RSSЛюдмила ШАРГА. Письма из января. Дневник
Улыбаюсь солнечному январскому дню.
Да и как не улыбаться.
Снег поскрипывает. Мороз небольшой, градуса три-четыре.
Воздух полон синевы и света.
Вот интересно, смогла бы я жить там, где нет зимы в привычном моём понимании?
Где сезон жары сменяет сезон дождей, а о снеге знают только понаслышке.
Говорят, человек ко всему привыкает.
Привыкла бы и я.
Но тоска одолевала бы меня всё чаще и сильнее, пока, наконец, не свела бы в могилу.
От тоски умирают.
Я знаю это.
Умирают без…
… жертвенных осенних костров, превращающих золото в золу.
… влажной горчинки палой листвы и утренней летучей паутины.
… осевшего рыхлого снега и чёрных, обнажившихся вдруг проталин.
… пряного дурмана цветущих садов и разнотравья.
Без крещенских морозов, метелей и таких снегопадов, какой был вчера.
Без всего этого можно обойтись, наверное, и жить спокойно, размеренно, однообразно и пусто.
* * *
Первые дни новолетья особых следов не оставляют.
Сочельник затеплился серебряной тонкой свечой, осветил самые тёмные уголки души, и чуть меньше стало сомнений и тревог.
А… может, и не меньше.
Просто их бремя не так ощутимо в свете далёкой голубой звезды. Много лет тому назад, в самый канун Старого нового года со мной случилась невероятная история.
Прошлогодний снег, выпавший в последний вечер уходящего года, что, кстати, не такая уж и редкость для наших мест, успел подтаять, замёрзнуть, снова подтаять и превратился, наконец, в привычную, серую зернистую кашу.
На город опустились зимние сумерки, за ними – дымящимся шлейфом – густой туман, вобравший в себя всё живое – звуки, голоса, эхо шагов, время.
За туманом притаилась неизвестность.
Кадры немого кино смешались с реальностью.
Уличные фонари оплывали радужными волнами.
Спящие деревья грезили о молодом лете, и в полудрёме казалось им, что лето никуда не исчезало. Им снился тёплый ветер, свежая, клейкая ещё листва, суетливые птицы… шум внезапно налетевшего дождя… Море дышало легко и размеренно.
Трамвай вынырнул из неизвестности, покачиваясь, проплыл мимо и вернул меня в январский вечер.
На развилке у кирхи трамвай замедлил ход, завис на мгновение, и исчез.
Тогда-то я и увидела два танцующих силуэта.
Музыка доносилась из неизвестности.
Играл менуэт.
Ни души вокруг, кроме моей, собственной, и танцующие юноша и девушка, полупрозрачные, полупризрачные.
Фантомы, тени живших когда-то здесь, в старинных домах, на уютной улице?
Мелодия приближалась.
Я уже могла расслышать флейту.
Из влажной клубящейся взвеси соткалось имя: Анна Магдалена.
Возможно, так звали девушку?
Я произнесла имя вслух. Ещё один трамвай появился из сумеречной неизвестности, проплыл мимо и прозвенел что-то своё, привычное и переливчатое.
Музыка стихла.
Шуршали машины, где-то вдалеке слышался лай собак.
Жалобно и вопрошающе мяукала серая кошка на карнизе.
Развилка была пуста – танцующие силуэты исчезли.
Осталась лишь неизвестность, став ещё более похожей на неизбежность.
p.s.
– Веришь, что они действительно были т а м?
– Конечно. Это был обыкновенный урок музыки.
Ты улыбаешься снисходительно и чуть иронично.
Так взрослые улыбаются детским фантазиям и откровениям.
– В доме, мимо которого ты шла, и откуда слышалась музыка, а она точно слышалась оттуда – я уверен! – находится консерватория. По другую сторону улицы – музыкальное училище. Репетиции и уроки по вечерам – вполне обычные дела.
– Значит, всё это только моё воображение? Моё безмерное воображение. Но я видела их, вот как тебя вижу сейчас. Я видела их лица, освещённые внутренним светом. Как на старинных фотографиях и портретах, прекрасные в любом возрасте.
– Это были влюблённые. Шли мимо, услышали музыку и начали танцевать. Лица такие… да, именно потому, что влюблённые.
– Ты так убедителен. Всё понятно, но холодно и… пусто. Я рассказываю не для того, чтобы ты всё объяснял.
– Для чего же тогда?
– Чтобы поделиться чудом. Чтобы в туманные зимние сумерки прийти на эту развилку и увидеть их. Я знаю, они там. Они по-прежнему молоды, им не страшны войны, голод, холод. И ещё… там звучит музыка. Менуэт. Из нотной тетради Анны Магдалены Бах.
О печалях и радостях. Крещенское.
Я ждала её пробуждения к Рождеству, или к старому Новому году. Она спала.
Выстрелила цветонос в середине декабря, порадовала, обнадёжила и уснула.
И лишь позавчера первые два бутона ожили и потемнели. Значит – в Крещение?
Снег идёт вторые сутки, и успел замести наш маленький дворик, улицу, и весь город теперь в снежном плену.
Всё повторяется. Крещенский Сочельник, январь, заснеженный двор, убаюканный метелью город и пробуждающаяся орхидея на оттаявшем окне.
* * *
Снилось солнечное затмение.
Тьма пришла не со Средиземного моря, а откуда-то издалека.
Извне.
Тьма была наделёна разумом, не иначе, и настойчиво пыталась заглянуть мне в глаза.
Я изо всех сил старалась не смотреть, отворачивалась, и прикрывала лицо ладонями.
Закопченного стёклышка у меня не было, тёмных очков – тоже.
Вот и выглядывала из какого-то незнакомого высокого окна, не отнимая ладони от глаз.
Боялась.
Выглядывая из чужих окон, всегда попадаешь в чужое и, как правило – чуждое тебе пространство.
Потом оказалось, что никакой тьмы нет, как нет и незнакомого окна, и неоткуда выглядывать, и бояться, стало быть, нечего.
А тогда…
Тогда была зима две тысячи восьмого.
Виртуальные посиделки, задушевные беседы и милый трёп на одном из сайтов.
Развиртуализация не сулила ничего страшного, да и вообще – ничего не сулила.
«Ну что я, Москвы не знаю, что ли…», – утешала я себя как могла, поскольку ехала, по сути, в никуда.
С Киевского вокзала – на метро – с огромной сумкой и на высоченных шпильках (провинциальная дура) лечу в Гранатный.
– Марина? – пискнула робко и неуверенно, увидев элегантную даму, вошедшую в вестибюль.
Где-то там, под высоченными потолками ЦДА, ещё живёт мой писк.
Таял тёплый московский декабрь, очень похожий на декабрь одесский.
Был вечер, положивший начало многим вечерам и встречам.
В последний приезд роскошным подарком от Нади ( одним из …) станут билеты в «Современник» на «Осеннюю сонату» по Бергману.
Марина, словно факир, извлекла из недр сумочки неземной красоты браслет и водрузила его на моё запястье, утопавшее в чёрных шелках.
– Чтобы твои красивые руки стали ещё красивее. Из Испании. Что это на тебе?
– Шёлк.
– Какой ещё шёлк! Обнажайся.
Перед этим я битый час выспрашивала у Нади, что теперь принято надевать в театр.
– Всё демократично, – заверила Надя, – тем более что не премьера, да и день будний. Но если есть настроение надеть шёлк и бархат, почему бы нет?
– Укутать сердце в шёлк и ш и н ш и л я…
Ш и н ш и л е й у меня не случилось, миловал Господь, а вот блуза чёрного шёлка имелась.
Браслет скользнул по обнажившемуся запястью и лёг там, где ему было удобнее всего – чуть ниже локтя, как будто всю жизнь там и лежал. И не одну, а как минимум пять – по числу бусин в браслете.
В самой тёмной из них дремлет, свернувшись клубочком – по-кошачьи – тьма космическая, приручённая мной.
* * *
Двадцать пятое. Татьянин день. Солнечно, морозно и снежно.
Неугомонная капель напоминает о скорой оттепели. Орхидея так и не проснулась.
Огромный тёмно-лиловый бутон закрыт. Спит крепко и безмятежно.
Что же такое ей снится… Возможно, мои стихи?
* * *
Тяжесть на плечах, на душе, на сердце, сразу и не поймёшь, где лежит этот февральский рассвет, стылый и зябкий.
Небо над городом низкое, серое с белёсыми облаками. Вот-вот сползут облака ещё ниже и продавят крыши домов своей тяжестью, и тяжесть просочится в сонную теплоту квартир и выстудит их.
Ветер рвёт рыхлую облачность, и в прорехе – на миг – обнажается синева, блистающее лезвие нового дня.
Окно моё занавешено синими шторами.
О п у с т и т е, п о ж а л у й с т а… услыхала однажды, и с тех пор так и живу.
Каждый вечер опускаю шторы, чтобы утром поднять и впустить в дом новый день, этого молодящегося старого актёра, играющего вечную пьесу.
Синие шторы – мой театральный занавес, поднимаются и опускаются в утренние и вечерние сумерки.
На подмостках заоконья любимые и давно знакомые декорации: февраль, сумерки, первая звезда, свет фонарей, крыши старых одесских домов.
За туманом угадывается сегодняшний день.
Свежий ветреный… переменно-облачный и синий.
Продолговатые бусины-минутки “кошачьего глаза” собираются в ожерелье.
Перекатывается, дрожит перламутровая смужка нового дня, серебристо-синяя, живая.
Густой синий мазок на холст кладёт Оля. Она всегда появляется неожиданно, и именно в такие дни.
В моё пространство органично и естественно вписываются волшебная бутылочка, в которой спят корабельные склянки, и перстень с синим камнем.
В бутылочку собран вечерний свет улиц зимнего города.
Глазок в перстне ловит свет от лампы.
Пойманный свет преображается, разливается по граням ультрамарином, индиго, небесной лазурью, от василькового к королевскому чистейшему – синему.
Горечавка, черника, голубика… Сколько синего цвета разлито вокруг.
За окном рассвело.
Камушек обретает чистый тихий синий, цвет летнего моря, когда утро только-только настало, и пляжи пусты, и полный штиль.
Подхожу к орхидеям и вижу приоткрытый бутон Августы.
Нисколько не удивилась бы, если бы и она зацвела синим.
Поднимаю шторы.
Тяжести как не бывало.
За окном наливается светом февральский день, свежий и ветреный.
* * *
И снова снится сон…
где я бегу,
с уже привычной болью в средостенье,
мелькают чьи-то тени на снегу,
а я…
Я не отбрасываю тени.
Там – за спиной – заснежены леса,
здесь – на плечах – ладони листопада…
Родные лица, словно образа,
и свет родимых окон – как лампада.
Вот детская кроватка у стены,
у изголовья – сломанное кресло…
Всё это было царствием земным,
а нынче стало царствием небесным.
За ширмой слева – мамина кровать,
печальный ангел на стене – над нею…
Здесь больно жить,
здесь больно умирать,
но расставаться во сто крат больнее.
На сотни вёрст такая тишина,
и в свете лунном зеркало дымится,
здесь боль моя давно погребена,
но продолжает,
продолжает сниться.
И всякий раз, из дома уходя,
я знаю, что вернусь сюда за светом.
И ветер капли зимнего дождя
отряхивает с обнажённых веток…
Январь-февраль 2016. Одесса.
Об Авторе: Людмила Шарга
Людмила Шарга (Южнорусский Союз Писателей) Поэт, прозаик, публицист. Родилась в России. Живёт и работает в Одессе. В настоящее время возглавляет отдел поэзии в литературно-художественном журнале «Южное Сияние». Журнал основан в 2011 году и является официальным печатным органом Южнорусского Союза Писателей. Редактор сайта, основатель и ведущая творческой гостиной «Diligans». Публикации: в Одесской антологии поэзии «Кайнозойские Сумерки» (2008), в альманахах «Меценат и Мир. Одесские Страницы» (2008, Москва), «ЛитЭра» (Москва), «Свой вариант» (Луганск), «Провинция» (Запорожье), «ОМК» (Одесса), в журналах «Южное Сияние» (Одесса), «Дон» (Ростов-на-Дону), «Ренессанс» (Киев), «Арт-Шум» (Днепропетровск), «День и Ночь» (Красноярск), в газетах «Литературная газета» (Москва), «Литература и жизнь» (Киев), «Интеллигент», в интернет-журналах «Авророполис», «Гостиная», «45-я параллель», «Ликбез» и др. Автор сборников прозы и поэзии «Адамово Ребро» (2006), «На проталинах памяти» (2008), «Билет в осенний день» (2010), «Рукой подать...» (2011), «Повесть о падающих яблоках» (2013), «Яблоневые сны» (2014), «Ночной сюжет новостей» (2015), «Невыдуманные рассказы о настоящем» (2017).
Опубликовано в выпуске: Путь к теплу
Людмила, я просто в восторге от всего. Особенно – и снова снится сон. Несколько раз перечитала. Спасибо!
С теплом и любовью, Катерина Казначеева
Катя, спасибо.
Людмила, простите, что пишу здесь не по теме – проверьте пожалуйста Ваш фейсбук, папку message requests. Я пытаюсь с Вами связаться, но Вам наверное не приходят уведомления о сообщениях от не-друзей. Спасибо!
Плетение, вязь слов завораживает и притягивает. В который раз читаю вашу прозу и стихи с удовольствием.
Увидела только сейчас Ваш отклик на эту публикацию.
Иногда почта даёт сбой, видимо.
Простите великодушно.
Спасибо Вам огромное.
С уважением и благодарностью, Людмила.