RSS RSS

Римма КАЗАКОВА: «Когда-то я мечтала влюбиться в миллионера». Беседы вела Елена Константинова

Ри́мма Фёдоровна Казако́ва (27 января 1932, Севастополь — 19 мая 2008, Юдино

Беседа 1

— Римма Фёдоровна, почему вы убежали из писательского дома в Протопоповском (бывший Безбожный) переулке? Наскучило общение с коллегами?


— Да, нет, просто разъехалась с сыном. Западный опыт оказался мудрее нашего: жить вместе с взрослыми детьми не стоит.

У женщины много ипостасей. Женщина-девочка, которую все вечно балуют и развлекают. Женщина-возлюбленная. Женщина-жена. Женщина-хозяйка. Я — женщина-мать. С материнским инстинктом всегда относилась и к любимому мужчине, и к ребёнку. Толку в том мало. Не заметила, как стала превращаться в няньку, кухарку. К счастью, вовремя спохватилась.

Вы производите впечатление довольно общительного человека. Для кого открыт ваш дом?

— Когда-то глубоко тронули моё сердце стихи «Дом друзей» Константина Симонова:

Дом друзей, куда можно зайти безо всякого,

Где и с и горя, и радости ты ночевал,

Где всегда приютят и всегда одинаково,

Под шумок, чем найдут, угостят наповал.

Долгое время считала свой дом таким же «домом друзей», но потом поняла: на протяжении многих лет занималась замусориванием своей жизни — в дом попадало немало случайных людей.

Они из вашей, писательской среды?

— Творческие люди не дружат по принципу сходности профессии. По моим наблюдениям, поэты могут общаться между собой, вместе работать, но повседневная дружба между ними — редкость.

— Существуют ли какие-либо традиции в вашем доме?

— Пожалуй, нет. Тем более что после переезда всё приходится опять обустраивать по-новому. Да и мои взгляды несколько изменились. Раньше мой дом был проходным двором. В большой квартире в Протопоповском за одним столом размещались тридцать-сорок гостей. Допустим, их столько было, когда справляли свадьбу сына и его окончание института. Сейчас придерживаюсь иной точки зрения: для таких мероприятий существуют рестораны, кафе и т. п.

То есть вы заняли оборонительную позицию и выстраиваете свой новый дом как крепость…

— Да нет, дом — это дом. Это уже моя четвёртая московская квартира. Наконец я реализовала свои планы: дом не новостройка, огромные стены, высокие потолки, здесь спокойно, тихо. Поначалу опасения вызывал второй этаж. Но вскоре внизу открылся банк, так что либо я взорвусь вместе с ним, либо он будет меня беречь.

Короче говоря, пытаюсь понемногу делать то, что хочу, то, что мне нравится. С тем чтобы не чувствовать печали по прошлому и потери от того, что уже безвозвратно потеряно, и вести жизнь в измерении сегодняшнего дня — с любимыми воспоминаниями и вещами, со старыми и новыми друзьями.

— Чаще всего вы пишете стихи от первого лица. Например, в 1960-м:

Я похожа на землю,

 что была в запустенье веками.

Небеса очень туго,

очень трудно ко мне привыкали.

 

Меня ливнями било.

Меня солнцем насквозь прожигало.

Время тяжестью всей,

словно войско,

по мне прошагало.

 

Но за то, что я в небо

тянулась упрямо и верно,

полюбили меня

и дожди и бродячие ветры.

 

Так — в 1977-м:

Мы читали стихи курильчанам-солдатам

в клубе, длинном и зыбком строенье дощатом.

От курильской погоды, от въедливой каши ли

молодые ребята смущались, но — кашляли <…>

 

Этот день отлетит, отплывёт, отдалится,

отдымится, вулканами откурится…

Но когда-то, в иные какие-то сроки,

когда буду я жить и спокойней и проще,

я потрогаю эти курильские строки

и верну этот день и на слух и на ощупь.

И с какой-то почти материнскою лаской

вспомню землю курильскую,

                                                 гулкую,

                                                                тряскую,

молодых пограничников, клуб их дощатый…

Дальний берег страны. Жизни край непочатый.

 

Так — в 1984-м:

Грешно на долю плакаться.

Всё, что хотела, вышло.

Приподнимите планочку,

я прыгну чуть повыше!

 

Жизнь по одёжке пригнана,

да вот в одёжке тесно.

До зрелых лет допрыгнуло

и не остыло детство.

 

А так — в начале 1990-х:

Как года молодые на струнах бренчали!

Намечали побед неизбежные сроки.

Научилась заканчивать нотой печали,

вопросительным знаком весёлые строки.

 

Научилась грести терпеливо и молча

в волнах дней — и плохих, и хороших, и разненьких.

 

И всё-таки вы выражаете в стихах саму себя или говорите от имени лирической героини?

Понятия не имею. Хотя всё-таки, наверное, саму себя. Со своим и чужим опытом, который в течение жизни вливается в мой внутренний мир, и я его как бы присваиваю.

— Судя по вашим стихам, у вас было немало разочарований, в том числе в людях…

Так это, по-моему, вполне заурядная ситуация!..

— Оказавшись в тупиковой ситуации, один пытается найти опору в ком-то из знакомых, другой озлобляется, начинает действовать по принципу «клин — клином», а кто-то просто сдаётся обрушившимся обстоятельствам. Какой вариант ближе вам и есть ли у вас готовые рецепты на сей счёт?

— Чем старше становлюсь, тем больше убеждаюсь в правоте одного из постулатов христианской религии и других духовных учений: надо постараться полюбить своего врага. То есть попытаться вынести своё неприятие на уровень понимания его взглядов, его позиции. Это вовсе не означает, что всю жизнь потом будешь жить с ним в обнимку. Но обиды простишь.

Вам это удавалось?

Было время, я очень плохо, хотя и не без основания, относилась к одному поэту. Меня злило то, что он бездарен, но занимает достаточно высокое служебное положение, глуп — но считает себя вправе повелевать другими. Эта злость меня иссушала. А потом, конечно, не без помощи мудрых книг, попробовала посмотреть на себя и того человека другими глазами. Да, он — дурак, но в этом есть даже что-то забавное, его глупость очевидна, над ним все смеются. Так, может быть, стоит, напротив, ему посочувствовать? Мы из одной профессиональной среды, но каждый из нас идёт своей дорогой. Да, он — плохой поэт, но и это не повод для негодования, у него есть свой читатель, а мне хватает моего пространства. И вообще он — хороший парень, которому бывали не чужды вполне человечные поступки. У меня есть стихотворные строчки на эту тему:

Была моложе и куда как строже!

Да затупился яростный кинжал.

Люблю друзей,

но и врагов, похоже,

почти люблю, поскольку мне их жаль.

 

Но, конечно, иногда не остаётся ничего иного, как поставить точку во взаимоотношениях с тем или иным человеком — раз и навсегда.

— У вас вспыльчивый характер?

С годами научилась сдерживать эмоции. И все же «загораюсь» моментально: бью посуду, кричу. Потом — прошу прощения. Разумеется, это вовсе не означает, что я сторонница выяснения отношений именно таким способом. Но я — такая.

Наверное, многих недоразумений и неприятностей можно избежать, если соотносить свою внутреннюю жизнь с высшими законами…

Путь к Богу, к постижению сложных философских понятий индивидуален. Это путь сомнений, неверия, спотыкания, казалось бы, на самых что ни на есть прописных истинах. Одни рождаются с верой, другие приходят к ней постепенно. Нередко на осознание этих вопросов уходит вся жизнь. Я полагала так: даже если я безбожница, то Господу нужны и такие, как я. Он и меня простит и повернет к Себе. Ведь, будучи даже неверующим человеком, можно не совершать безнравственных поступков.

Возможно, вы правы — не восстановив гармонию с миром, небесами, фактически с самим собой, ждать чего-либо путного бессмысленно. В человеке живут много бесов — тщеславие, себялюбие, эгоизм. Например, чаще всего суетливое желание оказаться в первых рядах совершенно неоправданно: человек даже в голову не берёт: а по силам ли ему этот труд? Ну как можно завидовать Ростроповичу? Он гений. А какому-то мелкому Сальери лавры Мстислава Леопольдовича не дают спать спокойно. При этом завистник напрочь забывает об обратной стороне медали — о той дороге мук, страданий, дерзаний, которой шёл на Олимп великий музыкант…

Мне кажется, для того чтобы совладать со своими недостатками, надо не просто подавить их в себе, а растворить в действительных ценностях.

— А с сумасшедшими  темпами столицы вы, поэт, в ладу?

— Я люблю Москву. Она соответствует моему внутреннему ритму. Здесь я чувствую себя наиболее комфортно. Мне по душе ощущать себя иголкой в стогу сена и, сохраняя тишину в себе, независимо от того, что происходит вокруг, передвигаться в броуновском движении улицы.

Хотя всё бывает. В вагон метро входит элегантно одетая женщина. Её нечаянно задевает другая. Та в ответ: «Чего толкаешься, как базарная баба? Cейчас так вдарю!..» Начинается перепалка. Остальные пассажиры равнодушно следят за развитием сюжета. А вот иной пример. Как-то искала обувную мастерскую. Остановила даму средних лет, и она терпеливо, дотошно объяснила дорогу. Я её от восторга чуть не расцеловала! Проявление человеческой нормальности меня чрезвычайно трогает.

Вообще, не стоит поддаваться движению следовать туда, куда не надо.

— Что вы имеете в виду?

— Допустим, стоит хорошенько поразмыслить, идти ли на ту или иную тусовку или презентацию, где будут пить водку, которую с неменьшим удовольствием можно выпить и дома. Конечно, там возможно утилитарно полезное общение. Среди собравшихся найдёшь того, кто нужен, отметишься, засветишься, как сегодня говорят. Особенно молодому человеку толкаться там надо. Ну а для меня толчея — она и есть толчея.

Живи незаметно —
где много и шума, и треска,
ведь жизнь не за это,
не этим совсем интересна.

 

Пред ней расстилаясь,
желая казаться получше,
заботясь, стараясь,
конечно, ты что-то получишь.
 
Усердствуя, тратясь,
присвоишь, но всё же теряя…
а высшая радость —
когда без такого старанья,
 
Когда — не за плату
и вклады весьма дорогие,
за то, что и вправду
такие мы, а не другие.
 

Не знаю, когда чувствовала себя больше одинокой: тогда, в бытность празднований Дней литературы, бесконечных щедрых застолий, или теперь, когда почти всё знаешь наперёд, когда можно почти безошибочно спрогнозировать, что чем начнётся — чем закончится.

Характер человеческого общения зависит и от времени, и самого человека. Допустим, в молодости не выбирала. Приглашали — шла. И к себе звала. Либо от скуки, либо от желания расширить кругозор. Один из моих первых учителей Николай Старшинов писал в Хабаровск, где я жила после окончания Ленинградского университета: «Если тебя освободить от твоей работы, то за сутки ты перезнакомишься со всеми нашими миллионами граждан». То было узнаванием жизни. В молодости очень страшно не состояться. Вот и бежим за иллюзиями, миражами, воздушными шарами. Догоняем или не догоняем. Когда-то я даже мечтала влюбиться в миллионера и о том, чтобы он подарил мне бриллиантовое кольцо, машину, дом с бассейном. Сейчас эти фантазии кажутся мне безумно смешными. Или — какой смысл говорить, что хочу купить остров в Средиземном море? Это же невозможно. А если разобраться, то даже и не нужно.

— Что, по-вашему, главное в отношениях между людьми?

— Прежде всего любовь. А любовь — это не всегда за что-то, не всегда — почему, а часто — вопреки. Посеять любовь можно. Надо всё время качать-качать из себя кровь — приручать. Как объяснял Лис Маленькому принцу: «…если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете…» А для этого надо запастись терпением и не забыть: «…ты всегда в ответе за всех, кого приручил».

— Но, похоже, сохранять мир, покой и согласие в семье — это и самое сложное?

— У меня очень негативный и несерьёзный опыт семейной жизни. Похоронив одного мужа, цивилизованно расставшись с другим и попытав счастье с двумя-тремя кавалерами, я успокоилась и закрыла «любильную» тему. Сегодня моя семья — это внуки, сын.

Нормальная семья немыслима опять же без любви. Когда двое действительно искренне, по природе, органике тянутся друг к другу, ради сохранения своего чувства они преодолеют, казалось бы, непреодолимое. А ещё в семейных отношениях много договорных обязательств. Это огромный труд. Одна моя знакомая девочка стремилась выйти замуж за певца, ходила за ним по пятам. Спрашиваю её: «Готовить не любишь, детей не хочешь. Зачем же тебе этот брак? Быть его женой — значит быть его нянькой».

— Существуют ли во взаимоотношениях какие-то правила, которые являются своего рода «гарантией» на прочность?

— Такой «гарантии» никогда нет и быть не должно. Выйдя замуж во второй раз, долгое время жила в гражданском браке. Но меня не покидало желание оформить наши отношения официально. И что же? Как только мы наконец расписались, всё пошло кувырком… Иногда женщина думает, коли она надела на мужчину хомут законного брака, можно и успокоиться. Нет, напротив. Опять же строки Константина Симонова:

Чтоб с тобой, сдержав дыхание,
Шла как со свечой рискованной,
Чтобы было это здание
От огня не застраховано.

Что же до законопорядков общения, то за века их выработано человечеством немало. Но как себя вести, каждый решает сам. Например, когда моим правилам игры не подчиняются, я либо смиряюсь, либо ухожу…

— Что чаще?

— Заставить кого-то плясать под свою дудку, жить по своим принципам тяжело. Перевоспитывать другого неконструктивно. У меня тут побед, где смогла настоять на своем, не было. Возможно, они впереди.

— Что вас особенно задевает?

— Очень страдаю, когда мне врут. И всё же предпочитаю, чтобы обманули меня, а совсем не наоборот. Мне кажется, сама ко лжи не способна.

— Об этом же у вас и в стихах:

Не обманула никого в любви

и не врала ни с целью, ни без цели.

— Если я совершала какие-то проступки, то неосознанно. Потом сильно каялась. Обижаем-то обычно близких. Как писала в одном из своих стихов:

Потому что, мимо проскользя,

зла друг другу причинить нельзя.

Чужое — оно чужое и есть.

— Какое сейчас настроение?

— Радует то, что живу. По натуре я оптимист. Была бы на дворе эпоха рабовладения, всё равно бы радовалась жизни.

Жизнь зажглась — и погаснет, как искра.
Воскрешенья. Распятья. Успенья.
Всё хотела: навеки — и быстро!
Что успею?

Пропадала она за вещами.
Что вещала утробными склоками?
Возвещалась, как завещанье,
Поцелуями, строками.
 
Отбивала печёнки, обтачивала,
словно камушек — море рокочущее.
Я люблю её всю —
Неудачную,
фантастическую,
неоконченную!

Что ещё? Работаю. И работа меня увлекает.

Тем более что ваши профессиональные дела, кажется, идут весьма успешно. Музыканты-песенники в покое не оставляют.

— Не так давно написала одну песенку для «На-на». Две книжки стихов вышли на деньги спонсоров, третью издаёт «Союз реалистов». Потому как сама выпустить бы их не смогла. В ту, в последнюю, вошли немножко стихов прежних лет и новые.

Название этой книги несколько необычное для автора многочисленных лирических стихов — «Ломка».

— А я сейчас о любви не пишу. Вообще, всё сводить к любви мужчины и женщины довольно глупо.

Вот как! Но не о вас ли писал литературный критик: «Мужчина и женщина — главная её тема. Даже тогда, когда она пишет о Родине»?

— Но всё меняется. И я живу уже не в измерении этих чувств. На свете есть не менее замечательные вещи: природа, человеческое общение, книги.

Моя книга «Ломка» о сегодняшнем времени:

……………………………………..

и ломает — там, где нужно править, —

время: не хирург, а костолом.

 

А далее такие строки:
……………………………………..

словно наркотическую ломку,
время перемен переживу.

 

— Любопытно, образ «ломающего» время можно встретить ещё в вашем очень давнем стихотворении «Пятницы»:

……………………………………………….

а время нас ломает и ломается,
и трудно жить на свете с ним в ладу.

 

И там же пишете, что «время» «замешивает в радость лебеду»…

— Безусловно, доброе, светлое, сильное начало, которое является стержнем мира, для меня незыблемо. Но я же не могу оставаться сторонним наблюдателем тех или иных явлений, событий. В том числе в политике. Не могу понять, почему так плохо живёт наш народ, причём веками? Когда ещё Тихон Ильич Красов из повести «Деревня» Ивана Бунина, сидя на телеге, вопрошал себя: «Господи Боже, что за край! Чернозём на полтора аршина, да какой! А пяти лет не проходит без голода. Город на всю Россию славен хлебной торговлей, — ест же этот хлеб досыта сто человек во всём городе. А ярмарка? Нищих, дурачков, слепых и калек, — да всё таких, что смотреть страшно и тошно, — прямо полк целый!» Вот и я тоже спрашиваю: «Где наши алмазы, золото, нефть? Где то? Где это? Почему все эти национальные богатства разошлись по карманам? Откуда у этих покупателей такие деньги?.. Я что ли виновата в том, что они воруют? Почему старушка раздумывает, купить килограмм дешёвых конфет или нет?..» Меня такой порядок в стране не устраивает. Считаю, что реформаторы должны были бы подумать о шестидесяти-семидесяти миллионах социально необеспеченных людей.

Как родину, так и эпоху не выбирают. Одно из моих последних стихотворений о России. Эпиграф — «“Умом Россию не понять”. Ф.Тютчев».

Для России

                    нехитрым

                                      был выбор:

или — прочь отошёл,
или — выпил…
Ну и правильно,

                           коль разобраться!

То горчим на устах,
то торчим на постах
и то славу куём,
то — богатство.
 
У России всё — так,
                                через… шляпу.
Ни Америку к нам,
                                ни Европу
не приладить.
                        Трясёт — не дай Боже!
Нас умом не понять.
А какую-то мать
понимать и не надо, похоже.
 

Не измерить нас общим аршином
на просторе, пока что обширном.
Всё нас губит —
                           никак не погубит!
Кто-то всё же поймёт
наш неровный полёт —
тот, кто верит, однако,
и любит.

 

Не стоит тосковать о прошлом и оплёвывать настоящее. А каждому в меру отпущенных возможностей возделывать свою «ниву». Несколько лет назад я пыталась баллотироваться в Госдуму РФ — из этого ничего не вышло. Отчасти неудача отрезвила. Полтика — профессия. Надо соответствовать своему месту. Тем более что я имею в руках очень красивое дело. Сейчас мечтаю о том, чтобы в стране утвердился новый, но отчасти вобравший опыт прежнего, статус поэта. К голосу поэта небесполезно прислушиваться и политику, и социологу, и т.д. Как писал Булат Окуджава: «Берегите нас, поэтом. Берегите нас». Действительно мы, поэты, очень нужны обществу, ибо представляем форму эмоциональной идеологии. А путь к сердцу короче и действеннее, чем к рассудку… Поэзия — мощный двигательный фактор, что довольно убедительно засвидетельствовала поэзия 1960-х годов. Даже если нас не заметят, мы всё равно проявим себя сами, вернём к себе народные и умы и сердца. И уже тогда с нами нельзя будет не считаться.

— Когда-то вы сказали: «Читатель — это самое большое счастье, которое есть в моей жизни. В сущности, это народ! И всё для него — и душа, и строки, и красивое платье. Я хочу ему нравиться». Вы по-прежнему встречаетесь со своими читателями?

— Да, конечно. Но проходят эти встречи не так часто, как раньше. Не так давно c поэтическими вечерами побывала в Новороссийске, Таллине…

— Похоже, вы живёте в том же темпе, что и, скажем, лет десять назад:

Вот опять счастливая, слепая,
в неосуществимое влипаю,
смелым сердцем стену прошибаю
и всё так же не щажу его!

 
— Нет, теперь учусь соизмерять свои силы, убеждаю себя: «У тебя больное сердце. Всех дел не переделаешь. Подумай, какие из них можно отложить…» А в молодости на такую постановку вопроса я не имела права. Вскакивала и бежала — бывало, и не по делу, — как будто пятки жгли.

А ещё пытаюсь прикладывать такие усилия, которые приведут к максимально хорошим результатам. Как-то при Центральном доме литераторов в Москве я создала Клуб одного стихотворения. На первой же встрече сказала молодёжи: «Это — не для меня, а для вас. Вам нужна среда для общения, вы должны лететь крыло в крыло, читать друг другу свои стихи». И вдруг со временем обнаружила: в клуб приходят отнюдь не молодые дарования, а стихотворцы из литобъединений, графоманы, да и просто одинокие люди. Поначалу сильно из-за этого огорчилась. А потом успокоила себя: «Пусть они, молодые гении, живут как хотят!» И решила продолжать встречи с теми, кто остался. Ведь эти люди тоже нуждаются в душевном сочувствии, диалоге и, возможно, в отзыве на их произведение человека, которого они уважают.

Зато в моей авторской рубрике в «Книжном обозрении» от одарённых ребят, желающих напечатать свои стихи, отбоя нет. Нередко после первой публикации у кого-то из них выходят книжки.

Словом, надо запастись надолго терпением. Разрушать, как это ни банально звучит, легче, чем созидать.

Когда-то меня потрясли слова из «Золотой розы» Константина Паустовского: «…сговоримся между собой навеки о том, чтобы не давать умирать поэзии вообще. Поэты, писатели, художники, все люди, кто хоть раз вдохнул на рассвете родниковый воздух земли, должны бороться за то, чтобы не дать умереть поэзии нашей жизни и нашей земли».

 

Беседа 2

«…ПОЭТ В РОССИИ — / ЛИШЬ ПОЭТ»

 

— Римма Фёдоровна, видно, что свою новую квартиру вы обустраиваете с заботой и любовью. У вас так уютно…

— Спасибо. Стараюсь окружать себя только теми вещами, которые нравятся мне самой. Люблю искусственные цветы, считаю их частью интерьера. Картины «Прогулка принцессы» и «Любовь» мне подарила перуанская художница, а мой портрет — художник Дмитрий Шабунин. И хотя очень любила тот дом в Протопоповском переулке, в котором прожила почти двадцать лет, этот «профессорский» на улице Чаянова мне нравится все больше и больше. Сбылась моя голубая мечта — хотелось жить одной. У меня всегда была очень большая семья. Гораздо приятнее принимать детей и внуков в гостях, чем «возиться» с ними с утра до ночи.

— Вам кто-нибудь помогает по хозяйству?

— Нет, никто. Когда надо помыть окна, кого-нибудь позову. А так всё по дому делаю сама.

— И успеваете?

— В том-то и дело, что не успеваю. Вот несколько лет не мыла холодильник, он и сломался. Оказывается, пусть и есть пометка no frost, но один раз в полгода его надо размораживать.

— С соседями повезло?

— Да, соседи хорошие. В основном здесь живут бывшие преподаватели Высшей партийной школы. Люди уже не молодые, интеллигентные. При встрече беседуем о том о сём. Когда надолго уезжаю из Москвы, прошу их доставать мою почту.

Как вам дышится вне этих стен?

— Ощущение, что это и Москва, и провинция одновременно. Метро «Новослободская» — север Садового кольца. В принципе это центр Москвы. И в то же время тишина, покой, отдалённость от столичной суеты. Как будто живёшь в каком-то сибирском или уральском городке. В мои окна смотрят деревья. О том мои стихи:

 

Живу — как будто бы в деревне,
живу на уровне деревьев
и окон, где — почти что я —
в халатике, с постели вставши,
такой счастливой, не уставшей,
глядит в глаза мне жизнь моя… <…>

Второй этаж, конечно, низко,
зато к траве бессмертной близко
и к пешеходам под окном.
Читаю их шаги и лица
и знаю, за кого молиться
в своём отечестве родном.
 

— Где и как вы отдыхаете?

— Отдыхать не умею и вообще не знаю, что это такое. Если выпадает свободный вечер, иду слушать музыку. Реже хожу в театры. Некогда. Очень много времени занимает работа в Союзе писателей Москвы.

Терпеть не могу ночные клубы, но, когда меня зовут туда мои поющие друзья-музыканты, приходится идти.

— Почему же с такой неохотой?

— Я уже не в том возрасте, чтобы получать удовольствие от танцев или ресторанной еды.

Люблю пешие прогулки. Одно время облюбовала небольшой симпатичный парк перед Дворцом пионеров на улице Александра Невского. Летом на открытом воздухе там  работает довольно приличное кафе. Иногда там обедаю. Недорого и вкусно.

— Что обычно заказываете?

— Жареную рыбу, какой-нибудь суп или щи. Мне, в общем, всё равно, какое блюдо подадут. Неплохо готовлю сама, меня трудно чем-то удивить.

— Вас, наверное, часто узнают на улице…

— В общем, да, узнают. Вначале меня это смущало. Как-то выхожу из бани, а одна женщина говорит: «А я вас знаю». — «Ну и что?» – «Почему вы так грубите? Разве я сделала вам что-нибудь плохое?» — изумилась она. Я извинилась…

На самом деле очень тронута, когда мне просто говорят: «Я вас знаю». Отшучиваюсь: «Надеюсь, не с плохой стороны?» Иногда тут же просят меня прочесть стихи.

Подобные просьбы вас не обижают?

— Конечно, нет. Если это искренне. Большое счастье, что на улице я чувствую себя как дома. Это всё я предсказала себе когда-то в стихах:

 

Я своя у своих.
Меня каждое дерево примет.

Словом, я чувствую себя частью этой земли, этого народа и, если хотите, этого Тверского района, где живу. Моя не так давно написанная с композитором Андреем Савченко песенка «родом» из этих мест. По-прежнему путаюсь в Тверских-Ямских улицах. Как-то шла по одной из них, и сами собой сложились строки:

 

На Тверской-Ямской на Третьей,
Ну а может, на Второй
Я тебя однажды встретил,
Как случается порой.
 

И одета модно очень,
И собою хороша,
Да к тому же, между прочим,
Оказалось, есть душа…
 

Тверская-Ямская,
Течёт толпа людская,
А я с тобой шагаю
И не сверну с пути.
Тверская-Ямская,
История такая,
Счастливая такая,
Счастливая такая,
Что лучше не найти.

 

Я свои песни не устраиваю. Вот и эта лежит и ждёт своего исполнителя.

— Раньше ваши сборники стихов выходили один за другим: 1960 год — «Там, где ты», 1962-й — «Стихи», 1964-й — «Избранная лирика», 1965-й — «В тайге не плачут» и «Пятницы», 1967-й — «Поверить снегу», 1969-й — «Ёлки зелёные», 1972-й — «Снежная баба», 1974-й — «Помню”, 1977-й — «Набело», 1979-й — «Русло», 1980-й — «Страна Любовь», 1982-й — «Пробный камень», 1984-й — «Сойди с холма», 1985-й — двухтомник «Избранные произведения», 1991-й — «Сюжет надежды», 1995-й — «Наугад», 1997-й — «Ломка»… А как теперь?

— В этом году в серии «Всемирная библиотека поэзии» вышла новая книжка — «Стихи и песни». Но: «Что толку в этакой безделке?» Серьёзная литература не приносит нынче доходов. Раньше, когда выходила книга стихов, с трудом, но всё же можно было полгода-год на эти деньги жить. Теперь за книжку тиражом десять тысяч экземпляров получаешь гонорар в две тысячи рублей. Как это понять? Литература совершенно не ценится.

— Кем именно: читателями, издателями, государством?

— Да никем! Конечно, нормальные читатели не остыли к поэзии, по-прежнему любят стихи. Но их — горстка. В массе же читают детективы и любовные романы. Словом, «стихи уже — не утоленье жажды». Это самоцитата из относительно последнего по времени стихотворения «Поэт в России — меньше, чем поэт…», где в качестве эпиграфа взяла крылатую строку Евгения Евтушенко: «Поэт в России — больше, чем поэт».

Любовь к стихам не прививают. Где Политехнический? «Политехнический — / моя Россия!» — ещё не так давно, казалось, провозглашал Андрей Вознесенский. Увы, поэтических вечеров нет. Стихи не издаются.

— Вы, по-видимому, давно не были в книжных магазинах?

— Ну почему же? Захожу и в книжные магазины, и на книжные ярмарки. Не спорю, хорошие книги, в том числе поэтические, издают и покупают. Но гораздо меньше, чем так называемое чтиво. Людям хочется хоть как-то отвлечься от житейских проблем, им не до серьёзных книг. Они думают, как заработать на жизнь, как накормить и во что одеть детей, как найти деньги на их образование.

— Читатели вам пишут?

— Нет, писем от них давно не получаю: нет повода и причин. Но встречи с читателями, если они вдруг случаются, мне по-прежнему дороги. Потребность души.

Увы, сейчас отсутствуют рычаги, некогда соединявшие читателя и писателя. Читатели отделены от нас пропастью. Нет денег, чтобы организовать единение. На культуру — 0,3 процента. Один мой приятель сказал: «Если у государства нет денег, оно и не государство вовсе». Ценная мысль, но от этого не легче.

Что же до моих песен, то их действительно поют. И пусть себе поют… Обычно, когда песня исполняется, ни имени автора слов, ни автора музыки даже не называют…

— Что-то ещё навевает печаль?

— Что значит «печаль»? Порой я прихожу в ярость от каких-то вещей. Бурно переживаю. Уже сколько времени так и не принят закон о творческих организациях. С точки зрения закона дворник — это человек трудящийся. А писатель — нет. В 1991 году нас лишили всех льгот. Пенсия у меня маленькая.

Раньше нас любили, считали избранными, называли властителями душ. Нас звали со всех концов страны, приглашали во время путины и сева, утверждали, что мы не мешаем, а помогаем. Нам подсказывали забытые строчки из зала или из собранной по случаю аудитории под открытым небом.

А сейчас от нас отмахиваются, мол, до вас ли, когда страдают от безденежья медики, учителя, шахтёры?.. Где наша, внимающая нам Россия, где все мы? Кто — за рубежом, кто ушёл в бизнес (это ещё и талант надо иметь!). Подавляющее же большинство прозябает в нищете и безвестности.

— Но уверенность в своём призвании вас, кажется, никогда не покидала. Например, в 1990 году, не менее сложном, вы написали:

Жизнь без надежды вряд ли выйдет.
Нас на плаву она и держит.
Не видим мы, а сердце видит
сюжет надежды!
 

Пока дышу — дрожу, надеюсь.
Гляжу на кустик облетевший…
Жизни — вся! — и никуда не деться —
сюжет надежды.

 

— Да, конечно… Вот и то стихотворение, в котором я будто бы полемизирую с Евтушенко, заканчивается такими строками:

 

Зачем пишу?
                       И, как на турнике,
подтягиваюсь со стихом в руке?
Должно быть, для того, чтоб в мире новом
знать:
             славы нет,
                                 но и забвенья нет.
И слово остаётся просто словом.
Ну а поэт в России —
лишь поэт.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Елена Константинова

Журналист, литературный редактор. Работала в Агентстве печати «Новости» (РИА «Новости»). Публиковалась в газетах «Cегодня», «Труд», «Вечерний клуб», в журналах «Спутник», «Вопросы литературы», «Детская литература» и других изданиях. В основном это были интервью с известными писателями, режиссёрами, актёрами, художниками.

Оставьте комментарий