Лана РАЙБЕРГ ● Сирненевая шляпка
Увы, увы! Не знаю, по каким причинам судьба определила моё место в унылом племени неудачников. И все мои отчаянные попытки перепрыгнуть на более выгодную жизненную позицию абсолютно ни к чему не приводят. Я смирилась с этим проклятым клеймом и не покупаю больше лотерейных билетов, не играю в азартные игры и не обращаюсь в брачное агентство в поисках спутника жизни.
Сегодня мне исполняется двадцать семь. Я уже год как вдова и сирота. Родители мои и муж погибли при взрыве на Чернобыльской АЭС. Я же гостила у подруги в Гомеле и потому уцелела. Возвращаться в заражённую зону не разрешили. Организация по оказанию помощи пострадавшим вписала моё имя в приглашение, присланное какой-то сердобольной американской пожилой четой. Уже в аэропорту Нью-Йорка, в туалете, у меня украли сумочку с документами, приглашением, адресом моих благодетелей и деньгами.
Но все эти ужасы уже позади. Я снимаю дешёвую отдельную комнатку в Бруклине. Над крышей дома проложена линия метро, и от проходящих поездов весь дом трясётся так, что я удивляюсь, как он ещё не развалился на куски. В узкое зарешечённое окно смотрит глухая, расписанная графитти, стена соседнего дома. Я живу в “пограничной” полосе. Стоит пройти влево от дома всего два квартала, и ваша бледнолицесть пробуждает у чернокожих жителей этого района охотничьи инстинкты, которые они, не страдая комплексом законопослушания, не собираются подавлять.
Но если из переулка попасть на основную улицу “Нептун” и благополучно прошмыгнуть мимо заколоченных домов и ремонтных мастерских, то ваши страхи быть заживо съеденными аборигенами растают всуе…
Русскоязычный Оушенпарквей распахивает свои просторные зелёные объятия, ласковый океан предлагает освежиться, а ослепительный Брайтон-Бич обрушивает на вас всю мощь своего пёстрого, крикливого, одесского колорита.
Итак, мой день рождения. С местными жителями дружбы не завязываю. Общение дальше приветствия “Хай” не идёт. “Как твои дела?” – “Отлично! ”- это уже верх коммуникабельности. Приходится дорожить знакомством с любой более-менее симпатичной личностью, заклеймённой пожизненным эмигрантским статусом. Поэтому пригласила я всех, кого знала и не знала. Подруги пришли со своими приятелями, а приятели привели подружек. Все эти знакомства принёс салон, в котором я работаю маникюршей.
Гости уже выпили на брудершафт и полностью расслабились. Кто-то у кого-то сидел на коленях, раздавались звуки то ли поцелуев, то ли оплеух. Разговоры шли о том, кем мы были “там”, и как устроиться и выжить “тут”. Толстая Тоня продаёт на Брайтоне пирожки с капустой, “там” она была заведующей библиотекой. Рыжая вертлявая Ася была актрисой ленинградского театра, а “тут” она – официантка в русском ресторане.
Виктор «здесь» крутит баранку такси, а «там» он был довольно успешным художником. Самый преуспевающий из нас, без сомнения, Гоша. Ему не пришлось оскорблять свою творческую натуру мытьём машин или продажей пирожков. Гоша надёжно закрепился в штате наикрупнейшей русской газеты и бойко строчит статьи на бытовые и эмигрантские темы.
Несмотря на своё солидное положение, Гоша напился и вёл себя безобразно. Он совершенно забыл о девочке, которую привёл с собой. Длинноногая его подружка с кукольным личиком забилась в угол дивана, и иногда из клубов сигаретного дыма выплывали её безучастные голубые глаза. Сам же Гоша отплясывал с какой-то вульгарной девицей, которую привёл неизвестно кто и имени которой я не запомнила…
Наконец веселье закончилось, и последняя парочка скатилась вниз по лестнице. Я закрыла дверь и глубоко вздохнула. Сквозь незакрытые жалюзи в в комнату заглядывала луна, освещая кровавую лужу вина на столе. Перевёрнутые стулья напоминали спящих оленей. Утерянный кем-то галстук шевелился, как змея, от врывающегося в комнату ночного ветра. На диване тропической птицей застыла причудливая шляпка с огромными полями и с кокетливым хвостиком сбоку, напоминающим птичий хвост.
Ну вот, этого ещё мне не хватало, как только находить владельцев забытых вещей. Галстук я сразу-же выбросила, а шляпку положила на стол. Ночь я провела беспокойно. Меня преследовали какие-то странные сны. Я видела лицо той безучастной девочки, оно плавало в тумане и что-то укоризненно мне пыталось сказать. Поэтому утром я сразу же позвонила Гоше и поинтересовалась, не его ли дама забыла у меня сиреневую шляпку. На что Гоша незамедлительно заявил, что сиреневых дам у него отродясь не водилось, и вообще он домой пришёл без дамы, и посему просит от него отстать, у него голова болит. И положил трубку, подлец.
Я мысленно обозвала его всеми известными мне плохими словами, позаимствованными от общения с соотечественниками, и пошла спать. У меня тоже болела голова. А что лучшее можно придумать в воскресенье, как не поспать подольше, оторвав от прагматичной реальности несколько часов и раскрасить их немыслимыми фантазиями несдающегося духа?
Забытая кем-то шляпка поселилась у меня на стене. Я повесила её на гвоздик, прикрыв ею большую дыру. Эту вещь я даже не пыталась примерить-она принадлежала другому миру. Меня стало раздражать присутствие дорогой сиреневой гостьи. Во мне вовсю разыгрался комплекс эмигрантки-неудачницы.
“Надо-же, как живут люди!” – завистливо думала я, поглаживая её нежную бархатистую поверхность. Она была частью роскошного, элегантного и заманчивого мира. Девушки, которые носят такие шляпки, не могут жить в квартире, где стены в дырах, а мебель собрана на помойках. Они не экономят на еде, не ходят в самой дешёвой одежде и не думают, хватит ли у них денег заплатить за то, что лишь условно называется квартирой. Зарплата маникюрши позволяет мне купить разве что носовой платок в том магазине, из которого вышла моя сиреневая гостья.
И однажды в моей убогой квартире раздался звонок. Хрупкий девичий голосок сообщил, что шляпка принадлежит ей, Юленьке. Юленька работает манекенщицей и живёт в Манхеттене. Здорово! Кто из нас, представительниц прекрасного пола, не мечтал в своё время быть манекенщицей или актрисой? Кто из нас не примерял в пятилетнем возрасте мамины туфли и не путался в длинных маминых юбках?
А кто из Нью-Йоркцев не мечтает непременно жить в Манхеттене? Иметь квартиру в Манхеттене- предел мечтаний любого эмигранта. Ну или почти. Это символ благополучия и воплощения в жизнь самых дерзких замыслов. Кто не бывал в Нью- Йорке, тот меня не поймёт.
В Манхеттене не продают пирожки бывшие актрисы. В Манхеттене не работают маникюршами бывшие журналистки. Такие метаморфозы предназначены для Бруклина или Квинса. В Манхеттене живут люди, которые занимаются тем, для чего они рождены.
Там, в вишнёво- яблочном царстве украинского городка, я была корреспондентом газеты “Днепровская правда” и принадлежала к местной элите. Здесь мои рассказы сдержанно, но регулярно отвергают все русскоязычные издания. Я мужественно освоила ненавистную мне профессию маникюрши и терплю Гошино превосходство. Судьба дарит мне шанс, и может быть, знакомство с Юленькой послужит толчком к каким-либо изменениям в моей жизни.
Юленька приглашает к себе на день рождения, диктует по телефону адрес и телефон. Голосок её звучит неуверенно и срывается на паузы. “59 улица, между 5ой и Мэдисон авеню… В доме ресторан, но ты не волнуйся. Заходишь в ресторан и слева увидишь дверь в подъезд. Если возникнут проблемы, позвони из автомата”. Я недоумеваю. – “Какие могут быть проблемы?” Юленька молчит и мне не понятны причины её молчания.
День рождения у Юленьки – в пятницу, завтра вечером. Беру с собой на работу большой пакет. В нём сиреневая шляпка и новое, специально купленное по такому случаю платье. Девочки на работе удивляются. “Надо же! Ты едешь в гости к манекенщице, в Манхеттен!” Я подливаю масло в огонь, сообщая, что мы давние подруги и что, возможно, меня возьмут работать маникюршей в их салон мод. Всплески зависти возвышают меня в собственных глазах, а когда в конце дня я переодеваюсь в своё маленькое чёрное платье, наш салон потрясают крики восхищения.
Еду в метро преображённая. Трепещи, Гоша! У Юленьки на дне рождения я познакомлюсь с издателями, журналистами, продюсерами и режиссёрами!
Теперь уже ты будешь умолять меня,- “Ну возьми, ну возьми меня с собой!” Теперь ты будешь просить,- “Ну покажи им мою рукопись!”
Злорадствующая и великолепная, я вышла из вагона метро в восемь часов вечера на 42 улице, чтобы остаток пути проделать пешком. Впервые за год моей Нью-Йоркской жизни я приехала в Манхеттен не праздношатающимся, а полноправным членом этого гигантского организма. Манхеттен обрушил на меня золотой дождь рекламы. Звёзды заблудились в верхних этажах небоскрёбов. В зеркальных витринах дробятся отражения прохожих. Пахнет жареным мясом, дымом, парфюмерией и приключениями. Читаю восхищение в глазах встречных мужчин и отвечаю им рассеянной улыбкой.
Легко нашла нужный мне дом. Цифры 2013 сияют на покатой крыше китайского ресторанчика. Навстречу выбегает кривоногий человечек, скаля прокуренные жёлтые зубы. Из-за его спины выбиваются облака пара. Китаец часто кланяется и утверждает, что здесь нет никакого входа в подъезд, что здесь ресторан, и только. Он пытается заманить меня в своё подозрительное заведение отведать какое-то блюдо, я вежливо отказываюсь.
Сверяю ещё раз номер дома на крыше с номером, записанным в блокноте. Всё правильно. Может быть, я ошиблась, когда записывала? Надо позвонить Юленьке. Набираю её номер и через густые гудки пробивается низкий женский голос. Вежливо прошу позвать Юлю, голос спрашивает фамилию. Но я знаю только, что звоню Юле, которая здесь живёт одна, а точнее- с собакой. Женщина сухо сообщает мне, что это не квартира, а офис, и никаких Юль здесь сроду не бывало. Гудки ещё долго щекотали мне ухо. Вот так всегда.
А тут не просто не везёт, а вообще мистика какая-то. Что за Юля? Я её даже не спросила о Гоше, считала само собой разумеющимся, что мой телефон дал ей он. Но тут я вспомнила, как Гоша божился, что никакой Юленьки не знает, что ко мне на день рождения приходил один, а в подъезде встретился с какой-то “замороженной”, по его выражению, красоткой, которая тоже шла ко мне. Вечно у меня такие нелепицы получаются. С детства меня преследуют сны, будто я что-то ищу и никогда не нахожу. А такой сон, что я вхожу в подъезд, открываю свою квартиру, а там живут незнакомые люди, так и вообще замучил меня. Или вот ещё- я никак не найду нужный дом, а если нахожу, то ступени начинают разваливаться у меня под ногами. Неужели эти ночные кошмары сейчас превращаются в явь?
Ну ладно, спокойно, без паники. Если эта мистическая Юленька посмеялась надо мной, не видать ей шляпки как своих ушей. Я вспомнила, что, приглашая меня к себе на день рождения, она как бы вскользь спросила, не надевала ли я её шляпку. Я клятвенно заверила её, что нет.
Стоя на углу 59 улицы и Мэдисон авеню, я сердито огляделась по сторонам. Уже совсем стемнело. Асфальт отдавал накопленный за день жар. Испарения земли смешались с ресторанными запахами. Из каких-то дыр выныривали счастливые парочки и снова исчезали в тайниках Нью-Йорка. У одиноких мужчин был вид блуждающих котов, все одинокие женщины ужасно куда-то спешили. Неоновые огни реклам выкрасили воздух в сиреневый цвет. Ночное небо колпаком накрыло город, брызгая светом через дырочки звёзд.
Мне давно надоело держать большой бумажный пакет, в котором лежала злополучная шляпа. Я раздражённо вытащила её и лихо водрузила на голову, а пакет, смяв, выбросила в урну. В шляпе мне стало тепло и как-то непривычно.
Широкие её поля доходили до самых бровей, и чтобы посмотреть вверх, приходилось вскидывать голову. Эти поля шляпы, казалось, очерчивали вокруг меня магический круг. Совсем как в детстве, подумала я. Была такая игра- ты убегаешь, тебя догоняют. Как только ты успел очертить вокруг себя магический круг, догоняющий проигрывал. Никто не имел права трогать тебя, пока ты находишься в круге. Почувствовав себя уверенно и защищённо, я вскинула голову и медленно, покачивая бёдрами, поплыла вниз по улице.
Мужчины заискивающе улыбались мне, пытались заглянуть под поля шляпки, делая какие-то таинственные знаки. Я же отвечала высокомерным презрением. Но ведь это же я! Всё та же! Я ничуть не изменилась! У меня не прибавилось ни единого достоинства. Почему же, когда я иду в джинсах, никто не подносит мне зажигалку и не теряет голову от пущенного рикошетом взгляда?
Ярмарка тщеславия, ярмарка тщеславия,- крутится в голове. Сегодня я королева. Сегодня я караю и милую. И от королевского великодушия позволяю какому-то ловеласу заговорить с собой.
Субботнее утро брызжет в лицо миллионами солнечных зайчиков. Чихнув, открываю глаза. В окно врывается солёный океанский бриз. Как обычно, от проходящего поезда ритмично звенит посуда в буфете. Взгляд упирается в бесстыдно развёрстую дыру в стене. Какой позор! Нужно немедленно закрыть чем-нибудь это вопиющее свидетельство нищеты. Надо выпросить у Виктора одну из его картин, которые всё равно никто не покупает.
Непонятного происхождения радость переполняет меня, пузырится в каждой клеточке моего естества, как шампанское в бокале. Небывалый прилив энергии не позволяет уныло лежать на диване и предаваться грустным размышлениям. Достаю из холодильника бутылку своего любимого вина, наливаю в бокал. Затем водружаю на голову уже полюбившуюся мне сиреневую шляпку, совершаю у зеркала несколько пируэтов и так, с бокалом в руках, забираюсь в коричневое бархатное нутро кресла со свалки.
Но телефон не даёт насладиться покоем. Обычно неделями молчащий, он то и дело разрушает тишину звонкими трелями. Сначала позвонила Ася, бывшая актриса. Обрушив на меня лавину информации, она долго что-то рассказывала, о чём-то просила. Я с трудом поняла, что она уезжает в Париж. Её возлюбленный- француз, владелец собственного театра. Отведывая русские пельмени в ресторане “Москва”, француз полюбил как пельмени, так и рыжую официантку. Ася проворковала несколько фраз по-английски, посетитель оценил её милый акцент, и теперь увозит её с собой в Париж, где она будет играть в его пьесах эмигранток. А посему Ася просит, умоляет меня принять её мебель. Мебель новая, хорошая, продавать некогда, а выбрасывать жалко. Француз оплатит доставку, мебель привезут прямо сейчас. Ошеломлённая этим натиском, я согласилась…
Затем незнакомый мужской голос сообщил, что он ознакомился с моими рукописями (где он с ними ознакомился, я от волнения даже не поняла), и находит их вполне пригодными для публикации. Он обозвал меня молодым дарованием, и я пролила вино себе на колени. Голос продиктовал мне адрес своего издательства с тем, чтобы мы встретились в понедельник утром, обговорили детали и подписали контракт. Едва я успела судорожно допить оставшееся вино, как телефон зазвонил снова. Вчерашний ловелас, от которого я смогла отделаться только оставив ему свой номер телефона, приглашал меня сегодня в “Карнеги-холл” на концерт Ростроповича.
“Ловелас” оказался эмигрантом в третьем поколении, имеющим врачебную практику в Манхеттене и квартиру на 23 этаже, неподалёку от Центрального парка. Всё это, а также восхищение моей красотой, английским и чувством юмора выложил мне срывающимся от волнения голосом. Поколебавшись, я приняла приглашение.
Затем позвонил Гоша. “Привет, старуха!” Гоша небрежно сообщил, что вчера, проезжая с друзьями по Манхеттену, они видели меня, гуляющей в сопровождении какого-то противного красавчика. В его голосе явно прослеживались удивившие меня нотки ревности. А “противный красавчик” в Гошином исполнении означало, что самолюбие его задето. Затем последовало небрежное предложение “где -нибудь посидеть”.
Сдерживая злорадство, я незамедлительно ответила, что “посидеть” не получится, так как я иду сегодня в “Карнеги-холл”, а завтра собираюсь с подругой на шоу” Кошки”, правда, билеты ещё не купила… Смышлёный Гоша идею подхватил,- “Не беспокойся, я прямо сейчас еду за билетами!”
В дверь давно уже настойчиво звонили. Я побежала открывать. Потные грузчики начали деловито затаскивать в моё убогое жилище новенькую итальянскую мебель. Забыв, что я всё ещё в шляпке, я принялась руководить размещением, попросив заодно вытащить на улицу всё моё барахло.
Отдав указания грузчикам, я побежала отвечать на очередной телефонный звонок…
Об Авторе: Лана Райберг
Лана закончила художественно-графический факультет Витебского пединститута. Работала воспитателем в детском саду, маляром, чертёжницей, художником-оформителем, дизайнером на телевизионном заводе, преподавателем декоративно- прикладного кружка. Была внештатным корреспондентом газеты «Витебский Курьер». Эмигрировала в США в 1992 году. Училась в Филадельфийском Университете Искусств. Сейчас Лана живёт в Нью Йорке, работает в системе школьного образования. Занимается живописью и графикой. Автор альманахов эмигрантской прозы «Побережье», «Арена», «Пилигрим», «Стороны Света», красноярского литературного журнала « День и Ночь». Изданы сборники рассказов - «Картонная Луна», «Олежкины истории», «Кризис Жанра», роман «Записки Провинциалки». Проиллюстрированы стихи Людмилы Таймасовой, роман Александра Волковича «Беловежские сны» и книга стихов Марины Саввиных « Сафьяновый блокнот».
Простите, но мне кажется что – ничто и никогда в этом мире не делятся на категории. Есть не то место и не тот час, а всё остальное поправимо, сколь сильными усилиями они не сопровождены.
Спасибо, Лана! Получила удовольствие. Судьба иммигранта одна везде, что бы там не рассказывали о своей успешности другие. Вам удалось сказать правду в очень коротком рассказе.Творческой удачи вам!