Людмила Шарга
Людмила Шарга (Южнорусский Союз Писателей) Поэт, прозаик, публицист. Родилась в России. Живёт и работает в Одессе. В настоящее время возглавляет отдел поэзии в литературно-художественном журнале «Южное Сияние». Журнал основан в 2011 году и является официальным печатным органом Южнорусского Союза Писателей. Редактор сайта, основатель и ведущая творческой гостиной «Diligans». Публикации: в Одесской антологии поэзии «Кайнозойские Сумерки» (2008), в альманахах «Меценат и Мир. Одесские Страницы» (2008, Москва), «ЛитЭра» (Москва), «Свой вариант» (Луганск), «Провинция» (Запорожье), «ОМК» (Одесса), в журналах «Южное Сияние» (Одесса), «Дон» (Ростов-на-Дону), «Ренессанс» (Киев), «Арт-Шум» (Днепропетровск), «День и Ночь» (Красноярск), в газетах «Литературная газета» (Москва), «Литература и жизнь» (Киев), «Интеллигент», в интернет-журналах «Авророполис», «Гостиная», «45-я параллель», «Ликбез» и др. Автор сборников прозы и поэзии «Адамово Ребро» (2006), «На проталинах памяти» (2008), «Билет в осенний день» (2010), «Рукой подать...» (2011), «Повесть о падающих яблоках» (2013), «Яблоневые сны» (2014), «Ночной сюжет новостей» (2015), «Невыдуманные рассказы о настоящем» (2017).
Comments (0) Главное, фотографируя чаек, вовремя остановиться.
Но невозможно.
Одесса. Лузановка. Март. XXI век. Планета Земля.
Море, свидание с которым сегодня состоялось благодаря инфоксводоканалу.
Куда ещё можно отправиться, если затеял стирку, а вода в кране иссякла.
К морю, конечно же.
В любой ситуации – к морю. Не ошибёшься.
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. Ключи от города. Одесский дневник'»
Штрих-код апрельского дождя давно разгадан, только
растёт, в туманность уходя, луны Цветочной долька,
зовут полночные ветра под шалый дождь весенний
за горсткой слова-серебра, как будто в нём – спасение,
как будто, впереди просвет, и птичья перекличка
спасёт и отведёт от бед. И капли-невелички
растопят камнем ставший лёд – подтаявшую бездну…
Апрельского дождя штрих-код прочитан – бесполезно
судьбе наперекор идти – едва ли легче станет,
она покорным вслед летит, а непокорных – тянет.
То в ночь без сна,
то в жизнь без дна – зовут синичьи трели
туда, где полная луна цветёт в конце апреля
и в травень катится – в траву,
и с ней на убыль – беды,
и я живу и не живу, качусь за нею следом.
Часы на миг замедлят ход
там, где в окне открытом
стекает по стеклу штрих-код, ночным дождём размытый.
Сошествие снега
Предчувствие снега необъяснимо.
В утренних сумерках что-то неуловимо изменяется, и вот он – из ниоткуда – сходит на спящий город.
Замирают звуки и краски заоконья, прядётся белая пряжа, пишется первая снежная страница, замедляется бег, и можно сойти ненадолго – перевести дух.
Двор – тabula rasa – надо спешить.
– Мама, ты неисправима.
– Неизлечима, – уточняю уже на бегу, слетая по лестнице.
– С первым снегом.
– С первым снегом.
Звучит, как с новым годом, только больше радости.
Больше надежды.
Робкой, эфемерной, тающей на лету.
Опадёт цветом дикой вишни любовь, оставит горчинку на губах и саднящую время от времени тоску на сердце, превратится в обыденное слово.
Избегаю произносить вслух – всуе – слова.
Разве что – в стихах…
Вера обернётся знанием, умножив скорби и печали.
И тогда поймёшь, что непреходяща лишь надежда.
– Какой была погода в день шестой Сотворения, не помнишь?
– Не было тогда ещё никакой погоды.
– А я знаю, что в день шестой шёл снег.
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. И город, который я вижу во снеге… Одесский дневник'»
Salve
Спрошу первого встречного:
– Что для тебя Одесса?
Первый встречный ответит:
– Море.
Голос подхватит ветер и наполнит им синий парус.
Спрошу второго встречного:
– Что для тебя Одесса?
– Молдаванка, – улыбнётся второй встречный,
открывая ворота, за которыми прячется маленький дворик с вишнями и абрикосами…
– Что для тебя Одесса? – спрошу третьего встречного.
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. Одесский дневник. Сентябрь – декабрь 2020'»
Взгляд выхватывает из трамвайного мирка лица без масок – редкость.
Глаза над белёсыми, чёрными, пятнистыми полосками ткани. И взгляды. Белёсые, чёрные, пятнистые…
Раньше пыталась поймать их, теперь избегаю – они множатся и повторяются, и кажется, что перед тобой Аргус, и все его глаза смотрят на тебя и, что самое страшное – видят тебя.
Если всмотреться, взгляды разные, но, всё же, что-то роднит их…Что?
Усталость? Страх? Обречённость?
Есть особенно липкие и тяжёлые.
Узелок на память
Нежная виноградная завязь таит в себе будущее – янтарную сочную тяжесть – и появляется внезапно, как и положено будущему: ты ещё грезишь о нём, а оно здесь, и давно стало настоящим, если не минувшим ли.
Только вчера труженицы-пчёлы жужжали над воздушными соцветиями, и в кухню долетал запах цветущего винограда.
Вряд ли мне суждено передать это.
Трепет и ожидание, терпкость и медовая тягучая нотка – так капля мёда, сорвавшись в свободное падение, не может оторваться от целого и тянется и вьётся золотистой живой струйкой-пуповиной;
Надежда на ярое и щедрое солнце, жажда осени, отсвет уходящего лета, наполняющего маленькие полые миры. Кожица истончится, сквозь неё проступит спящая новая жизнь – продолговатые каплевидные косточки в самой глубине – в сердце маленького виноградного мира.
Приятная истома спелости овладеет гроздьями.
Солнце иссушит лозу, прольёт медь и пурпур на поникшие листья.
Светом неровным ночных фонарей
дыры в строке латаются,
и листопад моих календарей
вихрем летит в беспамятство,
где у руин карантинных стен
вечное море плещется,
и в подступающей темноте
твой силуэт мерещится.
Солнца закатного белый лимб –
за грозовыми тучами.
Запах акации, запах лип…
Сумерки.
Штиль.
Беззвучие.
Море нашепчет вещие сны –
что непременно сбудутся.
Календарями занесены
наши дворы и улицы,
где, будто в детстве, домой зовут
всех – и больших и маленьких,
и про волчка перед сном поют
из колыбельной старенькой.
Боль убаюкивает волчок –
помнит все страхи наперечёт
в лютом – февральском вечере.
Знаю, бояться нечего.
И, календарь обрывая мой,
время не тронет лишь день седьмой.
В середине прошлого века Ленинград полнился легендами и слухами об одиноком поэте – обитателе ночного города, певце белых ночей, сочинителе несвоевременных стихов, читающем их своим друзьям, художникам и поэтам, таким же отверженным и одиноким, как он сам.
По какой-то странной прихоти судьбы поэт был однофамильцем одного из великих русских поэтов ХХ столетия, погибшего в сталинских лагерях – Осипа Эмильевича Мандельштама.
Звали его Роальд Мандельштам.
Не может быть, чтоб ничего не значив,
В земле цветы рождались и цвели.
— Я здесь стою.
Я не могу иначе.
Я колокольчик ветреной земли.
Я был цветком у гроба Галилея,
И в смутном одиночестве царя.
Я помню все.
Я знаю все.
Я все умею.
Чтоб гнуть свое, смертельный страх боря.
Мой слабый звон приветствует и плачет.
Меня хранят степные ковыли.
— Я здесь стою!
Я не могу иначе!
Я — колокольчик ветреной земли.
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. Колокольчик ветреной земли. Роальд Мандельштам'»
Пока ещё жизнь
— Из этих зарисовок могла бы получиться неплохая повесть. Или рассказик. Додумать сюжет. Поселить героя и героиню в доме с окнами, выходящими на дорогу и на море.
На окне орхидеи, за окном всё то, о чём пишешь.
— Чтобы что?
— Что значит «чтобычто»? Чтобы книга.
— Зачем? Выдуманные сюжеты, герои и героини, домики и их заоконье мне давно неинтересны.
— Что же тебе интересно?
— Жизнь. Невыдуманная и непридуманная.
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. Карантинное время: ноль часов, ноль минут'»
Набело
Последний день осени выпал из вороха календарных листьев.
Всё привычно, и всё — будто бы — впервые.
Без черновиков. Набело.
Он не перепишется, не повторится.
Как не повторимся и мы.
Завтра будет новый день, полёт последнего листка с обнажённой ветки, и я — та же и… другая.
Будет декабрь.
Нам предстоит писать каждый миг его, каждый день — набело.
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. Одесский дневник. Зима 2019-2020'»
По имени назвать тебя не смею
И за руку тебя не смею взять
И вечером в высокую аллею
Одна иду беспомощно блуждать.
Сырая тьма приносит запах чайный
Белеющих по стенам смутно роз,
И ночь сама томится грешной тайной
Неразрешимых, ядовитых слёз.
И там, вверху, где факелом угрюмым
Чернеет кипарис сторожевой,
Беспомощной и пламенною думой
Я издали беседую с тобой.
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. «Я издали беседую с тобой…». Жизнь и творчество Галины Кузнецовой'»
И было в нём – длинном дне вынужденного безделья – много хорошего: люди, море, чайки. И человек, которого я называю Сизифом.
Каждое утро он приходит к Жёлтому Камню и переносит камни с места на место, укладывая их в только ему одному известном и понятном порядке.
Трудится час два, потом садится передохнуть, устало вздыхая.
Вздыхаю и я, облегчённо: Уложил, как надо кому-то неведомому. Тому, кто знает, как должны лежать здешние камни.
Но на следующий день всё повторится.
Он будет таскать тяжеленные камни, уложенные им же вчера, и укладывать их по-другому.
Может… ночью сюда приходит другой Сизиф?
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. Был длинный день…Одесский дневник'»
В провинциальной жизни мало сна,
Но много снега, даже слишком много.
И хоть смотри всю зиму из окна,
А санки сами выберут дорогу.
Но Герда говорит: “Я не пойду
За ним опять. Кому какое дело.”
Лапландка чертит новую звезду,
Ей до сих пор чертить не надоело –
На сером камне, на тугой коре,
На плавнике задумчивой форели.
Но Герда говорит: “Не в декабре.
Я подожду хотя бы до апреля”.
Огонь в камине – призрачный уют.
Глядеть в окно, пережидать морозы.
И только розы больше не цветут.
Но если рассудить, к чему нам розы?..
Читать дальше 'Елена Касьян (1970-2019) . Соединяя вечность и мгновенье…'»
Так кончается август
Каким он будет, августейший мой,
обещанный сиротскою зимой…
Исполненный вселенской благодати
и тишины.
Всё будет тишина.
Я стану ночью грезить у окна
и каждый день менять духи и платья.
И от забот насущных отвлекусь,
ветхозаветных яблок вспомнив вкус.
С точки зрения одуванчика
Балансирую между мирами.
Их бесконечное множество.
Тьмы и тьмы.
Из одних не хочется уходить.
В другие не хочется возвращаться.
Самые желанные, самые вожделенные сердцу, граничат с абсолютно чуждыми, пребывание в которых вынужденно.
По приговору.
В бесконечном потоке машин, людей, платёжек, квитанций, денежных купюр, голоса соседних миров неразличимы.
Но если прислушаться…
Неспешное жужжание пчёл и шмелей над цветущим лугом, пёстрые бабочки на узких тропинках, протоптанных кем-то, оставшимся неизвестным, перистые тени от цветущих акаций.
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. Одесский дневник. Летние страницы'»
ПРОСТО ПОСЛУШАЙ…
На аллеях городского сада
сыро по-осеннему и стыло,
воздух непереносимо сладок,
как в телепрограмме «Это было,
было…», и поет какой-то парень
старые и странные куплеты.
Этот день без умысла подарен
мне в начале нынешнего лета
кем-то, кто нежадный, как погода,
знает, что мне надобно для грусти –
тишина, отсутствие народа,
серый одуванчик, желтый кустик.
Господи, еще перечисляю…
Я еще подробно, без обмана
расскажу: жива, дышу, гуляю,
вздрагиваю, если слышу: «Анна!»
В книгу «Мне выпал сад» вошло несколько стихотворных циклов и фрагменты из дневника автора. Книга адресована любителям поэзии, прежде всего, и широкому кругу читателей.
Шарга Людмила
Мне выпал сад/ Стихотворения, страницы из дневника.
-К.: Издательский Дом Дмитрия Бураго, 2019 – 130с.
ISBN 978- 966- 489- 443- 9
УДК 821.161.1(477)-1
ББК 84(Укр =Рос)6- 5
III 25 © Л.Шарга, 2019
Вселенским Весам снится равновесие.
Забываясь в дремотной неге,
огромные чаши встречаются и на миг замирают.
Чаша радости не помнит о печали.
Чаша печали забыла о радости.
Что знает Вселенная о моей радости, о моей печали…
Всё и ничего.
Вселенским Весам снится равновесие.
Люди раскачивают Весы и мечтают о равновесии, не зная,
что без печалей и радостей
настанет небытие.
Безвременье. Покой.
Вселенским Весам снится равновесие.
Плеснут радости – чаша взмывает вверх.
Плеснут печали – тяжело опускается.
Моя радость – солнечная капля на огромной чаше Вселенских Весов.
Светлый Понедельник, дикая яблонька в цвету,
мерное жужжание пчёл и шмелей,
море, яхта, самолёт в облаках, закат над городом.
Но уже завтра чаша печали и скорби уплывёт вниз, унесёт меня за собой,
и я забуду о радости…
Сбой часов
Кухонные часы – самые старшие в доме – вели себя странно: то спешили, то отставали, то, словно спохватившись, шли правильно, но недолго. Короткая часовая стрелка на одном ей ведомом промежутке цепляла длинную – минутную – и волочила за собой по кругу циферблата, пока хватало сил. Затем бросала и дальше шла одна – как ни в чём не бывало.
И всё повторялось.
Захват минутной стрелки происходил в утреннее время, а точка захвата находилась где-то между цифрами пять и семь, в Час Кота. В мой час. Я родилась в это время. В совокупности вышло неплохо: Лев, Час Кота и Год Кота. Вот на этом промежутке часовая стрелка и сходила с ума и увлекала в своё сумасшествие стрелку минутную.
Что-то стряслось в моём времени и пространстве, сбилось, сломалось, и сломанное «что-то» цепляло меня и, как минутную стрелку, тянуло за собой по кругу, отпуская ненадолго, снова тянуло, и так круг за кругом, час за часом, день за днём. После бега по кругу наступало время коротких передышек, наваливалась усталость и опустошённость, ставшая привычной: ничто не радовало, но ничто и не огорчало. Будто бы я сошла с трассы, спряталась в придорожной траве, а мимо проносятся люди… Кто в дорогих авто, кто в автобусах, кто бегом. Никому из них не видно, что трассы на самом деле нет. Есть круг. Сужающийся к центру, огромный круг.
Возвращаюсь через час – в зиму.
Дождь обернулся снегопадом, перетёк легко и незаметно, и не понять, откуда и куда падает снег. Из ниоткуда – в никуда.
Выйти бы в старый парк, постоять под огромными лапчатыми туями, укрытыми снегом, побродить по дорожкам, оставляя первые следы на девственном снегу, ни о чём не думая, никуда не спеша – просто так. Из ниоткуда в никуда.
Жизненное дерево – так называют тую на далёкой родине. Не случайно, видимо, посажены эти деревья здесь. Да и всё здесь не случайно. Не верю в случайности. Недосуг. На этих дорожках случайных людей нет, все хорошо знают, откуда, куда и зачем надо спешить: пациенты, врачи, студенты, чьи-то родные и близкие. Здесь всё работает, всё живёт как единый, хорошо отлаженный, цельный механизм. Читать дальше 'Людмила ШАРГА. Из ниоткуда в никуда'»
Кто сказал, что наше прошлое принадлежит нам?
Если бы это было так, то мы стали бы властелинами своих воспоминаний.
Это так просто –… забыть.
Но не мы властны над прошлым – только оно имеет над нами безграничную власть.
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. Затерявшийся взгляд. Повесть'»
Отхожу от окна, оставляя там серый февральский день, дождливый и ветреный.
Возвращаюсь через час – в зиму.
Дождь обернулся снегопадом, перетёк легко и незаметно, и не понять, откуда и куда падает снег. Из ниоткуда – в никуда.
Выйти бы в старый парк, постоять под огромными лапчатыми туями, укрытыми снегом, побродить по дорожкам, оставляя первые следы на девственном снегу, ни о чём не думая, никуда не спеша – просто так. Из ниоткуда в никуда.
Невозможно расстаться с городом,
где морем просолен воздух,
где улицы рассказывают
легенды камня домам.
Лучами солнца исколоты
пустые чаячьи гнезда.
Двумя случайными фразами
начинается пляжный роман.
Колодою карт игральных
мельтешат годы и лица,
изменяется масть, и маски
не скрывают подлинных чувств.
Пляжный роман театрален –
который сезон всё длится,
героиня не ждёт развязки,
да и я её не хочу.
В последний день лета
Солнце сошло с ума.
“Зимний пейзаж” Яна Ван Гойена не спас от сорокаградусной жары.
Тем более что он, пейзаж, как оказалось, всего лишь копия неизвестного немецкого художника века восемнадцатого.
Чуть прохладнее стало в зале графики.
И совсем уже свежим ветром подуло у шкафчика с фарфором, в недрах которого смешались синь и белизна, паруса и мельницы, и радовал душу тихий отсвет родной русской гжели.
А может всё дело в огромных окнах, открытых настежь – в укромный тенистый патио, или в распашной – парадной лестнице каррарского мрамора, от ступеней которой веяло прохладой. У неё два марша и возведена она без несущих балок-косоур, образуя тем самым эффект «парящего» сооружения.
И звуки танго, доносящиеся с импровизированной концертной площадки в патио, странным образом смешались с лютневой музыкой семнадцатого века.
То “Greensleeves” переливалась во мне, то “Padoana And Galliard”, и бедное моё воображение силилось как-то связать это с голландцами, выставленными в залах музея.
Хмурилось небо в отражении, и всё в тысячный раз смешалось во дворце графа Александра Абазы, что на Пушкинской, 9, где и располагается нынче в Одессе музей Западного и Восточного искусства.
Читать дальше 'Людмил ШАРГА. Одесский дневник: от моря к морю. Осень 2018'»
Елена ГАССИЙ родилась в Одессе 2 мая 1959 года. Училась в одесской школе №27.
Некоторое время работала младшим библиотекарем в Одесской Государственной научной библиотеке им. Горького. С детства, находясь в семейной атмосфере писателей и литераторов, писала стихи и прекрасно рисовала. Её родные дяди – братья отца – Измаил Гордон, Владимир Гордон, Михаил Гордон, Гарри Гордон – писатели, известны не только в Одессе, но и далеко за её пределами. Стихи Елены были опубликованы в сборнике «Вольный город» (Одесса. Издательство «Маяк»,1991г.), вместе со стихами студийцев «Круга». В 1980-е годы эту литературную студию вёл Юрий Михайлик. В неё входили одесские поэты и прозаики Рита Бальмина, Бодылев Валерий, Верникова Белла, Вершинин Лев, Галушко Андрей, Анатолий Гланц и многие другие.
Читать дальше 'Людмила ШАРГА. Елена Гассий: "Море волнуется в нас…"'»
RSS
