RSS RSS

Ефим БЕРШИН. «Дышат тайной древесные руны…»

ОСЕННИЕ ЯМБЫ

 

1.

 

Собаки носят осень

во всю собачью прыть.

И листья, словно осы,

слетаются в костры,

 

и лес перерисован,

и в небе – решето,

и мир перелицован,

как старое пальто.

 

И кто вчера был в силе –

уже не бог, а – шут.

Опять по всей России

сухие листья жгут.

 

И дым плывет, как призрак,

в стране лесов и рек,

где призван, но не признан

блуждает имярек

 

бездомный, как Мессия,

которого не ждут.

Опять по всей России

сухие листья жгут.

 

И, вырвавшись из плена,

взошедшая со дна,

пылает, как геенна,

великая страна.

 

2.

 

Но, отражая танец

огня, сверкнет тесак.

«А кто сегодня агнец?» –

вдруг спросит Исаак

 

у горного отрога,

где закипает ночь.

И если нету Бога –

Кто остановит нож?

 

И что ему ответит

угрюмый Авраам?

Как страшно воет ветер

по скверам и дворам!

 

Как долго тлеют листья,

меняя век на миг,

как будто тлеют лица

товарищей моих,

 

и так скрипят осины,

как будто кони ржут!

Опять по всей России

сухие листья жгут

 

и по лесам окрестным

торопят время вспять.

Как хочется воскреснуть,

пока другие спят.

 

3.

 

Последней электричкой

осенний вечер стерт.

Бреду, сжимая спички,

раскладывать костер,

 

пока на лес и купол

церковный, на острог,

на бледнолицых кукол,

стоящих вдоль дорог,

 

на добрых и недобрых,

на поле и ручей,

на ангелоподобных

воров и палачей,

 

на изумленных пьяниц

нисходит благодать.

Но кто сегодня агнец –

уже не угадать.

 

 

 *  *  *

 

                                                Маше Ватутиной

 

Бог в России живет не в хоромах

и не в храмах, где льется елей.

Бог живет на насупленных кронах

облетающих тополей.

 

Бог живет на дубах и осинах

и плетет за узором узор

на иконах пронзительно синих

чудотворных озер.

 

Дышат тайной древесные руны

на свистящем пространстве пустом,

где Даждьбог породнился с Перуном,

а Перун породнился с Христом.

 

Пахнет кровью таежная месса.

Рвется в небо январская стынь.

И молитва почти неуместна,

как и выбор святынь.

 

На развилке меж адом и раем,

где блуждают лишь ветры одни,

ты поймешь, что не мы выбираем.

И не нас выбирают они.

 

 

*  *  *

                                                                Борису Чичибабину

 

Городской сумасшедший в потертом пальто,

с головой, отсеченной при жизни от тела,

беспризорный посланник природы, никто,

пустота, без которой земля опустела.

 

Как случилось, что город твоим языком

расшумелся вовсю, словно пьяный безумец,

словно этому городу был не знаком

перепуганный шепот заснеженных улиц.

 

И стекают, как чайки на белый песок,

с предзакатных вершин коктебельского неба

помидорного солнца густеющий сок

и степные лошадки Бориса и Глеба.

 

Нам уже не доступны ни Глеб, ни Борис.

Нам милее сверкающий меч Святополка.

Мы – стальная держава.

За что ни берись –

отзываемся эхом стального осколка.

 

Мы живем в словаре архаических слов,

в перепутанном напрочь – от «а» и до «я»,

где история – свод неразгаданных снов,

а Россия – метафора небытия.

 

 

*  *  *

 

Сжимается пространство языка.

Немеет ночь. И лишь твое дыханье

бездомной кошкой бродит у виска

и греет душу, как вино в духане.

 

Немая улица. Шагреневый язык.

Немые сны на выцветшем диване.

Как будто разлагаются азы

не слов, а самого существованья.

 

Так вот она, земная благодать.

Вот это слово, что во чреве бьется

и задыхается. И можно не гадать –

оно уже никак не отзовется.

 

А за окном спокойно, чуть дыша,

самоубийцей снег уходит в лужу.

Зародышем во тьме карандаша

томится стих, не выходя наружу,

 

безмолвный, словно снимок в паспарту,

или как ратник у истока битвы.

Сидит и ждет, пока я обрету

пространство для любви и для молитвы.

 

                                   

 

*  *  *

 

                                                                Елене Черниковой

 

Осенний обморок. Лысеющий ноябрь.

Осколки листьев – августа осколки.

Жизнь погружается, как Китеж в Светлояр,

на дно заиндевевшего поселка.

 

Осенний обморок. Изнемогает дол.

И так пугает дальний грай вороний,

что так и хочется запрятаться в подол

добропорядочной Февроньи.

 

Осенний обморок. И медленно на нет

сошла луна сверкающей подковой.

И тихо так. И пробуется снег

на роль врача в больнице поселковой.

 

Как хорошо, что мы теперь вдвоем,

и снег приносит истины простые,

о том, что мы еще переживем

и тишину, и зиму, и Батыя.

 

 

 

 

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Ефим Бершин

Поэт, прозаик, публицист. Родился в Тирасполе в 1951 году. Живёт в Москве. Автор пяти книг стихов, двух романов и документальной повести о войне в Приднестровье «Дикое поле». Произведения Бершина печатались в «Литературной газете», журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Континент», «Стрелец», «Юность», антологии русской поэзии «Строфы века» и проч.; многие его стихи переведены на иностранные языки. Ефим Бершин работал в «Литературной газете», вёл поэтическую страницу в газете «Советский цирк», где впервые были опубликованы многие неофициальные поэты. В 1991-99 работал в редакции «Литературной газеты», был военным корреспондентом во время боевых действий в Приднестровье и Чечне. Автор пяти книг стихов («Снег над Печорой», «Острова», «Осколок», «Миллениум» и «Поводырь дождя»), двух романов («Маски духа», «Ассистент клоуна») и документальной повести о войне в Приднестровье «Дикое поле». Произведения Бершина печатались в «Литературной газете», журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Континент», «Стрелец», «Юность», антологии русской поэзии «Строфы века» и проч.; многие его стихи переведены на иностранные языки.

Оставьте комментарий