Ян БРУШТЕЙН ● Сквозь толщу лет
* * *
А дедушка скажет «Лехаим»,
А бабушка даст пирожок…
Не время, а мы утекаем,
И медленно таем, дружок.
Случилось что должно на свете –
На мелочь судьбу разменял…
Но папа на велосипеде
Ещё покатает меня.
Ещё я поплачу над мамой –
Ушедшей, седой, молодой…
Ещё постою я, упрямый,
Под нашей печальной звездой…
СЕСТРОРЕЦКОЕ
В забубенном Сестрорецке, возле озера Разлив,
Я свое пробегал детство, солнцем шкурку прокалив.
Там, где Ржавая Канава, там, где Лягушачий Вал,
Я уже почти что плавал, далеко не заплывал.
Эта финская водица да балтийский ветерок…
Угораздило родиться, где промок я и продрог,
Где коленки драл до мяса – эту боль запомнить мне б –
Где ядреным хлебным квасом запивал соленый хлеб,
Где меня жидом пархатым обзывала шелупня,
Где лупил я их, ребята, а потом они – меня.
Только мама знала это и ждала, пока засну…
Я на улицу с рассветом шел, как будто на войну.
Чайки громкие летали, я бежал, что было сил,
Со стены товарищ Сталин подозрительно косил…
Сам себя бедой пугая, сбросил маечку в траву,
Приняла вода тугая, и я понял, что плыву!
Непомерная удача, я плыву, а значит – жив…
Называлось это – дача, детство, озеро Разлив.
ЯБЛОКИ
А этот сторож, полный мата.
А этот выстрел, солью, вслед…
И как же драпал я, ребята,
Из тех садов, которых нет,
Как будто время их слизнуло –
Там, где хрущевки, пьянь и дрянь…
И сторож, старый и сутулый
Зачем-то встал в такую рань!
…Пиджак, медаль, протез скрипучий –
Он, суетливо семеня,
Ругая темь, себя и случай,
В тазу отмачивал меня.
И пусть я подвывал от боли
(Кто это получал, поймет) –
Грыз яблоко, назло той соли,
Большое, сладкое как мед.
Я уходил, горели уши,
И все же шел не налегке:
Лежали яблоки и груши
В моем тяжелом рюкзаке.
ТОЧУ НОЖИ
Страшноватый, кривоватый, он ходил: «Точу ножи!»
Голос тихий, как из ваты, как из каменной души.
Мы дразнили инвалида, рожи корчили вдали,
И швырял он, злясь для вида, мерзлые комки земли.
Шляпу надевал из фетра, улыбался криво нам,
Молча раздавал конфеты осторожным пацанам.
А под вечер, водки выпив, не сдержав тяжелый вздох,
Он кричал болотной выпью: «Швайне, ахтунг, хенде хох!»
Бормотал, дурной и жалкий, про войну, про спецотдел,
Как боялся, как сражался, как десятку отсидел.
С воем задирал штанину, и совал протез в глаза,
И стекала по щетине бесполезная слеза.
…Утро стыло в переулке, и не видело ни зги.
За окном, в пространстве гулком, слышались его шаги.
Между нами тьма такая… Через время, через жизнь
Слышу голос полицая: «Подходи, точу ножи!»
ПРАДЕД
Мой прадед, плотогон и костолом,
Не вышедший своей еврейской мордой,
По жизни пер, бродяга, напролом,
И пил лишь на свои, поскольку гордый.
Когда он через Финский гнал плоты,
Когда ломал штормящую Онегу,
Так матом гнул – сводило животы
У скандинавов, что молились снегу.
И рост – под два, и с бочку – голова,
И хохотом сминал он злые волны,
И Торы непонятные слова
Читал, весь дом рычанием наполнив.
А как гулял он! Стылый Петербург
Ножом каленым прошивая спьяну,
И собутыльников дежурный круг
Терял у кабаков и ресторанов.
Проигрывался в карты – в пух и прах,
И в жизни не боялся перебора.
Носил прабабку Ривку на руках
И не любил пустые разговоры.
Когда тащило под гудящий плот,
Башкою лысой с маху бил о бревна.
И думал, видно, – был бы это лед,
Прорвался бы на волю, безусловно!..
Наш род мельчает, но сквозь толщу лет
Как будто ветром ладожским подуло.
Я в сыне вижу отдаленный след
Неистового прадеда Шаула.
ДЕВУШКИ ХЕРСОНА
Наташе Крофтс
Эти девушки Херсона…
Память сладкая весома,
Были времена!
Из-под век сочится влага.
Где она, моя отвага?
Больше не нужна.
Мимолетно, мимо лета,
Мимо осени раздетой,
В беспонтовый Крым.
Я тогда стремился к Понту,
Только он за горизонтом
Был неуловим.
Но зато в тумане сонном
Вижу девушек Херсона,
Золото и медь.
Опрокинутые лица,
Как днепровская водица,
Как любовь и смерть.
МЛАДШИЙ…
Мой брат бородат, преисполнен огня
И радостной веры.
Возможно, мой брат осуждает меня,
Надеюсь, что в меру.
Он беден, и ноша его велика:
Всевышний да дети.
В его бороде утонули века,
В глазах его ветер.
Он там, где ракеты летят во дворы,
Он вместе со всеми.
Лежат между нами века и миры,
Пространство и время.
Молись же, молись, чтобы здесь, на звезде,
Огни не погасли…
Приехал ко мне на один только день –
Я плачу, я счастлив.
Его поджидают судьба и хамсин,
Пути и потери.
Что делать, так вышло, он Божий хасид,
И ноша по вере.
А я, стихотворец, вовеки неправ,
И верю не слишком…
Печаль моя, свет мой, возлюбленный рав,
Мой младший братишка.
КЛЕЗМЕРНОЕ ЛЕТО
Я там, где иглы минаретов
Звездами небо помечали,
Стремился в клезмерное лето,
Навстречу счастью и печали.
Где величавые хасиды
На языке почти забытом
Субботу пели с древней силой,
Как будто шторм гудел за бортом.
И эта музыка на идиш
Среди победного иврита –
Казалось, дверь толкнёшь, и выйдешь
Во время, что давно закрыто.
И дед, в губах зажавший дратву,
И бабушка с кошерной рыбой…
Я на горячий Север, к брату,
Где всё припомнить мы могли бы.
Под небом выжженным и тусклым
Одна судьба на многих лицах.
А я писал стихи на русском,
На самом близком во языцех.
Об Авторе: Ян Бруштейн
Ян Бруштейн - член Союза российских писателей и Русского ПЕН-центра, автор одиннадцати поэтических книг и более ста публикаций в толстых журналах, в том числе «Юность», «Знамя», «Дружба Народов» и многих других, в антологиях, альманахах и литературных газетах. Лауреат конкурсов им. Н.Гумилёва и Н.Некрасова, Грушинского фестиваля и конкурса «Линия фронта», премии «Писатель 21 века», премий журналов Зинзивер, Дети Ра, Зарубежные записки. Лауреат премии "Поэт года -2013".
Хорошая подборка. Спасибо.
неплохие стихи
Уважаемый Ян!
Мне очень понравились ваши стихи. Буду рада отклику.
Спасибо за комментарии!