RSS RSS

Виктор ЕСИПОВ. «Я ОЧАРОВАН ПИСЬМОМ ПУШКИНА …» (Пушкин под Высочайшей цензурой)

8 сентября 1826 года Пушкин по вызову Николая I прибыл в Кремль прямо из Михайловского, где отбывал ссылку, которой был «удостоен» предыдущим императором, прибыл в сопровождении фельдъегеря. Здесь, в Чудовом монастыре, он встретился с царём. Эта встреча легла в основание будущих отношений поэта с императором Николаем I, более обстоятельно и всесторонне рассмотренная в нашей книге «Пушкин и Николай I. Исследование и материалы».1

Во время упомянутой встречи Николай I предложил стать цензором Пушкина, вероятно, руководствуясь намерением иметь постоянный контроль за деятельностью опального поэта, которого он рещил немедленно освободить.

    О чем говорили поэт и царь, доподлинно неизвестно, потому что встреча происходила без свидетелей. В разное время о разговоре этом размышляли и анализировали имеющиеся о нем косвенные свидетельства П. Е. Щеголев, М. А. Цявловский, С. М. Бонди, Д. Д. Благой, Н. Я. Эйдельман, В. Э. Вацуро, В. С. Непомнящий и др. известные пушкинисты.
Наиболее достоверным, на наш взгляд, источником сведений о результатах разговора Пушкина с царем служит письмо П. А. Вяземского к А. И. Тургеневу от 19 сентября 1826 года: «Пушкин здесь и на свободе <…> Государь посылал за ним фельдъегеря в деревню, принял его у себя в кабинете, говорил с ним умно и ласково и поздравил его с волею <…> Государь обещал сам быть его цензором».2
Не вызывает сомнения, что сведения эти были получены Вяземским от самого поэта.
Сообщение Вяземского полностью подтверждается письмом А. Х. Бенекдорфа от 30 сентября 1826 года Пушкину, открывающим их многолетнюю переписку. Письмо было написано по поручению Николая I через три недели после конфиденциальной аудиенции у него ссыльного поэта.
В упомянутом письме официально подтверждалась устная договоренность между императором и поэтом, достигнутая во время их личной встречи, касающаяся цензуры: царь в вежливой форме обязывал Пушкина знакомить его со всеми новыми произведениями и при этом брал на себя функции цензора.

В том же письме Николай I обозначил свои критерии при оценке творчества Пушкина:
«…употребите отличные способности ваши на передание потомству славы нашего Отечества, передав вместе бессмертию имя ваше». 3
То есть, по мнению императора, только воспевание славы Отечества гарантирует поэту бессмертие. При этом Отечество, конечно, представлялось ему тождественным системе управления Россией, системе власти, которая  существовала в это время. Пушкин же имел отличный от императорского взгляд на свое творчество (и на искусство вообще). В частности, был убежден , что будущее бессмертие его заслужено тем,  что он пробуждать своим творчеством «чувства добрые» и был «любезен» народу. Позднее он выскажет это в своем итоговом «Памятнике»:4

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.

    Это концептуальное противоречие между императором и поэтом при взгляде на искусство будет сохраняться на всём протяжении их личных отношений, возникших 8 сентября 1826 года и длившихся вплоть до трагической смерти поэта.
____________

    Николай I произвел на Пушкина самое благоприятное впечатление, что через несколько месяцев вдохновило его на «Стансы» (22 декабря 1826 — первая редакция), где острота восприятия в обществе недавно свершившейся казни декабристов снималась сопоставлением с казнями стрельцов в начале петровского царствования, а царю предлагалось брать пример с Петра I.
Нужно сказать, что царь в начале своего правления оправдывал пушкинские надежды. Впервые в России был разработан и 10 июня 1826 года введен в действие Цензурный устав, регламентирующий отношения издателей, писателей и цензуры. В апреле 1826 года было создано II Отделение Собственной Е. И. В. канцелярии под руководством М. М. Сперанского, которое подготовило к 1830 году Полное собрание законов Российской империи и Свод законов Российской империи. 6 декабря 1826 года был учрежден секретный комитет («комитет 6 декабря»), задачей которого стала разработка социальных реформ государственного устройства, в том числе отмена крепостного права. Следует добавить к этому успешные действия русской армии в русско-персидской войне 1826–1828 годов, в результате которой Россия закрепилась в Закавказье, присоединив к себе Восточную Армению. И столь же успешную русско-турецкую войну 1827–1829 годов, закончившуюся присоединением к России Анапы и Поти, а также подтверждением автономных прав Сербии, Молдавского и Валашского княжеств.
Таким образом, пушкинские строки в стихотворении 1828 года «Друзьям», как и «Стансы» связанном с Николаем I:

Россию вновь он оживил
Войной, надеждами, трудами —

имели под собой реальные основания.
Но первым пушкинским произведением, с которым императору предстояло ознакомиться стала трагедия «Борис Годунов» в редакции 1825 года.5
Причиной тому послужили известные обстоятельства: оказавшись в Москве после долгой ссылки, Пушкин встречается с друзьями и, конечно, читает им привезенного из Михайловского «Бориса Годунова»  —
то у Вяземского, то у Веневитинова и т.д., что становится известно Бенкендорфу через его агентуру.  И письмом от 22 ноября 1826 года Бенкендорф ставит это Пушкину на вид, рассматривая как нарушение поэтом обещания представлять все вновь написанное на просмотр Николаю I.

Пушкин оправдывается письмом от 29 ноября 1826 года и немедленно представляет трагедию для прочтения её царём. Однако царь, по-видимому, не вошёл еще в новую для него роль цензора, поэтому он поручает Бекендорфу найти для прочтения трагедии «верного человека» из литераторов, который бы сделал для него подробные выписки и подготовил отзыв для Пушкина.
При этом Пушкин не мог знать тогда и, вероятнее всего, так и не узнал до своей кончины, какое впечатление произвело это его «оправдательное» письмо от 29 ноября 1826 года на императора. И мы бы об этом, возможно, никогда не узнали, если бы не «Выписки из писем графа А. Х. Бенкендорфа к императору Николаю I о Пушкине», найденные и опубликованные в 1903 году заведующим императорской библиотеки Р. А. Гриммом. Так вот, как следует из этих выписок, Николай I написал Бенкендорфу следующее: «Я очарован письмом Пушкина, и мне очень любопытно прочесть его сочинение».6
Что касается поиска «верного» человека, Бенкендорф остановил свой выбор на своём внештатном сотруднике Ф. В. Булгарине, который и подготовил отзыв о пушкинской трагедии для Николая I.7
И как бы ни был царь «очарован» упомянутым письмом Пушкина, его отзыв о трагедии не принес радости ее автору: в письме от 14 декабря 1826 вместе с рядом пометок в тексте трагедии Пушкину было предложено переделать ее в «историческую повесть или роман, на подобие Валтера Скота» (13, 313).

В ответном письме от 3 января 1827 года Пушкин выражает формальное согласие с критикой высочайшего читателя, но по сути ответ его тверд: «Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное» (13, 317).
Трагедия пролежит у Пушкина еще около четырёх лет, но будет, наконец, дозволена к печати в конце апреля 1830 года в связи с предстоящей женитьбой поэта. При этом публикация «Бориса Годунова» будет дозволена Пушкину без каких-либо поправок и без общей цензуры «под его личную ответственность». Это свидетельствовало об укреплении доверия к Пушкину со стороны Николая I и обретении поэтом определенного статуса в качестве приближенного к царю человека.
В конце того же года «Борис Годунов» был издан, и письмом от 9 января 1831 года Бенкендорф, по просьбе царя, извещал Пушкина о том, что трагедию тот читал «с особым удовольствием».
_____________

Но вернемся к 1826 году. Как уже упомянуто, первый вариант «Стансов», обращённых к царю, был написан 22 декабря 1826 года. А на прочтение царю стихи поступили вместе с несколькими другими произведениями лишь в середине 1827 года, в письме от 22 августа Бенкендорфа сообщал заключение царя по всем присланным текстам:
«Представленные вами новые стихотворения ваши Государь Император изволил прочесть с особенным вниманием. Возвращая вам оные, я имею обязанность изъяснить следующее заключение.

1) Ангел,8 к напечатанию дозволяется;
2) Стансы, а равно 3) и Третия глава Евгения Онегина тоже
4) Графа Нулина Государь Император изволил прочесть с большим удовольствием и отметить своеручно два места, кои Его Величество желает видеть измененными; а именно следующие два стиха: Порою с барином шалит и Коснуться хочет одеяла; впрочем, прелестная пиеса сия позволяется напечатать.
5) Фауст и Мефистофель позволено напечатать, за исключением следующего места: Да модная болезнь: она Недавно вам подарена.
6) Песни о Стеньке Разине, при всем поэтическом своем достоинстве, по содержанию своему не приличны к напечатанию. Сверх того, церковь проклинает Разина, равно как и Пугачева» (13, 335-336).

Как видно из замечаний, царь беспокоится о нравственности («Граф Нулин») и о политической целесообразности («Песни о Стеньке Разине»).
А упомянутое уже стихотворение «Друзьям», переданное Пушкиным для прочтения царю в феврале 1828 года вызвало удовлетворение высочайшего цензора, но не было дозволено к публикации. Видимо, «рабы и льстецы», «приближенные к престолу», отмеченные в стихотворении, представлялись царю неполиткорректным, выражаясь сегодняшним языком, высказыванием для публичного прочтения.
К 1826 году относится и написание Пушкиным по предложению царя «Записка о народном воспитании». 23 декабря 1826 года Бенкендорф сообщает Пушкину мнение царя о его записке:
«Его Величество при сем заметить изволил, что принятое Вами правило, будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее Вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое число молодых людей. Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному. На сих-то началах должно быть основано благонаправленное воспитание. Впрочем, рассуждения Ваши заключают в себе много полезных истин» (13, 314-315).
При сопоставлении этой сентенции со стихотворениями «Стансы» и «Друзьям», написанным после упомянутого письма, явно различима полемическая по отношению к высказанному царём направленность отдельных строк.
В «Стансах»:

Но правдой он привлек сердца,                                          .
Но нравы укротил наукой;

Самодержавною рукой                  .
Он смело сеял просвещенье…

    В стихотворении «Друзьям»:

Он скажет: презирай народ,
Глуши природы голос нежный,
Он скажет: просвещенья плод —
Разврат и некий дух мятежный!

    Таким образом, Пушкин продолжает утверждать свою мысль о необходимости просвещения в государстве, что будет делать и в дальнейшем.
_____________

    Эта скрытая полемика Пушкина с царём не помешала последнему встать на сторону поэта во время его острого противостояния с Булгариным в 1830 году.
Конфликт начался после публикации в ноябре 1829 года в трех номерах журнала «Сын Отечества» романа Булгарина «Дмитрий Самозванец», в котором Пушкин обнаружил прямые заимствования из своей трагедии «Борис Годунов».
Пушкину стало ясно, кто рецензировал в 1826 году «Бориса Годунова» по заданию Бенкендорфа и чью формулировку переделать трагедию в «историческую повесть или роман на подобие Валтера Скота» (13, 313) использовал царь при оценке пушкинской трагедии.
Далее последовал «обмен ударами» в печати, в частности, Дельвиг в «Литературной газете» подверг сокрушительной критике роман Булгарина в анонимной статье, Булгарин, решив, что автор критики Пушкин, обрушился с нападками на главу VII «Евгения Онегина», только что вышедшую в свет. И тут в конфликтную ситуацию вмешался Никодай I.
22 марта 1830 г. он пишет Бенкендорфу:«Я забыл вам сказать, любезный друг, что в сегодняшнем номере “Пчелы”9  находится опять 10  несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина. К этой статье, наверное, будет продолжение: поэтому предлагаю вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения; и если возможно, запретите его журнал».11
Бенкендорф пытается защищать своего подопечного:
«Прилагаю при сем статью против Дмитрия Самозванца, чтобы Ваше Величество видели, как нападают на Булгарина. Если бы Ваше Величество прочли это сочинение, то Вы нашли бы в нем очень много интересного и в особенности монархического, а также победу легитимизма. Я бы хотел, чтобы авторы, нападающие на это сочинение, писали в том же духе, так как сочинение – это совесть писателя (курсив Бенкендорфа. – В.Е.)».12
Но царь не принимает его оправданий, продолжает поддерживать Пушкина и пишет на том же листке:
«Я внимательно прочел критику на Самозванца и должен вам сознаться, что так как я не мог пока прочесть более двух томов и только сегодня начал третий, то про себя или в себе размышлял точно так же (как в критике. – В.Е.). История эта сама по себе достаточно омерзительна, чтобы не украшать ее легендами отвратительными и ненужными для интереса главного события. А потому, с этой стороны критика, мне кажется, справедлива.

Напротив того, в критике на Онегина только факты и очень мало смысла (курсив Николая I. – В.Е.)».13
Таким образом, царь уничижительно отзывается о романе Булгарина, признает критику в его адрес справедливой и, наоборот, критику седьмой главы «Евгения Онегина» признает несостоятельной.
Правда, в конце императорского текста содержится некоторая уступка оппоненту, продиктованная чувством патриотизма, понимание которого у Николая I и Бенкендорфа идентично:
«…хотя я совсем не извиняю автора, который сделал бы гораздо лучше, если бы не предавался исключительно этому весьма забавному роду литературы,14 но гораздо менее благородному, нежели его Полтава».
«Полтаву» Николай I ставил выше «Онегина», представляющего собой, по его мнению, «забавный род литературы», потому что она полностью соответствовала его критериям: прославляла Россию…
В конце ноября 1831 года незатухающий конфликт с Булгариным вновь вышел на высший уровень. Причиной послужило пушкинское стихотворение «Моя родословная», написанное в ответ на оскорбительный булгаринский «Анекдот», опубликованный в «Северной пчеле» 11 марта 1830 года, в котором сообщалось, что чернокожий предок одного «литератора, претендующего на благородное происхождение», был куплен русским матросом за бутылку рома.

24 ноября 1831 года Пушкин написал Бенкендорфу письмо с признанием, что собирался напечатать стихотворение «Моя родословная» в «Литературной газете», но издатель газеты Дельвиг отсоветовал это делать.
Бенкендорф ответил Пушкину письмом от 10 декабря 1831 года, в котором дословно воспроизвел мнение царя о происходящем конфликте:
«Вы можете сказать от моего имени Пушкину, что я всецело согласен с мнением его покойного друга Дельвига. Столь низкие и подлые оскорбления, как те, которыми его угостили, бесчестят того, кто их произносит, а не того, к кому они обращены. Единственное оружие против них — презрение. Вот как я поступил бы на его месте. — Что касается его стихов, то я нахожу, что в них много остроумия, но более всего желчи. Для чести его пера и особенно его ума будет лучше, если он не станет распространять их (курсив Бенкендорфа или Николая I. — В. Е.)» (14, 247, франц.)
_________

В августе 1831 года Николай I, находящийся в это время, как и Пушкин, в Царском Селе, интересуется его стихотворением «Клеветникам России», и посылает за ними к Жуковскому. Жуковский сообщает об этом Пушкину в письме от второй половины (не ранее 16) августа 1831 года и советует ему переписать их также и для императрицы. Значит, слух об этих стихах распространился среди патриотически настроенной публики по Царскому Селу, где находятся в это время и двор, и Пушкин, и Жуковский.
Как известно, Вяземский назвал патриотические стихи Жуковского и Пушкина, вошедшие в брошюру «На взятие Варшавы», вышедшую 11-13 сентября 1831 года, «шинельной поэзией» (14, 261), и действительно, пушкинская позиция по поводу Польского восстания 1830 – 1831 годов далека от позиции его либеральных друзей и близка к официальной. Но не в связи с близостью ко двору и желанием соответствовать политической линии власти, — пушкинские взгляды по польскому вопросу сформировались еще задолго до Польского восстания 15 и проистекали из его собственной концепции истории России.

С одной стороны, он желал и надеялся, что «славянские ручьи», в том числе польский, «сольются в русском море» и его беспокоило, что в противном случае «море» может «иссякнуть» («Клеветникам России»). Был в этом, выражаясь современным языком, государственником и даже, по определению Георгия Федотова 16, не только певцом свободы, но и «певцом империи».
А с другой стороны, «жадно слушал» мечтания польского гения Адама Мицкевича о временах «когда народы, распри позабыв,/ В единую семью соединятся» («Он между нами жил…»)…

В это же время (конец июля — август 1831 года) Пушкин, по-видимому, передал Николаю I на прочтение две главы «Евгения Онегина»: «Путешествие Онегина» («Странствия»), убрав все политические места, и ставшую впоследствии восьмой главу «Большой свет». Царь забраковал в «Путешествии Онегина» всё, кроме отрывков, опубликованных при полном издании романа в марте 1833 года в виде приложения17.

В данном случае Пушкин полностью согласился с мнением высочайшего цензора, и «Путешествие Онегина» так и печатается с тех пор в редакции, одобренной царём.

Иначе обстояло дело с поэмой «Медный Всадник», которую Пушкин собирался в конце 1833 года напечатать в журнале А. Ф. Смирдина «Библиотека для чтения» при условии, что издатель будет представлять пушкинские произведения в обычную цензуру. Для решения этого вопроса он обратился к Бенкендорфу письмом от 6 декабря.
А утром 12 декабря получил рукопись «Медного всадника» с замечаниями царя. В частности, царю не понравилось слово «кумир», относящееся к бронзовому Петру, и следующая строфа:

И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова —

«…всё это делает мне большую разницу» — замечает Пушкин 14 декабря в Дневнике18, и «Медный всадник» так и останется ненапечатанным при его жизни.
В это же время царь изъявляет желание ознакомиться с рукописью «Истории Пугачёва», с которой Пушкин недавно вернулся в Петербург из Болдино после поездки в Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург, Уральск – по местам бесчинства бунтовщиков.
Царь одобрил рукопись и в начале марта 1834 года Пушкин получает от царя ссуду на её издание в размере 20 тыс. руб. и разрешение печать в государственной типографии, что намного дешевле. При подписании разрешения на ссуду царь исправляет название пушкинского труда на «Историю Пугачёвского бунта».

Пушкин надеется поправить этим изданием свои денежные дела, но его надежда не оправдывается. Книга продаётся плохо и больше трети тиража в 3 тыс. экземпляров остаётся нераспроданной.
Поскольку материальное положение Пушкина продолжает ухудшаться, в июле-августе 1835 года он оформляет новую ссуду от царя на 30 тыс. руб., а в январе 1836 года разрешение на издание собственного квартального журнала «Современник», с выходом которого так же надеется поправить свои материальные дела. Выход «Современника» стал, как известно, значительным событием в истории русской литературы.
О собственном издании поэт мечтал еще в пору Михайловской ссылки и делился этим в переписке с друзьями. С предложением издавать свой журнал Пушкин несколько раз обращался к Николаю I, но получал отказ. И вот его мечта осуществилась, но, к сожалению, лишь за год до смерти.

11 апреля 1836 года вышел в свет первый том «Современника». Он открывался стихотворением Пушкина «Пир Петра Первого», напечатанным без подписи, где Николаю I (напоминанием о судьбе сосланных декабристов) ставится в пример способность великого предка с «подданным мириться; / Виноватому вину, отпуская, веселиться».
_______________

Подводя итоги нашему обзору, отметим, что вопреки принятому в советском пушкиноведению взгляду на фигуру императора Николая I, он знал и ценил творчество первого национального поэта. Но при этом руководствовался своим вкусом и своими соображениями: «Полтаву» ценил выше «Евгения Онегина»; стихотворение «Клеветникам России» жаждал немедленно прочесть, как ни одно другое его стихотворение; состав строф в «Путешествии Онегина», определившийся в результате сокращений, предложенных им, был принят Пушкиным и остаётся неизменным с 1833 года; «Медный Всадник» в связи с несогласием Пушкина с его замечаниями остался при жизни поэта ненапечатанным, как и «Песни о Стеньке Разине», не допущенные им к публикации; в конфликте Пушкина с Булгариным  был на стороне поэта, несмотря на противодействие Бенкендорфа; помог Пушкину при издании «Истории Пугачёвского бунта».

Приведенным перечнем императорских решений в качестве цензора Пушкина опровергается утверждение одного из ведущих советских пушкиноведов П. Е. Щеголева19,  что Пушкин-поэт для царя «не существовал» и не мог существовать.
Кроме того, Николай I был вдумчивым читателем и почитателем творчества Пушкина, так, например, знал, по-видимому, наизусть предсмертное наставление Бориса Годунова сыну Феодору, что установил в своё время П. М. Бицилли20.
Бицилли в своей работе «Пушкин и Николай I»21  сопоставил наставление Годунова с Завещанием, написанным летом 1935 года, которое  Николай I оставил великому князю Александру при своём отъезде в Европу для встречи с прусским королём. Бицилли нашел между ними удивительное сходство, вплоть до отдельных текстологических совпадений.

Так, он отметил следующее: «Влияние образца сказалось в Завещании не только на выборе предметов, насчет которых даются наставления, но и на способах выражения. Николай I знал, как видно, монолог наизусть — нельзя же предположить, что он заглядывал в “Бориса Годунова”, когда писал свое “наставление”» .
Таким образом, император Николай I в качестве читателя и цензора великого поэта предстаёт личностью более разносторонней и глубокой, нежели принято было считать в течение длительного времени.

При этом нельзя забывать, что отношения между ним и Пушкиным в условиях существовавшего монархического строя были отношениями суверена со своим подданным.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Виктор Есипов

Виктор Есипов родился в 1939 году в Москве. В 1961 году окончил Калининградский технический институт, до 2004 года работал в Москве на различных инженерных должностях. С 2006 года – старший научный сотрудник ИМЛИ РАН. Литературовед, историк литературы, поэт, прозаик. Автор пяти книг о Пушкине и поэзии ХХ века, книги воспоминаний «Об утраченном времени» и трех поэтических книг. Составитель и комментатор книг Василия Аксенова, выходивших после смерти писателя в московских издательствах «Эксмо», «Астрель», «АСТ» в 2012 - 2017 годах, автор книги «Четыре жизни Василия Аксенова» (М.: «Рипол-Классик», 2016)".

ПРИМЕЧАНИЯ

  1. Вогман В.М. Пушкин и Николай I . Исследование и материалы,С-Пбг.:Нестор-История, 2019.
  2. Архив братьев Тургеневых. Вып. VI. Прг., 1921. С. 42.
  3. Пушкин А. С. Полное собр. соч. в 17 тт., Т.13, М.: Воскресение, 1996, С.298. В дальнейшем все ссылки даются по этому изданию в тексте: в скобках арабскими цифрами указывается номер тома и номер страницы
  4. Название стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» редакторское, у Пушкина оно названия не имело.
  5. «Комедия o настоящей беде Московскому государству, o царе Борисе и о Гришке Отрепьеве…»
  6. Выписки из писем Графа Александра Христофоровича Бенкендорфа к Императору Николаю I // Старина и новизна (исторические сборники). Кн. 6. СПб., 1903. С. 4. Выписки не датированы. Пер. с франц.
  7. Булгарин Фаддей Венедиктович (Ян Тадеуш Кшиштов) (1789–1859) — писатель, критик польского происхождения, впервые в России с 1825 года издатель политической и литературной частной газеты «Северная пчела», в которой начиная с марта 1830 года велась травля Пушкина и писателей его круга.
  8. «В дверях эдема ангел нежный…».
  9. «Северная пчела» Булгарина.
  10. Царское «опять» свидетельствует о том, что и прежние выпады (быть может, булгаринский «Анекдот», опубликованный в «Северной пчеле» 11 марта 1830 г.) против Пушкина вызывали его неудовольствие и обсуждались с Бенкендорфом, но, к сожалению, эта переписка до нас не дошла.
  11. Выписки из писем Графа Александра Христофоровича Бенкендорфа к Императору Николаю I, С.7-8.
  12. Выписки из писем Графа Александра Христофоровича Бенкендорфа к Императору Николаю I, С.8 – 9.
  13. Выписки из писем Графа Александра Христофоровича Бенкендорфа к Императору Николаю I, С.9.
  14. Имеется в виду седьмая глава «Евгения Онегина».
  15. См. например, черновой автограф стихотворения «Графу Олизару» (1824).
  16. Федотов Георгий Петрович (1886–1951) — русский религиозный философ.
  17. Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. Т. 3. С. 368.
  18. Пушкин А. С. Полное собр. соч. в 10 тт., Т. VIII, Л.: Наука, С.26.
  19. Щеголев П. Е. (1877–1931) — историк литературы и общественного движения, один из основоположников советского пушкиноведения.
  20. Бицилли П.М. (1879 – 1953) – русский и болгарский историк, литературовед и философ, эмигрировал в 1920 г.
  21. Бицилли П. М. Пушкин и Николай I // Звено. Париж, 1928. № 6. С. 319.

Оставьте комментарий