RSS RSS

Александр КАБАНОВ. Ангел, посланный добром

* * *
Бог еще не прикрыл этот грязный, гнилой бардак,
и устроить всемирный потоп еще не готов,
потому, что люди исправно выгуливают собак,
потому, что люди послушно прикармливают котов.

И пускай они убивают других людей и богов,
пишут жуткие книги, марают свои холсты,
не хватает крепкой руки и просоленных батогов:
человечество – это прислуга для красоты.

Мы живем для того, чтоб коровам крутить хвосты,
добывая роуминг, пестуя закрома,
подражаем птицам, рожаем в горах цветы,
красота такая, что можно сойти с ума.

Обхватив колени, сидишь на исходе дней,
и глаза твои, запотевшие от вина –
видят бледных всадников, всех четырех коней,
а за ними – волны и новые племена.

 

* * *
Был ангел, посланный добром на дальний хутор по феншую,
и выковыривал пером из-под ногтей он кровь чужую,
неординарный, не простой, пахан небесного застенка,
то бородатый, как толстой, то дивно лысый, как шевченко.

А дальний хутор нес пургу, соседствуя с погодой летней,
коровьи нимбы на лугу сияли в изумрудах слепней,
гусей шиповник у пруда, оракул в черных аквалангах,
и проступали здесь года, как перстни зэков на фалангах.

Росли и лопались клопы в гнилых матрацах одичанья,
языкобесие толпы и богоборчество молчанья,
был ангел – белая культя, похожий на армянский чечил,
одних – он убивал, шутя, других – любовью искалечил,
и только верилось двоим-троим, воскресшим после свадьбы:
мы за ценой не постоим, а постоять бы, постоять бы.

 

* * *
Смотрю в разбитое окно осенними, ночными днями,
как человеческое дно мерцает сорными огнями,
последний бьется уголек, обогревая разум смрадный,
и наступает рагнарёк – бессмысленный и беспощадный.

Когда спадает пелена и разлагается притворство,
ты  видишь – это не война, а скотный двор и мародерство:
как будто выстроились в ряд все инвалидные коляски,
здесь будут кладбище и сад, от украины до аляски.

Ползут, свистят в одну ноздрю, культями воронов пужают,
в разбитое окно смотрю: кого нам бабы нарожают,
взлетает чучело совы, и по тропе из кокаина –
за  всадником без головы бредет ослепшая конина.

Дырявой флейты горький звук, и вот – из логова оврага
к нам выдвигается паук в фуфайке узника гулага,
он  за собою, на цепи, ведет вдоль каменных балясин…
…господь, помилуй, укрепи, но этот юноша – прекрасен.

Он был когда-то сорванцом, грядущий царь в багряной тоге,
а станет сыном и отцом, и первым паханом при боге,
так может быть прекрасным  то, что описанью неподвластно,
к примеру – ласточка в пальто, на счастье склеивает ласты,
и если нет у бытия любви и грани для повтора –
пусть этой ложью  буду я – чудовище в окне собора.

 

* * *
Стол, за которым сидит река, два старика на одном причале,
сыр – это бабочка молока, смех – это гусеница печали,
что происходит в твоих словах: осень, чьи листья, как будто чипсы,
тьма – это просто влюбленный страх, это желание излечиться.

Мы поплавками на сон клюем, кто нас разбудит, сопя носами,
волк, заглянувший в дверной проем, окунь с цветаевскими глазами,
звон колокольчика над волной, новой поэзии сраный веник,
мир, сотворенный когда-то мной, это отныне – пустой обменник.

Вот он стоит на исходе лет, шкаф, предназначенный быть сараем,
в нем обитает один скелет, судя по библии – несгораем,
пьет и отлеживает бока, книги – рассыпались, одичали:
сыр – это бабочка молока, смех – это гусеница печали.

 

* * *
                             Татьяне Толстой

Кажется – лето прошло: дырочку в сердце прожгло,
шмель, умывающий рыльце,
думает реку и лес, то ли тарковский воскрес,
то ли компьютер накрылся.

Я на икону подул, вспомнил родимый аул,
новую вспомнил каховку,
там небоскребы в степи, держат ковыль на цепи,
мучают божью коровку.

Кажется, был золотой лев у татьяны толстой,
может быть, все таки – лосев,
лето, ромашка, вьюнок, лапти, чтоб склеить венок
или сплести из колосьев.

Вечером вспомню свечу, тихий огонь прокричу,
прячется облако в тучки,
время сползет по плечу, господи, как я хочу –
к вам на кулички, на ручки.

 

* * *
Видишь: на голубом глазу плывут мои облака,
розовые, нагие, перистые, когда :
сын водолаза и дочь погибшего горняка
празднуют свадьбу, в бокалах – земля/вода.

Видишь: шахтерские каски полны моего угля,
в мисках пищат молюски и прочая лабуда,
что подарить новобрачным  –  спрашивает земля,
что подарить новобрачным  –  спрашивает вода.

Вот акваланги, а вот и отбойные молотки,
черные ласты бабушкии, дедушкин тормозок ,
вот тамада забыл, что он – без правой руки,
что он – ослеп, но голос его высок.

Первая брачная ночь, девственность на века,
больше детей не будет, не будет детей всегда:
утром проверят простынь, белую, как облака:
а в центре ее – пятно, это земля и вода.

 

* * *
Это кто там громыхает, дуя в глиняный рожок:
тарантино отдыхает, не буди его, дружок,
что с тобой случилось летом, расскажи нам без обид,
пастернак лежит валетом, а навстречу – бродский спит.

В этом мире овдовелом, где любая мразь видна,
как любил ходить я в белом, в чистом платье из говна,
и насвистывать чечетку и поигрывать мышцой,
но ценил  я только водку вместе с салом и мацой.

Я бродил с одним целковым за похлебку и кровать,
я сто раз сидел с цветковым и молчал, а что сказать,
засыпай, мой милый хоббит, спит мужик и баба спит,
жизнь болит, да не проходит, как гандлевский и бахыт,
нецелованную воду – погасил и вновь разжег,
чтоб достался мне, уроду, этот глиняный рожок.

 

* * *
А когда в яйцеклетке меня повезут,
как везли пугачева на плаху:
по бескрайнему лону проложат маршрут,
и живой позавидует праху.

Я услышу сквозь пенье и плач ямщика –
кислый запах слепого последа,
и большую тюрьму от звонка до звонка
над фонариком велосипеда.

Вижу скованных братьев своих, близнецов,
как бутан и пропан из баллона,
почему я не вижу конвойных, стрельцов –
потому, что сползает корона

на глаза, а поправить ее не могу,
всюду пепел да снега охапки,
остается шептать, не смотря на пургу:
мама, мама, не бойся, я – в шапке.

 

* * *
Как выгодно опустошенным быть:
сатрапа ненавидеть, и любить
себя, звонить какой-то пьяной бабе
и обрести покой на порнохабе.

Но за окном взрывается сирень,
перебивая мысли о запасках,
и этот ваш имбирь – такая хрень,
и бродят кошки в медицинских масках,

и зеркало в прихожей отразит
все то, что полагается скотине:
опухший и небритый паразит,
посредственный поэт на карантине.

Гуляешь по балкону во тщете,
нахмуришь лоб и задницу почешешь,
вокруг – ворье, но чем его утешишь,
и мы – разнообразные, не те.

А те спешат по маленьким делам,
спасают мир, ведут войну в реале,
они цветы ломают пополам
на кладбищах, чтоб их не воровали.

И надо мной соседка бьет меня,
внизу меня просверливают дрелью,
а справа – пьют за царство и коня,
а слева – пахнет похотью и прелью.

То вишня зацветет, то абрикос,
небесная подрагивает сфера,
и на своих троих, наморщив нос,
опять вступает в болдино холера.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Александр Кабанов

Украинский поэт, пишущий на русском языке. Родился в г. Херсоне (1968), живет и работает в Киеве. Автор 12 книг стихотворений и многочисленных публикаций в журнальной и газетной периодике; «Новый мир», «Знамя», «Дружба нродов», «Радуга», «Октябрь», «Континент», «Арион», «Интерпоэзия», «Новя газета» и др. Стихи переведены на украинский,: английский, немецкий, нидерландский, финский, польский, сербский, грузинский и др. языки. Лауреат «Русской премии», премии «Antologia», Международной Волошинской премии, специальной премии «Московский счет», премий журналов «Новый мир», «Интерпоэзия», Международной литературной премии имени Великого князя Юрия Долгорукого и др. Александр Кабанов – главный редактор украинского журнала о современной культуре «ШО».

3 Responses to “Александр КАБАНОВ. Ангел, посланный добром”

  1. avatar Геннадий says:

    Давно не читал, Александр, несколько разочаровался после длительной поры восхищения. Аплодирую вновь!

  2. Меня буквально такая же мысля посетила, как и предыдущего оратора. Мои аплодисменты!

  3. avatar Денис says:

    Спасибо!!! Как Ерофеева, Хармса,Бродского, конечно,))) Лорку и Лосева одним коктейлем зафигачить!

Оставьте комментарий