиться к несправедливо забытому роману румынского писателя Александру Ивасюка «РАК»1, чья актуальность сохраняется до сегодняшнего дня.

Родился писатель 12 июля 1933 г. в городе Сигетул-Мармацией на севере Трансильвании. Врач по образованию и романист по призванию, А. Ивасюк верил, что «…литература… становится выразительницей всеобщих интересов.., когда она во весь голос говорит о злободневных вопросах своего времени.., и это требует от неё несгибаемого, не знающего пощады мужества» (последняя запись писателя, которую нашли на его рабочем столе уже после гибели). Его творческая жизнь длилась немногим более десяти лет. В 1967 г. вышел первый роман «Преддверие», удостоенный премии Союза писателей Румынии в области прозы. Последний роман «Рак», о котором пойдёт речь ниже, увидел свет в 1976 году, т. е. тридцать восемь лет тому назад. Румынский критик и литературовед Ион Яноши писал: «Если бы Александру Ивасюк не умер, то он находился бы среди самых дерзких наших новаторов»5.

Главный вывод всех его романов, к которому он подводит читателя, заключается в том, что абсолютизация (при любом общественном строе) таких понятий, как «историческая необходимость», «власть», «классовая дисциплина», неизбежно приводит к насилию, произволу, к человеческим потерям, к дегуманизации личности, к ограничению и даже утрате свободы.

Следует при этом иметь в виду, что творчество Ивасюка пришлось на наиболее жёсткий период правления в Румынии Николае Чаушеску. «Пожизненный президент» беспощадно расправлялся с оппозицией, причём, в любых её проявлениях, с помощью тайной полиции «Секуритате». Были смещены с руководящих постов все его противники. Последовательно проводились в жизнь т. н. «июльские тезисы» Чаушеску. Их сердцевиной явилось значительное усиление политико-идеологической работы в школах и университетах, в детских, молодёжных и студенческих организациях, в творческих союзах, Академии наук, в СМИ. Речь шла, фактически, о тоталитарном промывании мозгов во всех сферах жизни румынского общества в интересах укрепления диктаторского режима. Дело дошло до запрета «неугодных» книг и их авторов, до нападок на «идеологически незрелую» интеллигенцию. Культура должна была стать одним из инструментов этой политики.

Роман «Рак», вышедший незадолго до гибели А. Ивасюка, в неприкрытом виде рисует картину общества анти гуманизма, а также образ циничного тирана, запускающего машину террора в интересах сохранения привилегий олигархии. События в романе происходят в некой вымышленной латиноамериканской стране, но читателю не составит труда усмотреть в описываемых событиях многое из того, что имело место в самой Румынии.

При работе над данной статьёй меня не покидала мысль о насильственной смерти писателя от рук секретных служб. Согласно официальной версии, Александру Ивасюк трагически погиб 4 марта 1977 г в Бухаресте во время землетрясения силой 7.2 балла по шкале Рихтера. В центре города не выдержали подземных толчков 33 многоэтажных здания. По официальным данным, число жертв достигло 1578 человек, из которых 1 424 (90 %) погибли именно в Бухаресте. Свыше десяти тысяч человек было ранено. Целая неделя понадобилась спасателям, чтобы извлечь их из-под развалин. Согласно тем скудным и косвенным сведениям, которые мне удалось найти, квартира Ивасюка, по-видимому, не пострадала, сохранились записи писателя и его архив. Значит, погиб он, находясь вне своего дома. Если решение устранить неудобного для властей литератора было принято незадолго до землетрясения, то для заплечных дел мастеров несложно было инсценировать его гибель во время данной катастрофы. Впрочем, это всего лишь мои догадки…

Картины разрушения Бухареста во время землетрясения 4 марта 1977 года   Картины разрушения Бухареста во время землетрясения 4 марта 1977 года

Картины разрушения Бухареста во время землетрясения 4 марта 1977 года

Знакомясь с материалами, посвящёнными землетрясению 1977 г, мне попалось сообщение, согласно которому наименее устойчивыми к колебаниям земной тверди оказались дома, представлявшие собой определённую архитектурную ценность, украшение столицы. По всей видимости, в одном из таких домов жил Ивасюк. В романе «Рак» он даёт, как я полагаю, его описание: «Дом был старый, когда-то, впрочем, он выглядел красивым – в тридцатые-сороковые годы, во времена предвоенного бума (около десяти процентов зданий, построенных до 2-й мировой войны, оказались разрушенными во время землетрясения 1977 г – В. П.). Но, что характерно для нынешних времён, самые влиятельные и богатые жильцы уехали отсюда, и в последние десять-пятнадцать лет эти высокие дома с просторными квартирами были заселены небогатыми людьми, наложившими свой специфический отпечаток даже на сами здания… Тусклые мутные стёкла, грязные лестницы и обшарпанные стены, старомодный лифт в ржавых решётках, с которых облезла краска.., натужно спускающийся с резким скрипом разболтанной телеги». Впечатление, что это написано с натуры…

Не только положение в Румынии подтолкнуло писателя к созданию данного романа. Не случайно, его события разворачиваются, как я уже указывал выше, в «вымышленной» латиноамериканской стране. При внимательном прочтении произведения можно обратить внимание на авторские подсказки, которые дают основание считать, что речь идёт о событиях в Чили 1973 г. Что это за подсказки.

Первая: один из бывших друзей Мигеля, главного героя романа, молодой талантливый поэт по имени Фигероа, получает письмо от Пабло Неруды, в котором великий чилийский поэт выражает своё восхищение его стихами. Предположительно, это письмо Фигероа получил незадолго до смерти Неруды.

Пабло Неруда после победы Сальвадора Альенде на выборах в 1970 г был назначен правительством Народного единства послом во Франции. В 1972 г больной Неруда вернулся в Чили. В сентябре 1973 г в стране произошёл военный переворот, в результате которого к власти пришла военная хунта во главе с генералом Аугусто Пиночетом. Сальвадор Альенде погиб при штурме военными президентского дворца Ла Монеда. Тысячи сторонников Народного единства были убиты, десятки тысяч – арестованы. Сам Неруда скончался в клинике Санта Мария в Сантьяго 23 сентября 1973 года (по другой из версий – убит). Напомню, что роман «Рак» увидел свет в 1976 г, т. е. через три года после пиночетовского путча.

Вторая подсказка: дон Мигель, незадолго до начала путча, с ужасом думает о «грандиозной резне, которая должна произойти на велодроме» (выделено мной – В. П.). Это перекликается с событиями военного переворота в Чили, в ходе которого был создан ряд концентрационных лагерей для политических заключенных, наиболее известным из которых является концлагерь на стадионе в Сантьяго.

Третья подсказка: Мигель накануне путча покупает газетный листок, в котором под рубрикой «В последний час» сообщается об успешном окончании совместного полёта космических кораблей «Союз» и «Аполлон» (15 июля 1975 года). Эта дата также ориентирует нас к событиям контрреволюции в Чили (разница в два года, в данном случае, не столь существенна).

Таким образом, внутреннее положение в Румынии конца шестидесятых – начала семидесятых годов прошлого века, а также военной переворот в Чили, сопровождавшийся многочисленными человеческими жертвами, попранием всех демократических свобод, – вот составляющие, которые легли в основу романа «Рак»…

2.

Итак, повторюсь, события романа разворачиваются в некой латиноамериканской стране, чей уровень развития таков, что основы демократии позволяют сохранять баланс между классами: это и многопартийная, включая компартию, система власти, профсоюзы, значительная прослойка интеллигенции, относительно независимая пресса. Промышленность и торговля с их межгосударственными связями, развитое сельское хозяйство обеспечивают рабочие места, и возможность зарабатывать на жизнь низшим классам. Социальная демагогия и народные праздники с их красочностью и музыкальностью, культивируемые власть предержащими, позволяют выпускать время от времени пар накопившегося недовольства, не доводя его до критического объёма. Но это лишь поверхностное впечатление. На самом же деле, накал противостояния народа и олигархии высок. Левые организации, количество которых всё увеличивается, подобно подземным потокам, разрушают зыбкий социальный мир. Чтобы не допустить взрыва и сохранить привилегии представителей высших слоёв общества, в стране готовится военный переворот.

Мозговым центром, спонсором, руководителем и даже душой переворота выступает некто дон Атанасиос. Выходец из Малой Азии, в далёком прошлом грузчик, сутенёр и авантюрист, он постепенно сумел превратиться в обладателя несметных богатств, хозяина транснациональных компаний, человека, контролирующего официальную власть страны, в которую он попал много лет назад, спасаясь от преследования у себя на родине. Уже пожилой, в меру утомлённый многолетней борьбой за роль неофициального хозяина страны, он сохранил острый ум, знание психологии людей, а также дар управлять их мыслями и желаниями. Высохший, полуслепой, проводящий почти всё своё время в затемнённой комнате, он растерял почти все человеческие желания кроме одного – повелевать, кроме одной страсти – властвовать. Его единственная забава – разглядывать людей, как насекомых под микроскопом, управлять ими подобно кукловоду, убеждаться в их порочности и преступности. Нет ни одного человека в мире, которого бы он любил, которому бы сочувствовал, сострадал. Даже жена для него – всего лишь объект для психологических экспериментов. Жестокость и цинизм – наиболее точные его качества. Перед нами типичный «диктатор»3, 4, «юродствующий суперфюрер»2.

Сам автор даёт такой портрет Атанасиоса: «лысая, с профилем хищной птицы голова, скрипучий голос желчного старика, лишённого возможности радоваться жизни, не способного на малейшее проявление тепла, не допускающего и мысли о том, что хоть кто-то может оказаться в безопасности»…

Без всяких предисловий, буквально с первой страницы, Ивасюк вводит читателя в кабинет дона Атанасиоса, в котором происходит последнее совещание руководителей путча. Остаётся менее суток до начала переворота. Все присутствующие, боясь пропустить хотя бы слово, внимают своему вождю. Ниже собраны некоторые его высказывания, которые позволяют составить представление о взглядах Атанасиоса, а также масштабах предстоящих репрессий:

– Люди, жаждущие власти, всегда являются сторонниками перемен и обновления… [наши действия] исходят из искренних побуждений [образованных представителей общества] улучшить положение, устранить опасность анархии, которая вместо того, чтобы облегчить жизнь народонаселения, утяжелит её ещё больше… … [в перспективе] утвердившийся прочный порядок позволит установить подлинно демократический, либеральный, парламентский режим, которого, естественно, мы все желаем и который всеми нашими действиями мы будем реально защищать. А мы и на самом деле хотим установления подлинной, следовательно, основанной на законности и ответственности демократии… [а пока] мы вступаем в более или менее продолжительный переходный период… Как особи, скажем, мы все обречены. Как типы же только сейчас мы начинаем организовывать дело так, чтобы все мы выжили…

– Идея массового террора – это коллективная идея… Вы хотели террора – так организуем его как прибыльное предприятие… Назовём террор расцветом, регресс прогрессом, а страх – полнейшим установлением общественного спокойствия…

– Честность ведёт к убеждениям, а убеждения порождают непокорность возмущённых… Убеждения выковывают «индивидуальность»… Эпоха индивидуализма кончилась! Остались ещё личности… Мы разрушим и личность как таковую. Возможности разрушаются страхом. Это действительно самое подходящее средство – страх… Никто не будет чувствовать себя защищённым… ощущение неуверенности в собственной жизни должно сковать всех, абсолютно всех, кто даже не числится ни в каких списках… [Мы создадим] общество, в котором будет один базис и никакой надстройки…

– Путч начнётся ночью… в списках жертв… указать: имена руководителей левых, а также студенческих и молодёжных организаций; профсоюзных лидеров; директоров и ответственных редакторов левых газет; профессоров, писателей, артистов, учёных, врачей и инженеров, симпатизирующих левым. Будут ликвидированы все видные деятели левого направления и лица, активно проявившие себя на общественном поприще; имеющие твёрдые убеждения и влиятельные среди товарищей рабочие; священники, члены вселенского собора; пятьсот человек, подозрительных, и ещё пятьсот первых попавшихся в разных районах и кварталах столицы… ни один из этих людей не является ни виновным, ни невиновным. Само это понятие необходимо изъять из нашего лексикона… жертвой может стать любой, именно отсутствие каких-либо критериев и должно придать особую значительность террору… Именно в этом смысл всей акции. Чтоб не признавать даже смерть…

Чего в этих высказываниях дона Атанасиоса больше – философии, лицемерия, цинизма, иезуитства, сухости технократа, решающего поставленную перед ним проблему без эмоций? Это дьявольский коктейль, рецепт которого может родиться только в голове демона в образе человеческом. Таков этот диктатор. В его полном распоряжении спецслужбы, полиция, армия. Время, место и роли расписаны, начиная от руководителей всех этих структур до рядового состава…

Из внутренних монологов дона Мигеля:

– Пущен в ход механизм, прекрасно отрегулированный, механизм всеобщего террора, предназначенный нагнать страх, а потом упрочить его. …готовится отвратительнейшее массовое убийство, попрание всех свобод, установление режима террора. …офицеры в кабинетах составляют списки, которые стекаются к их начальникам.., а те в верхнем углу страницы ставят подпись, благодаря которой эти имена вскоре уже не будут принадлежать живым людям…

– Ночью… ко всем ворвутся одичавшие полицейские или солдаты, которые будут вытаскивать людей прямо из кроватей, и никто из оставшихся в живых не сможет опомниться, и понадобятся месяцы, а возможно, и годы, чтобы примириться, но не со смертью, а с этим неожиданным, внезапным исчезновением людей, вполне очевидным и всё равно невероятным…

[Для поддержания страха] специально отбираются исполнители, которых можно выдрессировать и при необходимости натравить на кого угодно. К тому же от векового страха перед голодом они будут убивать с удовольствием. …Разве эти люди, втиснутые в грузовик.., обладают чувством реальности, ощущением бытия мира?… всего через несколько часов они во исполнение приказа будут способны уничтожать живых людей, не представляя, ради чего, не понимая, что такое убийство, дав полную волю своим инстинктам и агрессивности, направлять которые будет слепая дисциплина и подчинение силе…

Глядя на толпу, гуляющую по бульварам города, на парочки влюблённых, на обывателей, расположившихся с газетой в любимом кафе, не подозревающих, что ждёт их через какие-то пять-шесть часов, дон Мигель с содроганием думал о том, что «…этих мирных людей с явной склонностью не вникать в горькую суть вещей засосёт, словно в трясину, в новую риторику, наполовину фашистскую, наполовину либеральную и в любом случае примитивную, и станут они жить, питая какие-то надежды в этом царстве пустых слов.., которые будут основой общественного строя… новым магическим миром, заменившим истинную реальность набором блестящих, точно подогнанных тирад… Беспрерывное нарастание террора будет рождать надежды, граничащие с эйфорией, при условии, что террор и в будущем будет носить внезапный, грубый и беззаконный характер… Тогда фасад превратится в закон, порождённый якобы истинно гуманными требованиями порядка и неотложной необходимостью»…

Кто такой, однако, дон Мигель? Именно он является главным героем романа «Рак», фактическим проводником идей Александру Ивасюка. В недалёком прошлом левый журналист, получивший образование в одном из европейских университетов, он, в момент нашего знакомства с ним, является личным секретарём и тайным советником дона Атанасиоса. Именно на него возложена шефом миссия руководить ходом беспрецедентной акции устрашения народа, к которому он, в отличие от Атанасиоса, принадлежит. Он признаётся: «Я [всегда] думал только о себе. И всё, что делаю сейчас, тоже делаю… для себя. В этом моё несчастье, я никогда не мог любить кого-либо. У меня бывает подъём воли и её паралич, только и всего». Он прекрасно понимает, что происходит, и какая роль отведена ему в предстоящей вакханалии смерти. «Он может выполнить или не выполнить свой долг, – взвешивает он. – От него самого зависит, окажется он виноватым или невиновным. Он может выбирать, кем ему быть, ‘особью’ или ‘личностью’, то есть иметь возможность жить или иметь право на жизнь… в лучшем случае сам он может стать или остаться особью, то есть получить милостивое соизволение на то, чтобы жить.., частицей человечества, имеющей право на жизнь».

Его аналитический ум не позволяет ему искать и находить оправдание своим поступкам. Ничто человеческое ему не чуждо. Приступы раскаяния, стремление оправдаться в глазах вчерашних друзей, рецидивы жалости к будущим жертвам путча посещают его, толкая на безрассудные, по его же оценке, действия. Но страх, животный страх оказывается сильнее. Мигель убеждает себя: «…пройдёт несколько дней после первого потрясения или неделя, может, месяц – и наступит другой тёплый вечер, и оставшиеся в живых в отличном настроении, приумноженном ощущением радости жизни, будут упиваться им, и всё вновь взволнованно забурлит, выплеснувшись под эти огромные столетние деревья, под это пёстрое, ослепительное сплетение огней реклам». Так стоит ли плыть против течения, стоит ли противопоставлять себя несравненно более мощной силе – ни вернее ли идти вместе с ней, и даже управлять ею.

Беневисто, бывший друг Мигеля, руководитель одной из революционных групп, к которой тот примыкал, упрекает его: «Все наши разговоры тонули в твоей всё возрастающей чувствительности: ох, какой будет судьба нескольких тысяч, возможно, десятков тысяч людей, которые, не дай бог, пострадают, когда будет устанавливаться новый порядок… Тебя душит негодование, когда ты слышишь, что где-то поступают жестоко, потому что это революционная жестокость… Твоя гуманность не может стать действием, потому что ты не хочешь отказаться от своей ничтожной индивидуальности и подчиниться требованиям дисциплины». Ох, как ошибается Беневисто, глубоко ошибается в оценке личности Мигеля. Его «гуманность» – лишь вспышка благих намерений, ему хочется казаться гуманным. Для Атанасиоса террор – лишь один из технических методов достижения целей, ничего личного. Участие Мигеля в путче имеет в своей основе страх, ничего кроме страха за свою жизнь…

Последние страницы романа. Дон Мигель оказывается в штабе переворота. «…он вышел во внутренний двор, забитый людьми… Холодными, пустыми глазами он стал смотреть, как солдаты отбирают из толпы по десять человек, ставят лицом к стене и стреляют обречённым в затылки… С удовлетворением Мигель отметил, что все они были чем-то похожи друг на друга, удивительно похожи, так что их едва ли можно было различить…

Очень хорошо, – проговорил Мигель. – Прекрасно, браво

Через арку он перешёл в другой двор, там тоже расстреливали… Люди, подумал Мигель, делятся на две категории: твёрдых и мягких. Мягкие никогда не станут твёрдыми, твёрдые же никогда не станут мягкими… Прямо скажем, открытие, стоило бы эти мысли записать на память…

…офицер, распоряжавшийся в этом дворе, выглядел жизнерадостно… в распахнутом мундире и даже в не застёгнутой под галстуком рубашке [он] расхаживал по двору с хлыстом в руке, нервно постукивая им по голенищам сапог, и время от времени говорил: ‘Живее, живее’… [Неожиданно] офицер бросился к какому-то старику, упавшему на колени и принявшемуся молиться, и крепко огрел того хлыстом.

– Тут не церковь! – прорычал он. – Нужно было помолиться вовремя, не сейчас. Вовремя, понимаешь, вовремя… Всему своё время.

Хлестнув несколько раз старика по лицу, он сделал нетерпеливое движение рукой, давая понять, что ему чего-то не хватает. Унтер-офицер подал ему пистолет, и офицер, подняв старика на ноги и приставив к стене одиннадцатым в партии, выстрелил ему в затылок. ‘Там было лучше, – подумал Мигель. – Больше порядка. Здесь как-то не так, бестолково… Там было хорошо: пах, пах, будто играючи, без всей этой сутолоки’.

– Капитан! – крикнул он. – Здесь у вас что-то слишком много шума и беспорядка. Это мне не нравится. Очень, очень не нравится»…

Вот дон Мигель, опустошённый и обессиленный бесчисленными картинами смерти и своей фактической ролью участника преступления против своего народа, сидит в кабинете личного консультанта (отныне такова его новая должность) дона Фернандо, президента-марионетки, назначенного на этот пост «Правительством национального спасения» во главе с Атанасиосом.

«Ему стало жаль Мигеля, старика Мигеля, беспокойного, тщеславного, увлечённого силой и властью, но и не лишённого великодушия и желания жертвовать собой, того, что умер этой ночью и взамен которого родился человек, занявший этот удобный кабинет, показавшийся ему новой его колыбелью и в то же время могилой».

Ивасюк, спрессовав время, раскрывает нам нравственную деградацию талантливого человека, мечтавшего служить своему народу и оказавшегося в роли его палача, «стремится показать невозможность свободного развития и волеизъявления личности в условиях тоталитаризма, её распад, растление сознания, дегуманизацию»2.

Начальник жандармерии по окончании основной части «акции» доверительно делится с Мигелем своими наблюдениями: «Интенсивное развитие нашей жизни породило возможность бунта, но вместе с тем и возможность его подавления. Никакого противодействия, понимаешь?.. учитывая моральное состояние войск и полное отсутствие сопротивления со стороны жертв, по сути, операция возможна в любое время – и сейчас, и вчера, и в будущем». Жуткий вывод. Писатель открытым текстом говорит об угрозе, которую несёт тоталитаризм всему лучшему, что есть в человеке, и его праву жить.

3.

Ещё в студенческие годы Мигель мечтал о том, что своё место под солнцем он завоюет своим умом. А ума, надо признать, ему не занимать. Оказавшись в роли правой руки дона Атанасиоса, Мигель мысленно возражает своему патрону: «Движение, которое ближайшей ночью будет обезглавлено, через некоторое время возродиться вновь, ещё более широкое и упорное… Одни будут ожесточать других до тех пор, пока всё не кончится взаимным уничтожением».

Тахерех, возлюбленная Мигеля, революционерка, исповедующая методы террора в борьбе с идейными врагами, говорит во время последней их встречи: «…акции будут проводиться и впредь под тем же знаком их необходимости… остановить их невозможно, поскольку насилия не прекращаются, напротив, распространяются всё шире во имя чрезвычайно отдалённых целей… насилие будет нарастать.., и вся наша жизнь будет проходить под знаком насилия».

Но если эти размышления верны, то, напрашивается вывод, так ли необходимо сопротивление насилию? Тахерех рассказывает Мигелю о своих спорах с отцом на эту же тему, и о позиции отца: «Только одно существует на свете – Единый, неделимый».

Образ Храма, как выражение идеи единого Бога и веры в возможность спасения верой в Него, не единожды возникает на страницах романа: «Из глубин памяти всплыло смутное видение храма, затерявшегося в джунглях… И ещё видение храма, защищённого буйной растительностью, которая сплошь закрывала его от глаз, кроша и перемалывая своими мягкими, но цепкими корнями и крючковатыми стволами потрескавшийся камень здания». Легенды об этом храме и Боге в нём из поколения в поколение передавались в семьях пеонов. Но все попытки разыскать эту реликвию, предпринимавшиеся археологами и путешественниками, не увенчались успехом. Природа словно прятала её от человеческих глаз, словно не доверяла людям, погрязшим в междоусобицах, словно считала, что они утратили право приблизиться к Богу. Но она же и разрушала, «перемалывала» храм. Не с этим ли «в его (Мигеля – В. П.) сознании было связано неясное, но знаменательное ощущение беспокойства». В чём же его «знаменательность»? Отец Тахерех добавляет: «Его (Бога – В. П.) мы ощущаем только тогда, когда охвачены беспредельным страхом». На что Тахерех отвечает: «Но… я хочу бороться со страхом, не питая его другим видом страха, куда более сильного».

В этом «знаменательность» и в этом причина «беспокойства» – человек обязан «бороться со страхом», который насаждается террором (лат. terror – страх, ужас; синонимы – «насилие», «запугивание», «устрашение») в обществе тоталитаризма. «Писатель находит убедительную метафору для разоблачения и осуждения политического авантюризма, крайнего индивидуализма, сверхчеловеческой ‘исключительности’, порождаемых тоталитаризмом»3: «Мигель понял, что же, по сути, означало завершение безумных планов дона Атанасиоса – должны будут появиться и размножиться дикие животные, огромные ракообразные и рептилии, которые в конце концов завладеют землёй, жалкие остатки эпохи славы и процветания их класса, греющиеся на потрескавшихся ступенях, заросших бурьяном, которому предстоит всё разрастаться и разрастаться… [И тогда], да здравствует мир раков, царство ракообразных, круглые, выпученные глаза, безразличные ко всему, кроме пищи, сырости и сумрака огромных камней на берегах рек!.. Люди должны внутренне превратиться в раков, существовать по законам этого биологического вида, покрыться шероховатым панцирем, чтоб не воспринимать ничего, что происходит вокруг». «Он вспомнил о том, как боялся света дон Атанасиос, а затем и ещё одну подробность: в кабинете патрона всё время слышался шум воды, переливающейся в каком-то аппарате… Ага – тёмное, прячущееся под камни водяное существо! Наконец-то я понял тебя, наконец-то разгадал!».

Не превращение в «человекоособь»2, приспособившуюся к безликому существованию в условиях насилия, в деталь «машины», не слепой уход в Бога в надежде на его милости, но противостояние системе, уничтожающей личность, которая пытается сохранить своё человеческое достоинство.

Т. А. Носенко2: «Абсолютная, насильственная власть противна человеческому существу, его гармоничному развитию, и ставит под угрозу существование человечества». Александру Ивасюк был убеждён, что «свобода – это не только необходимость осознания, не только теория, но деятельность практическая… Жить историей означает сознательно принимать участие в её созидании»6.

В свете всего сказанного роман «РАК» приобретает силу убедительного предостережения об опасностях, грозящих странам, их гражданам со стороны военно-фашистских режимов. Примеры из новейшей истории подтверждают это.

4.

Завершающим, и в то же время неожиданным по тональности, аккордом романа «Рак» является гибель главного героя. Оставив свой замечательный кабинет с телефонами спец связи в здании Президентского дворца, Мигель через служебный подъезд вышел на улицу, куда его влекла «неодолимая властная сила». «Нужно выйти на солнце», – сказал он себе. Он зашагал в сторону, противоположную от центральной площади, пересёк непривычно пустынную торговую магистраль, далее бульвар и рынок. Здесь он увидел, как группа солдат двинулась в сторону промышленной зоны, откуда слышны были заводские гудки и винтовочные выстрелы. Мигель пошёл вслед за ними, а затем оказался «один впереди стреляющей цепи… Возле уха его просвистела пуля, и он упал, чувствуя, что спина становится тёплой и влажной, затем краткий миг боли, и мысль.., что он бессмертен». Конец повествованию.

Как это ни парадоксально звучит, но для меня в этом финале заложена надежда. Надежда на то, что человек никогда не смирится с ролью ракообразного существа, даже ценою смерти поправ в себе страх порабощения ею. Встав под солдатские пули, Мигель доказал себе, что то светлое, что было в нём, что видела и любила в нём Тахерех, не выжжено под ледяным взглядом Атанасиоса, что диктатор ошибся в своих расчётах подчинить себе его душу, душу многих, бесконечно многих людей.. Это и даёт мне веру в то, что человеческое в человеке неистребимо

____________________________________

ЛИТЕРАТУРА

  1. Александру Ивасюк. Избранное. Рак. Роман. Перевод с румынского. Москва, Радуга, 1982
  2. Т. А. Носенко. Творчество Александру Ивасюка, и его последний роман «Рак». В кн: Роман в литературах стран центральной и юго-восточной Европы. Киев. Наукова думка, 1990, С. 164-199
  3. Елена Орлова. От составителя. Из книги: А. Ивасюк. Половодье: Избранное. М: Радуга, 1982
  4. М. Фридман. В поисках нового романного синтеза (о творческом пути Александру Ивасюка)// Современная болгарская проза и литература европейских социалистических стран. М., 1985. С. 263
  5. I. Ianosi. Greatia scriitorului “Lastinga,unde- I inima”//Scinteia.1977, 18 martie. P. 4
  6. A. Ivasiuc. Teoria si practica//Contemporanul, 1977. 16 iulie. P. 5

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Валерий Пайков

Автор четырнадцати стихотворных сборников, публикаций в бумажной и электронной периодике Беларуси (Новая Немига литературная), Германии (Крещатик), Израиля (Литературный Иерусалим, Юг, Мост и др.), Италии (Другие берега), России (Бег; Голос эпохи; Дальний восток; День поэзии 87; Медицинская газета; Мост над бесконечностью; Невский альманах; Новая литература; Приокские зори; Русский писатель; Сакансайт; Слово поэта; 45-я параллель; Топос; Экумена и др.), США (Еврейский мир; Обзор; Побережье; Русский глобус; Связь времён), Украины (Свой вариант). Участник ряда антологий, коллекций, альманахов и сборников. Входил в шорт-лист международных поэтических конкурсов: "Волошинские чтения" (2005), журналов Крещатик (2007) и «45-я параллель» (2013). Автор очерков, рассказов, статей («Сетевая словесность», «45-я параллель», «Точка зрения»), монографий («История жизни библейских патриархов» и «За обещанной землёй», изд. ЭР.А, М. – Тель-Авив, 2008, 2009). Член Союза русскоязычных писателей Израиля.

Оставьте комментарий