RSS RSS

Елена ДУБРОВИНА. О гибели Юрия Мандельштама. Из книги «Возвращение»

Юрий Мандельштам. 1935 год. 

Юрий Мандельштам. 1935 год.

Фото из архива Мари Стравинской.

 

 

«Не стоит обольщаться: подлинность и значитель- 

                                           ность поэта не всегда охраняет от забвения».

                                                                                                           Юрий Мандельштам

 

                                                                           Я сердце сжимаю руками.

                                                                           О, как неразборчивы мы!

                                                                           Отчаяньем, болью, стихами –

                                                                           Но только бы прочь из тюрьмы! (1)

                                                                                                           Юрий Мандельштам

 

1. «Когда от крика станешь нем»

 

Трагическая судьба поэтов и прозаиков первой волны эмиграции волнует и сейчас любителей русской литературы. Многие из них погибли во время войны, так и не дожив и не дописав своих лучших произведений, не успев рассказать миру о тех страданиях, которые пришлось им перенести на чужой земле.

Поэт, оказавшийся в трудных условиях, остро чувствует то, что недоступно простому смертному. Рукой его ведет та поэтическая интуиция, которую можно назвать «Божьим даром». Мир, в котором он находится, становится замкнутой цепью глубоких душевных страданий, из которых он не может найти выхода. Именно в этом замкнутом круге поэт видит себя обреченным на вечное одиночество и смерть. В таких условиях борьбы за выживание особенно обострялись чувства интуитивного восприятия окружающего мира, итогом которых были порою мрачные предсказания. «В пророческой же природе современной русской поэзии сомневаться уже нельзя – слишком она очевидна. И дело, конечно, не в отдельных “поразительных предсказаниях” (вроде прославленного и затасканного лермонтовского “Настанет год. России черный год”), в конце концов, случайных и лишенных необходимости, а в том, что в наши дни русские поэты снова стали чувствилищем народной души, в которой события совершаются раньше, чем в мире событий гражданских. Флаг поэзии взвивается раньше, чем приходит в движение поверхность народного моря»(2), – писал Д. Святополк-Мирский (3) в 1926 году.

 

В 1933 году в газете «За рулем» появились стихи 32-х летнего поэта, Владимира Смоленского (4), которые он посвятил своему близкому другу по перу, поэту и литературному критику Юрию Владимировичу Мандельштаму:

 

          1.

                                                Ю. М.

 

Отчаянье… – молчи, молчи (5).

Отчаянье еще не это,

Надежды слабые лучи,

Немного теплоты и света

 

        Еще несут тебе из тьмы,

Еще тебе открыты дали,

Еще окно твоей тюрьмы

Камнями не замуровали.

Отчаянье – когда совсем,

Совсем один, на дне навеки,

Когда от крика станешь нем,

И каменными станут веки,

 

Когда уже не сможешь жить,

Когда уже не хватит силы

С размаха голову разбить

О стены каменной могилы.

 

2.

 

Не плачь, не плачь, все это сон и бред,

И ты, и я, и этот тусклый свет,

И этот тесный дом, и этот низкий свод,

Толкни его рукой – он поплывет.

Он поплывет и сгинет без следа,

Мгновенно, без усилья, навсегда.

Не плачь ни о себе, ни обо мне –

То ангел спит и видит нас во сне.

То ангел спит и говорит в бреду

И замерзает на небесном льду.

Все тише, все труднее дышит он,

И все томительней смертельный сон.

 

И все бессвязнее его слова,

Они уже слышны едва, едва,

Они уже подобны тишине,

Они уже как звезды в вышине.

 

И только ты, и я, и снежный прах

В огромных, мертвых ангельских зрачках.

 

Строки эти – символический образ смерти и страшное предсказание – «Еще окно твоей тюрьмы / Камнями не замуровали» – были адресованы 25-летнему молодому поэту и начинающему литературному критику, Юрию Владимировичу Мандельштаму, у которого должна была быть впереди еще целая жизнь. Однако сам Юрий Владимирович писал в 1930 году в стихотворении, посвященном Владимиру Смоленскому:

 

И знаю я, что скоро – слава Богу,

Ведущему нас мудрою рукой –

Мы сменим наболевшую тревогу

На лучезарный, неземной покой (6).

 

Страшное, пророческое предсказание Владимира Смоленского и предчувствие  самого Мандельштама сбылись – Юрий Владимирович Мандельштам погиб через неделю после своего 35-летия. Может быть, задохнувшись в дыму газовой камеры, или от голода в четырех стенах лагерной казармы – нет свидетелей его гибели – осталась только истлевшая справка о смерти поэта, выданная родственникам погибшего…

 

* * * * *

    

 Парижская весна 1940 года – солнце греет каменные стены домов, его лучи струятся по улицам города, на клумбах распускаются первые весенние цветы. Люди стараются быть спокойными, еще не понимая происходящего, но вместе с солнечным теплом постепенно заглядывает в окна парижан страх за завтрашний день. Уже 9 мая в городе началась паника. Никто не понимал происходящего, но паника в городе распространялась молниеносно. Страх жителей Парижа оправдался – 10 мая 1940 года фашистская армия переходит границы Бельгии и Нидерландов и оккупирует часть Франции. Ровно через месяц правительство Франции покидает Париж, а спустя четыре дня фашистские войска без боя входят в город.

 

В понедельник 3 июня первые бомбы упали на улицы Парижа. Те, кто смог оценить сложившуюся ситуацию, ночью покидают город. В небе кружат над ними, расправив широкие крылья, огромные самолеты, закрывая своим телом яркие июньские звезды, освещавшие нелегкий путь растревоженным горожанам.

 

14 июня немецкое командование объявляет по радио о введении комендантского часа. Вскоре гитлеровская армия уже контролирует большую часть страны. 22 июня 1940 года правительство нового премьер-министра, маршала А. Ф. Петена (7), согласилось с продиктованными фашистской Германией условиями капитуляции.

 

24 июня Франция подписывает полную капитуляцию. По этому договору почти 70 % территории Франции, в том числе и Париж, оказались оккупированными гитлеровскими войсками. Французская армия и флот были разоружены и распущены. Вступление немецкой армии в Париж тяжело отразилось на судьбах русских эмигрантов.

 

В сентябре 1940 года русский адвокат Сергей Каменский (8) писал: «…какой трагический оборот приняли тотчас события! Я был в одном ресторане за завтраком, когда Петен сказал по радио о сложении оружия. Его слова произвели потрясающее впечатление, женщины рыдали, у некоторых вырывались истерические восклицания, наступила полная растерянность… Никто не ожидал такой полной и быстрой катастрофы» (9).

 

Почти сразу с приходом завоевателей началась изощренная охота на еврейское население Парижа, и особенно на эмигрантов. Указ от 27 сентября 1940 года о проведении переписи всего еврейского населения поверг многих в недоумение. Сразу за ним последовал новый указ от 2 октября 1940 года – «Декрет о евреях», ограничивающий их передвижение, доступ в общественные места и профессиональную деятельность. Всем гражданам еврейского населения было приказано явиться в полицейский комиссариат для регистрации. Люди были крайне обеспокоены, но была еще надежда, так как маршал Петен и адмирал Дарлан (10) в своей декларации уверяли, что евреи не будут подвергаться преследованиям и должны жить нормальной жизнью.

 

В июне 1941 года был принят второй декрет, еще более ухудшивший положение еврейского населения, и уже 20 августа 1941 года французская полиция совершила первый акт ареста людей еврейской национальности. Всего в этот день было арестовано около 5 тысяч человек. Всех их отправили в лагерь Дранси под Парижем – это были его первые поселенцы, первые жертвы нового фашистского режима.

 

Таким образом, благодаря пакту Гитлера и Сталина, эмигранты из России оказались в ловушке, из который многим из них уже не было выхода. История русской эмиграции, начавшаяся с русской революции, имела свое трагическое продолжение. Начиная с 23 августа 1941 года, жизнь русских в Париже становится невыносимо тяжелой. 22 июня Франция подписывает перемирие с Германией, а уже в ноябре 1942 года немцы оккупируют полностью всю страну.

 

Над Парижем летают немецкие самолеты. Постоянные сирены. «Город дрожит», дрожат оконные стекла домов. Где-то рядом рвутся бомбы. Люди в панике прячутся в подвалах. Париж, когда-то ясный Париж, утопает в дыму, людских криках, вое пожарных машин. Город кричит, плачет, взывает о помощи, горит, как и сердца обреченных парижан.

 

Блестящая, экстравагантная жизнь довоенного Парижа закончилась неожиданным падением города и нацистской оккупацией Франции. «Мир горит. Ошибаются те, которые думают, что историей управляет разум, а не безумие», – пишет русский философ Николай Бердяев (11) одной из своих корреспонденток (12). Кто из русских эмигрантов мог тогда представить себе, что покидая Россию, попадут они из пекла революционного в пекло фашистское? 

 

Вот один из примеров жизни русского Парижа того времени – хмурым декабрьским утром 1941 года умирает Дмитрий Мережковский, имя которого в эмигрантский кругах произносили с благоговением. 10 декабря после отпевания в храме Александра Невского на рю Дарю состоялись скромные похороны писателя на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. И хотя смерть его была тяжелым ударом для русской диаспоры, на похоронах его было всего человек 40, (а по воспоминаниям Бориса Зайцева (13) – только 15, не больше). Так описывает похороны Мережковского Юрий Мандельштам в письме к Терапиано (14): «“Пышная” обстановка – служил Евлогий (15) со своим причтом – при почти пустой церкви. Впечатление жуткое. З. Н. (Гиппиус) – окаменела совсем. Многие люди – совершенно изможденные: Семенов (16), Сперанский (17). Впечатление, что дышат на ладан…. Потом М. повезли на кладбище Сент-Женевьев (русское кладбище под Парижем) – никто не мог поехать на кладбище» (18).

             

 

2. «Париж невидимый затих»

 

Зима 1942 года выдалась в Париже особенно суровая и снежная. Январский снег засыпает мертвые улицы города. Он лежит тяжелыми пластами на дорогах, на проводах. На площади возле оперного театра ноги утопают в глубоких сугробах. Скользко, улицы почти непроходимы. На узких, едва протоптанных дорожках, скрипит под ногами мороз. Несмотря на холод, на Елисейских Полях маршируют немецкие военные колонны. В фешенебельном отеле «Лютеция» размещается немецкое командование, на улице Ларистон – гестапо. В определенное время, каждый день, рота немецких солдат, возглавляемая офицером на лошади, чеканит шаг по Елисейским полям.

 

Город живет по берлинскому времени и с немецкими вывесками. Холодный, пронизывающий до костей ветер бросает в лицо липкие комья снега, метет вдоль улиц зимняя метелица, вселяя в сердца усталых парижан еще более глубокий страх за завтрашний день.

 

А ветер кружится и стонет
Над прахом жизни без конца
И в грубой вечности хоронит
Окоченевшие сердца (19).

 

В городе не хватает топлива и продуктов, нет электричества. В дополнение ко всему, в середине февраля начинаются снежные заносы, которые продолжаются до глубокой весны. Огромные немецкие танки, выкрашенные в грязный белый цвет, колонны машин, нагруженные снарядами, тянутся вдоль заснеженных улиц. Старые выцветшие афиши, покрытые липким снегом, еще напоминают о мирном времени: о выставках художников, выступлениях балетной трупы с новыми спектаклями или о концертах джазовой музыки.

 

Когда-то насыщенная эмигрантская жизнь русского Парижа практически перестала существовать – люди прячутся в квартирах, мучает нужда, страх за завтрашний день, за родных. Огромный город притаился, живя какой-то таинственной внутренней жизнью, будто в ожидании беды. В книге «Встречи» Юрий Терапиано так характеризовал тогдашнюю жизнь: «В голодном Париже, оккупированном немцами, во время необыкновенно холодной зимы, когда в России бои шли под самой Москвой, русские литературные круги были разобщены и подавлены заботами материальной жизни. Русских газет в Париже тогда не было. О событиях в эмигрантской жизни узнавали случайно от знакомых, изредка – из французских газет, часто с большим опозданием» (20). 

 

Еще 28 августа 1941 года немецкие захватчики запретили иностранные организации, включая около 800 русских культурных, образовательных и благотворительных центров. Замирает литературная и общественная жизнь города, умолкают голоса поэтов, перестают издаваться журналы, не собираются больше литераторы в доме Зинаиды Гиппиус на собрания «Зеленой лампы», нет встреч в парижских кафе, где обсуждались последние литературные новости. Война уносит не только русскую интеллигенцию, но и убивает их творчество.

 

Еще победу торжествует враг
На воздухе, на море и на суше.
А твой незримый, твой любимый шаг,
Поэзия, все тише и все глуше.

По городам, разрушенным в ночи,
Кощунственным огнем опустошенным,
Едва-едва скользят твои лучи,
Едва-едва заметные влюбленным…

 

Василий Маклаков (21) отмечает, что «русских рассматривали как врагов» – таксистов перестали брать на работу, увольняли клерков, другим просто отказывали в разрешении на работу. «Надо сказать, что в день, когда фашисты неожиданно, подло и коварно напали на Россию, в этот день русская эмиграция фактически перестала существовать. За рубежом осталась масса русских людей, охваченных печалью за беду, которая обрушилась на их родину», – напишет позже Юрий Софиев, русский поэт, вернувшийся в 1955 году в Россию (22).

 

 Темнеют окна домов, занавешенные тяжелыми шторами. Полуобморочная белизна улиц пугает какой-то сосредоточенной пустотой. Заколоченные окна кафе и магазинов странно выглядят на фоне белых, опустевших улиц, удивляя одиноких прохожих своей немой чернотой. Туман, ползущий вдоль домов, поглощает их осторожные тени.

 

Продолжается преследование и иностранных евреев. Выявлением их и выдачей нацистам добровольно и активно занимаются многие французы. Жизнь в Париже становится с каждым днем опасней – в марте 1942 года фашисты предпринимают еще более активную охоту на еврейское население. В 1942 году выходит первый номер профашистской и антисемитской, русской газеты «Парижский вестник» (23). Газета издавалась с 14 июня 1942 г. по 12 августа 1944 гг., в годы немецкой оккупации, и занимала прогерманскую позицию. Должность главного редактора занимали последовательно П. Н. Богданович, О. В. Пузино, Н. В. Пятницкий. В газете периодически публиковали свои статьи генерал П. Н. Краснов, писатели И. С. Шмелев и Илья Сургучев, поэты Валентин Горянский, Георгий Евангулов и Николай Туроверов, философ Георгий Мейер, художник Александр Бенуа, балетмейстер Сергей Лифарь и ряд других деятелей. В этой же газете в № 6 за 1942 было напечатано распоряжение о евреях, запрещавшее им посещать рестораны, театры, кафе, бары, концерты, спортивные мероприятия, музеи и т.д.

 

Ответственность за арест людей еврейской национальности немецкое командование возложило на французскую полицию. Только в одно августовское утро, в одном квартале Парижа было арестовано 5,000 человек.   

 

29 мая 1942 года немцы издают еще один приказ, обязывающий всех евреев старше 6 лет носить желтую звезду. Людей уводили, как правило, ночью. На улицах еще долго слышались плач и крики детей. Теперь случалось страшное, непоправимое: жены выдавали мужей, соседи доносили на соседей, в квартиры, отправленных в лагеря евреев, въезжают французские семьи. Людей, захваченных французской полицией, привозили в знаменитый закрытый стадион в Vèlodrome d’Hiver, где их держали без воды и еды до дальнейшей отправки в лагеря.  В то же самое время в Париже вводится комендантский час…

 

Теперь уже после восьми часов вечера стало страшно появляться на улицах города, редкие прохожие торопятся вернуться домой до комендантского часа. «Нам, “арийцам” разрешают ходить по улицам до 9 часов вечера, евреев загоняют в дома к 6. Специальная комиссия обходит еврейские квартиры и проверяют, соблюден ли закон» (24), – писал Николай Рощин (25), друг Юрия Владимировича Мандельштама.

 

Страх, неприятный, липкий, как змея, заползает в каждый дом, в каждую квартиру. Еврейскому населению грозит опасность оставаться в Париже. Тем не менее, многие русские по непонятным причинам решили столицу Франции не покидать. Так, например, писатель и религиозный деятель И. Фондаминский (26) имел визу в Америку, но в последнюю минуту решил остаться во Франции, за что поплатился жизнью – погиб в Освенциме. Известная французская писательница Ирина Немировская (27), перешедшая в католичество в 1939 году, написала письмо маршалу А. Ф. Петену, отрекаясь от своего еврейства. Вскоре после этого была арестована и погибла в Освенциме в августе 1942 году, как и ее муж, оставив сиротами двух девочек, которых чудом спасла няня-француженка. В 2006 году вышел посмертно последний роман Ирины Немировской «Французская  сюита», позже переведенный на многие языки, в котором она писала: «Мой Бог! Что делает со мной эта страна? Потому что она отвергла нас, я с холодным расчетом восклицаю: “Дай нам увидеть как теряет она свою честь и свою жизнь”» (28). В печати «Французскую сюиту» сравнивали с дневниками Анны Франк.

 

24 июня 1941 года Нина Берберова сделала в своем дневнике такую запись: «В день 22 июня в Париже немцами были арестованы русские эмигранты, около 150 человек. Главным образом, «видные, но есть «невидные». Они арестованы как «русские»: «правые» и «левые»; среди них – Фондаминский, адвокат Филоненко, Зеелер и др.».

 

Писатель Михаил Осоргин с вступлением в Париж немецкой армии записал, выразив мысли всех своих соотечественников: «Что станется с Парижем? Ждет ли его долгая осада, или волны только окружат его и прокатятся мимо? Мы едем проститься с Парижем на случай, что страх угонит нас к югу. С Парижем связана четверть века моей жизни, но лишь сейчас чувствую, каким близким стал мне этот чужой город». Так многие русские эмигранты, поддавшись общей панике, продолжают покидать Париж, в их числе генерал Деникин, который поселяется в небольшой деревне на берегу Атлантического океана. Жена Деникина, Ксения, вела дневник, который был позже издан их дочерью. Дневник содержит много интересных фактов о жизни русских эмигрантов в оккупированной Франции. Успели уехать из Парижа: Гиппиус, Мережковский, Мамченко, Тэффи, Керенский, Г. Иванов, Одоевцева.

 

Родители поэта и литературного критика Юрия Мандельштама уезжают раньше с сестрой Татьяной (29) на юг Франции, где было безопаснее, так как там не проводилась тотальная депортация евреев. Пытались уговорить Юрия покинуть с ними Париж, уезжать без него не хотели, но по каким-то причинам он отказался. Покидали они Париж, а на душе было тревожно за сына, за его безопасность. У Юрия Владимировича с родителями и сестрой отношения были очень теплые и близкие – для них отказ сына уехать был трагедиeй, но он настаивал – был уверен, что с ним ничего не случится, на это были свои причины…

        

 

3. «Налетает беда, налетает»




Юрий Мандельштам проживал в то время в Париже на улице Chardon Lagache, #61, на первом этаже 8-этажного дома с балконами. Здание было построено в 1933 году в престижном районе Парижа, недалеко от станции метро. Юрий Владимирович в тот роковой день находился дома один – малолетняя дочь Китти оставалась с кузиной Стравинских, доктором В. Д. Носенко, которая присматривала за девочкой после смерти матери, жены Юрия, Людмилы (Микки) Стравинской.  

 

 День 9 марта 1942 года был, как обычно, морозным и ветряным. Пронизывающий, северный ветер бил в лицо запоздалых прохожих, спешивших укрыться от глаз нацистов, патрулирующих улицы. К вечеру огненный солнечный шар стал медленно опускаться за линию горизонта. Холодные красные лучи, как капельки крови, проникали сквозь редкие льняные облака. Юрий подошел к окну – на мостовой, как белые опоясывающие бинты на глубоких ранах города, еще  лежал снег, окрашенный последними красными каплями заходящего солнца. Вспомнил другой, «веселый» март, с «пучками бледных выцветших фиалок»:

 

Так день прошел, веселый, монотонный.
Хрипел однообразный граммофон,
То шарканьем, то пеньем окружен.
Все о любви – и слишком благосклонной,
Все о любви…. Так забывают сон.
И только март, пленителен и жалок
Неудержимой щедростью своей,
В цветочных лавках радовал детей
Пучками бледных выцветших фиалок.

 

Закат был густой, темно-алого цвета, постепенно сливающийся с низко нависшим небом. Страшное предчувствие охватило его, тревожное ощущение беды было где-то совсем рядом – в черной пустоте ночи. Юрий подошел к столу, открыл тетрадь, долго сидел задумавшись, потеряв счет времени. Думал о родителях, о маленькой дочке. Стал что-то записывать, но строки не складывались в стихи. На душе все еще было беспокойно. Ответственность за дочь, постоянные мысли о рано ушедшей жене, одиночество, страх за близких ему людей лежали на душе тяжелым камнем:

 

И только ночью сонным адом

Далекий Север напоит. 

И одиночество над садом, 

Как купол огненный висит.

 

Так писал Юрий Владимирович еще в 1932 году. Он знал, чувствовал, что смерть была совсем близко, заходила нежданной гостью в открытые двери домов. Хватит ли душевных сил все это пережить? Юрий закрыл тетрадь, посмотрел на часы – был уже девятый час, выходить из дома не полагалось, но находиться в квартире он не мог. Двумя этажами выше жил его друг, поэт Игорь Воинов (30). К нему Юрий Владимирович и решил подняться по внутренней лестнице после наступления комендантского часа. Вот что пишет об этом Ю. Терапиано: «Чтобы скоротать время, по вечерам, Воинов и Мандельштам поочередно приходили друг к другу. Хотя евреи не имели права покидать своих квартир после 8 часов вечера, никто не мог предположить, что в пределах того же дома “отсутствие” будет рассматриваться, как преступление» (31).

 

Если вдуматься в эти слова Терапиано: «никто не мог предположить, что в пределах того же дома “отсутствие” будет рассматриваться, как преступление», то возникает вопрос, почему именно в это время и именно в квартиру Юрия Мандельштама пришли с проверкой? Например, поэт Александр Гингер (32) не регистрировался как еврей и желтой звезды не носил. За Гингером приходили несколько раз, но дома не заставали. Он же сам в комендатуру не явился и, таким образом, спас свою жизнь. Мать Гингера желтую звезду надела, была депортирована и погибла в концлагере. Его жена, Анна Присманова (33), была крещеной еще в России, ее почему-то не тронули, может быть, из-за ее наружности («у нее были неправильные черты, и она казалась то женщиной с картины Модильяни, то стареющей дамой с непроходящим флюсом»). Сам Юрий Мандельштам свободно говорил по-немецки, так как с детства воспитательницей его и сестры была немка. В 1935 году для вступления в брак с Людмилой Стравинской он перешел в православие. Но случилось непредвиденное.

 

Роковая судьба или предательский донос? Но пришедшие именно в это время разъяренные полицейские не обнаружили в квартире жильца. И опять тот же вопрос: «Почему приходили они именно к нему?» Может быть, действительно, был донос? Но прямых доказательств нет. Об этом пишет поэт Юрий Софиев (34) в книге «Синий дым»: «…во время оккупации погиб он (Юрий Мандельштам) тоже трагически. Немцы установили комендантский час, специально для евреев: после двадцати часов нельзя было выходить из дому. Мандельштам жил на первом этаже. Иногда, по вечерам, он поднимался на четвертый этаж в том же доме, к соседям, поиграть в карты. Какой-то негодяй проследил за ним и донес немцам. Гестаповцы сделали внезапный обыск…» (35).

 

Из ворот дома он не выходил – запрет был только – «не выходить на улицу». Так как Юрий Мандельштам принял православие, он евреем не считался. По наивности, уверенный, что с ним ничего не случится, или намеренно идя на верную смерть, он отвергает все уговоры друзей уехать. На следующее утро Юрий Мандельштам добровольно явился в комендатуру и был немедленно арестован немецкими оккупационными войсками. Домой он уже не вернулся. Возможно, что шел он тогда по снежным парижским улицам, сквозь сырой, предвещающий мороз туман, утопая в глубоком, уже тающем снегу, не думая ни о будущем, ни о настоящем, но зная или предчувствуя, что идет на смерть…

 

Иду наедине с самим собою.
Ночной холодный воздух сушит слезы.
И только ветер набежит порою,
Пересечет мне путь своей угрозой.
 

 

Да запоздалый путник, озираясь,
С улыбкой, недоверчивой и странной,

Сторонится, чтоб не задел, шатаясь,
Ночной бродяга, сумрачный и пьяный.

 

Мой милый друг, остановись, послушай!
Осушит ветер стынущие слезы…
Все меньше сил, мои шаги все глуше…
Дай руку мне… Не слышит. Слишком поздно.

 

Наивность, честность, уверенность, что ничего не случится, или намеренный шаг навстречу смерти? Так, в легком пальто, без вещей он был перевезен в лагерь для интернированных.

 

Три месяца – недолгий срок.
Земная мудрость всех коснется.

Смотрю на Север, на Восток:

Кто уезжает – тот вернется.

Три месяца – недолгий срок.
Но нет надежды, нет прощенья.

Смотрю на Север, на Восток

– И невозможно возвращенье.

 

Из дневника Николая Рощина о Юрии Мандельштаме: «Узнав о приказе, отправился регистрироваться и надел желтую звезду – хотя мог и скрыться, уехать, как сделали многие, возможности к тому были, семья его довольно состоятельная. Нет, сделал всё “по закону”, потому что горд, прям и честен» (36).

По словам Василия Яновского (37) его немедленно отправили в Компьень (38), в этапный лагерь для политических заключенных, где в это время находились поэтесса Мать Мария, поэты и писатели: Л. М. Райсфельд и И. Фондаминский, а также Юрий Скобцев (сын Матери Марии) и о. Дмитрий (39). «В  этот лагерь в декабре 1941 г. попали многие русские и французские евреи, а также там вскоре было открыто  отделение специально для французских коммунистов… Тут было  много  хуже –  лишения,  голод, издевка, расстрел заложников… по номерам» (40), – писала Н. А. Кривошеина.

 

Условия жизни в лагере – невыносимые. В Компьень первое время были большие трудности с питанием, так как родные еще не могли присылать посылок и заключенные питались, главным образом, находя пропитание в мусорных очистках. Узников содержали по 35-50 человек в камерах, рассчитанных на двух или трех заключенных. Контакт с окружающим миром был запрещен. Но вопреки всему, в лагере процветала культурная и духовная жизнь, проходили поэтические вечера, лекции, дискуссии и выставки художников, ставших узниками лагеря Компьень. Сохранились около 33 рисунков художников, сделанных в лагере.

 

Однако в предисловии к посмертной книге Юрия Мандельштама «Годы» (41) сказано, что сначала он попадает в лагерь Дранси, затем его переводят в другой лагерь около Орлинса, из которого его снова переводят в Дранси. Его нахождение в Дранси подтверждается полученным дочерью поэта в 1945 году свидетельством о его смерти, выданным Французским Министерством Ветеранов и Жертв Войны. Юрий Мандельштам значится в переписи узников под номером 590, профессия – журналист.

 

Тем не менее, по информации, поступившей недавно из французских архивов, только 20 марта 1942 года он попадает в Дранси, до этого времени он, по всей видимости, находился в Гестапо. Из Дранси 9 марта 1943 года он был отправлен в другой лагерь, BeaunelaRolande (4 августа 1943 года лагерь BeaunelaRolande был закрыт), и только уже оттуда 12 (или 24) июля снова переведен в Дранси, где, согласно архиву, был зарегистрирован, как узник, под следующими номерами: 2764, 11416 и 12355.

 

Дранси был небольшим городом под Парижем, в котором в 1941–44 гг. находился построенный немцами концентрационный лагерь. С 20 августа 1941 г. он стал крупнейшим центром депортации евреев из Франции в лагеря смерти (всего было отправлено более 70 тыс. человек). Ко дню освобождения лагеря, 17 августа 1944 г. в нем насчитывалось всего около 1500 заключенных. Сбором и отправкой еврейского населения Парижа в лагерь руководил от Гестапо некий Теодор Дреннекер, по описанию знавших его – «яростный психопат».

 

В тот далекий 1942 год морозы длились до середины мая, а в июле вдруг наступила необычная жара – температура поднималась выше тридцати градусов. Условия жизни в заключении были крайне тяжелыми. Дранси не был подготовлен для приема заключенных. Главной задачей попавших в лагерь была связь с родными, так как многие родственники не знали о тех, кого схватили во время облавы на улицах, в магазинах или на работе. Часто приходилось просить жандармов передать весточку родным. Однако только несколько из них соглашались идти на риск. Вскоре начальство лагеря об этом узнало – все просители и жандармы были сурово наказаны.

 

Иногда удавалось передать в лагерь и из лагеря какие-то посылки. Так в феврале 1943 года Юрий Владимирович смог послать на волю листочек бумаги со стихами, в которых, не исключено, содержался какой-то, только родным понятный шифр. Из последних опубликованных стихов Юрия можно судить о его мужестве и силе духа.

 

Зимой в бараке АТП
Случайно встреченный в толпе
Товарищ лагерной недоли! –
Есть на земле и рай и ад, –
Об этом годы говорят,
В тоске прожитые и боли,
И слово «друг» и слово «брат».

 

Первая депортация узников в Освенцим состоялась 27 марта 1942 года. В лагерь смерти было отправлено около 500 человек. Согласно воспоминаниям  одного из  заключенных  Дранси, Георгия Веллера (42), позже, в тот же день было добавлено еще 550 узников. И далее он вспоминает, что уже 29 апреля из Дранси в Освенцим было депортировано еще 500 человек с остановкой в лагере Компьен, где к ним присоединили дополнительных 1000 заключенных.

 

В начале июня 1942 года Деннекера заменил немец Хайнц Ротке, ярый антисемит, глава антиеврейской администрации во Франции. Жестокий, несдержанный, полный ярости и ненависти, он получал удовольствие, видя страдания, которые причинял заключенным. Всю свою энергию он направил на депортацию недавно поступивших узников в Освенцим. Условия жизни еврейского населения лагеря резко ухудшились. В 1942 – 1943 гг. две трети заключенных по инициативе гестаповца Хайнца Ротке были отправлены в Освенцим, где почти все они погибли в газовых камерах. По словам Г. Веллера, только за один этот год было проведено около 40 депортаций, в среднем – раз в неделю. Среди заключенных попал в Освенцим и Г. Веллер, которому удалось спастись и рассказать об ужасах пребывания в этом лагере и о своих погибших друзьях. В списке погибших друзей, перечисленных им, есть и имя Юрия Мандельштама (43).

 

Как рассказывает Веллер, сначала отправляли мелких воришек и других преступников, но вскоре стали депортировать всех без разбору. О судьбе тех, кого увозили из лагеря, заключенные не знали. Многие люди не выдерживали страшных условий жизни и полнейшей неопределенности своей дальнейшей судьбы – в лагере участилась волна самоубийств.

 

В июле 1943 года весь французский обслуживающий персонал лагеря был заменен на немецкий. Во главе стал капитан SS Бруннер. Количество депортаций уменьшилось до одной партии в месяц, но резко увеличилось число издевательств и наказаний заключенных. Ротке стал появляться в лагере реже, в основном в дни отправки заключенных в лагеря смерти.

 

По словам очевидцев, в Дранси находилась многие русские литераторы, включая поэтессу Раису Блох (44). И хотя Юрий Владимирович Мандельштам свободно владел немецким (он даже писал стихи по-немецки), его постигла участь его сотоварищей. Между 2 июля 1943 года и 17 Августом 1944 года было проведено в общей сложности 19 депортаций.

 

После появления в лагере Бруннера в Освенцим были отправлены две партии заключенных – одна 2 июля 1943 года, другая 31 июля того же года. Именно в этот день и был отправлен на смерть русский поэт, журналист и литературный критик, Юрий Владимирович Мандельштам.

 

31 июля заключенных подняли на рассвете. К 6 утра их собрали во дворе лагеря, вещи вынесли отдельно. Затем обреченных людей погрузили в автобусы, до 60 человек в каждый. Надзиратели, вооруженные хлыстами, били нерасторопных, время от времени раздавались отдельные выстрелы. Отправляли в основном тех, кто был арестован намного раньше прибытия Бруннера в Дранси.

 

В этот последний июльский день 1943 года Юрия Мандельштама в эшелоне № 58, вместе с другими узниками, погрузили в вагоны по 80 человек в каждый. Стояла невыносимая жара, без воды и без еды их везли в неизвестном для них направлении. Кому-то на остановках удавалось выбросить записку родным. Просили у местных жителей воды, еды. Кто-то из французов, наблюдавших это ужасное зрелище, сочувствовал, кто-то смеялся, указывая руками на заколоченные вагоны, в которых, как скот, везли людей на гибель, но ни воды, ни хлеба никто из них не подал. Однако Раиса Блох сумела во время переезда в Освенцим выбросить из окна вагона записку брату, которую ему кто-то передал.

 

Состав из 1000 лиц еврейской национальности прибыл в Польшу 2 августа. По приезде в лагерь, без вещей, оставшихся в живых, выгрузили из вагонов. Людей разделили на группы. Только 218 мужчин и 55 женщин попали в лагерь, среди них оказался и Юрий Мандельштам. Остальные 727 человек были отправлены по прибытию в газовую камеру. По данной информации Юрий Мандельштам почти два с половиной месяца находился в Освенциме, одном из жесточайших лагерей для людей еврейской национальности – почти все, кто находился в этом лагере, погибли.

 

Как стало позже известно, Юрий Владимирович попал в один из филиалов нацистского лагеря Освенцим-Биркенау в Явожне (Jaworjno/Яворжне), расположенного в южной Польше близ Катовице, где он и погиб 15 октября (по другим источникам 18 октября) 1943 года при неизвестных обстоятельствах (дата 15 октября взята с надписи на памятнике погибшим). Согласно документам, он числился под арестантским номером 11,410. Живых свидетелей его смерти не нашли. Возможно, что все они погибли в газовой камере. То страшное предчувствие смерти, выраженное в его стихах, сбылось:

 

                Но я боюсь судьбы иной,

                И даже думать не решаюсь

                О том, что темнотой ночной

                Я постепенно облекаюсь,

                Что через десять лет в плену

                У косности непостижимой

                Бессильным прахом в тишину,

                Презрев восторг, летящий мимо,

                Я тело отпущу навек,

                И распылившийся в эфире,

                Не ангел и не человек,

                Я буду жить в незримом мире.

 

27 января 1945 года концлагерь Освенцим в Явожне был освобожден советскими войсками. В семье сохранился документ, подтверждающий дату и место гибели русского поэта, Юрия Владимировича Мандельштама. Дата на документе, по-видимому, неверная – там стоит «18 октября, 1943 года». А за датами – тяжелая жизнь эмигранта, высокое, вдохновенное творчество, любовь, страдания и мученическая смерть от руки палачей… Судьба отмерила ему короткий отрезок жизни – в момент гибели ему едва исполнилось тридцать пять лет…

 

4. «Вечности голос живой»

 

Возможно, что предчувствуя близкий конец, в 1939 году в «Возрождении», были напечатаны его последние предсмертные стихи о трагической судьбе, постигшей многих русских поэтов и писателей:

Как Пушкин, в снежном сугробе
Сжимающий пистолет –
В последней напрасной злобе
Настолько бесцельных лет…

Как Лермонтов на дуэли,
Не отвернув лица.
Как Гоголь в своей постели,
Измучившись до конца…

Как Тютчев, в поздней печали,
С насмешливой простотой..
На позабытом вокзале,
В беспамятстве, как Толстой…

Не стоит думать об этом –
Может быть, пронесет!
Или ничто не спасет
Того, кто рожден поэтом!

 

Вся литературная деятельность Юрия Мандельштама продолжалась только 13 лет, но за это время он внес большой вклад в русскую эмигрантскую литературу. Юрий Мандельштам погиб, но имя его войдет в историю русской литературы – останутся его глубоко талантливые стихи, память о его вдохновенном, поэтическом и человеческом подвиге. И невольно вспоминаются строчки из стихотворения Георгия Адамовича, которые можно отнести ко всем рано ушедшим из жизни поэтам «парижской ноты»: «Конец, навсегда. Обрывается линия. / Поэзия, жизнь, я прощаюсь с тобой!».

 

Закончилась война, возвращаются в Париж беженцы в мрачную полутьму заколоченных, полуразрушенных жилищ. За этими полутемными окнами рождается новая жизнь. Впереди – неясность, тревога, ожидание родных, многие из которых так никогда и не вернутся, не постучат неожиданно в дверь поздним весенним вечером, не бросятся навстречу любимым… Останутся только наплывающие, тяжелые воспоминания… По словам внучки поэта, до последнего дня ждала сына мать Юрия Мандельштама, не могла поверить, что он погиб… О них, о русских эмигрантах, погибших на чужбине, нельзя забывать…

 

Оставшиеся в живых часто собираются вместе. Нина Берберова вспоминает: «Собрание поэтов в кафе “Грийон”, в подвале. Когда-то собирались здесь. Пять лет не собирались. Все постарели, и я в том числе. Мамченко далеко не мальчик, Ставров – почти седой. Пиотровский. Появление Раевского и Гингера – который уцелел. Почтили вставанием Юру Мандельштама, Воинова, Кнорринг и Дикого. Домой через Тюльери. Когда-то в Тюльери, пятнадцать лет тому назад, мы гуляли: Юра Мандельштам, Смоленский, Кнут, Ходасевич и я. Все были немножко влюблены в меня, и я была немножко влюблена во всех». 

 

Николай Рощин записал в своем дневнике 4 июня 1942 года: «Бедный, милый Юрочка! Эмигрантское дитя, – в Париже окончил русскую гимназию, потом одним из первых университет. Поэт, талантливый критик, отличный знаток отечественной и европейской литературы, любимец Куприна и Ходасевича, верный и добрый товарищ» (45). Какой парадокс – он был всеми любим, – и всеми – забыт».

 

Юрий Владимирович Мандельштам умер так же трагически, как и жил, но поэзия его будет долго звучать в сердцах многих, помогая понять драму целого поколения поэтов и писателей, затерянных на чужой земле. Закончить статью о нем можно теми же словами, которыми он завершил статью, посвященной преждевременной кончине его друга В. Ходасевича: ««И какими другими словами можно закончить некролог, как не теми, что все мы услышим на панихиде: «Идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная»», или его собственными стихами:

 

Ночью, когда совершенная
В доме царит тишина,
Незащищенность мгновенная
Сердцу бывает дана.

Все, что обычно скрывается,
Все, что забыто не в срок,
В памяти вдруг проявляется,
Как непонятный упрек.

Стиснет рукою железною,
С болью дыханье прервет –
И повисаешь над бездною,
Падаешь в темный пролет…

Может быть, это – отчаянье,
Знак пустоты гробовой?
Может быть, это – раскаянье,
Вечности голос живой?

 

 

___________________________________

 

 

 

Оккупированный Париж

   Депортация евреев в Париже

 

 

Фотографии депортированных евреев, прибывших из Европы.

 

 

Заключенные одного из концлагерей под Парижем

 

 

______________________________________________________________

ИСТОЧНИКИ:

1 Все стихи Юрия Мандельштама цитируются по книге: Юрий Мандельштам. Собрание стихотворений. Russian Emigre Literature in the Twentieth Century, vol. 3. Edited and with an Introduction and Notes by Ed Weeda. – Hague: Leuxenhoff Publishing, 1990.

2 Святополк-Мирский, Дмитрий. Поэты и Россия // «Версты», № 1, 1926 стр. 144.

3 Князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский, (1890 – 1939) – русский литературовед, литературный критик, публицист, писал по-русски и по-английски. В 1932 году переехал в Советский Союз. В 1937 году был арестован, приговорен по «подозрению в шпионаже» к 8 годам исправительно-трудовых работ, в июне 1939 года умер в лагере под Магаданом.

4 Смоленский, Владимир Алексеевич (1901 – 1961) – известный русский поэт первой волны эмиграции, жил в Париже, близкий друг Юрия Мандельштама.

5 Эти стихи были впервые напечатаны в газете «За рулем», выпуск 2, июнь 1933 г.

6 Из стихотворения «Еще я беспокойнее иного…», не вошедшего в сборники стихов поэта (впервые напечатано в газете «Возрождение», том 5, № 1815, 22 мая, 1930 г).

7 Петен, Анри́-Филипп (фр. Henri Philippe Pétain, 1856 – 1951) –  французский военный и государственный деятель; маршал Франции с 1940 по 1944 гг.

8 Каменский, Сергей Владиславович (1883–1969) – петербургский адвокат. Эмигрировал во Францию в 1921 году. В Париже были изданы его воспоминания под именем С. Владиславлев.

9 Каминский, Сергей. Век минувший. – Париж, 1958.

10 Дарла́н, Жан Луи Ксавье Франсуа́ (фр. François Darlan, 1881 – 1942) – французский адмирал флота, один из лидеров вишистского режима в 1940 – 1942 годах. Был убит в Алжире французским повстанцем.

11 Бердяев, Николай Александрович (187 – 1948) – русский религиозный и политический философ, представитель русского экзистенциализмa и персонализма. Автор оригинальной концепции философии свободы и (после Первой Мировой и Гражданской войн) концепции нового средневековья.

12 Новый Журнал, № ХХХV, 1953. С. 185.

13. Зайцев, Борис Константинович (1881 – 1972) – русский писатель и переводчик, одна из последних крупных фигур Серебряного века. Эмигрировал в 1922 году. Автор более 20 книг.

14. Терапиано, Ю́рий Константинович (1892 – 1980) – русский поэт, прозаик, переводчик и литературный критик. Друг Юрия Мандельштама. В эмиграции с 1920 года.

15. Митрополит Евлогий, в миру Василий Семeнович Георгиевский (1868 – 1946) – епископ Православной Российской Церкви; митрополит (1922). C конца 1922 года жил в Париже. Погребен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в крипте церкви Успения Божией Матери.

16 Семенов, Юлий Федорович (1873 – 1947) – журналист, мемуарист, общественно-политический деятель, масон.

17 Сперанский, Валентин Николаевич (1877 – 1957) – философ, правовед, политолог, историк литературы, публицист, общественный деятель. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

18 Терапиано, Юрий. Встречи. – Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953.

19  В статье цитируются стихи Юрия Мандельштама.

20  Терапиано, Юрий. Встречи. – Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953.

21 Маклаков Василий Алексеевич (1869-1957), российский государственный и политический деятель, один из лидеров кадетов, адвокат.

22  Софиев, Юрий. Синий дым. – Алма-Ата: Изд-во Алматы, 2013.

23 С 1925 по 1926 год выходила с подзаголовком фр. Messager russe de Paris. Пробольшевистская газета, выпускалась при поддержке советского посольства. В газете публиковались В. Маяковский, А. Луначарский, И. Эренбург, А. Нюренберг, А. Кусиков и др.

24 Рощин Н. Я. Парижский дневник / Сост., ред. и авт. предисловия Л. Г. Голубева. Рук. проекта Г. Р. Злобина; коммент. Е. В. Коротковой; подготовка указателей: Е. В. Короткова и И. Л. Решетникова. – М.: ИМЛИ им. А.М. Горького РАН, 2015.

25 Рощин, Николай Яковлевич (1896-1956), – писатель-эмигрант, сотрудник Ю. Мандельштама по газете «Возрождение».

26 Фондаминский, Илья Исидорович (литературный псевдоним Бунаков, 1880 – 1942, Освенцим) — российский революционер, масон, религиозный деятель, писатель.

27 Немировская,  Ирина Львовна (фр. Irène Némirovsky, 1903 –  1942 года, Освенцим) – французская писательница русского происхождения, автор более 15 романов.

28 Nemirovsky, Irène. Suite Francaise. Translated from French by Sandra Smith – NY-Torinto, “Alfred A. Knopf, 2006 (перевод цитаты Е.Д.)

29 Поэтесса Татьяна Мандельштам-Гатинская до войны печаталась до войны под именем Татьяна Штильман.

30 Воинов, Игорь Владимирович (1885 – 1942) – поэт, писатель, публицист, член «Кружка казаков-литераторов». Работал редактором русской эмигрантской газеты «Возрождение», автор сборника стихов «Чаша ярости», Париж, 1938;  и  монографии «Мастера русского искусства», как и Юрий Мандельштам, сотрудник газеты «Возрождение».

31 Терапиано, Юрий. Встречи. – Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953.

32 Гингер, Александр Самсонович (1897 –1965) –  русский поэт. Муж поэтессы А. С. Присмановой. Уехал из России в 1919 г.

33 Присманова, Анна Семёновна (настоящая фамилия Присман, 1892 – 1960, Париж) – русская поэтесса. Эмигрировала в 1921 г.

34  Софиев, Юрий Борисович (полная фамилия Бек-Софиев, 1899 –  1975) — русский поэт. Уехал из России в 1920 г. Вернулся – в 1955 г. Муж поэтессы Ирины Кнорринг.

35 Софиев, Юрий. Синий дым. – Алма-Ата: Изд-во Алматы, 2013, с. 54.

36 Рощин Н. Я. Парижский дневник / Сост., ред. и авт. предисловия Л.Г. Голубева. М.: ИМЛИ им. А.М. Горького РАН, 2015.

37 Яновский, Василий. Поля Елисейские. Книга памяти. – Нью-Йорк: Серебряный век, 1983.

38 Лагерь Компьень, располагавшийся к югу от Парижа, управлялся нацисткой администрацией. С июня 1941 г. по август 1944 г. в этом лагере содержалось около 54.000 заключенных, 50.000 из них были депортированы в лагеря уничтожения.

39 Мать Мария, ее шестнадцатилетний сын, Юрий Скобцев, и о. Дмитрий были отправлены в лагерь за помощь и укрытие военнопленных и еврейских семей.

40 Кривошеина Н. А. Четыре трети нашей жизни. – М: «Русский путь», 1999.

41 Мандельштам, Юрий. Годы. 1937-1941 гг. – Париж: Рифма, 1950.

42 Веллер, Георгий (1905-1991) – французский биолог и историк, работал долгие годы в Сорбонне, был Директором научно-исследовательской лаборатории. За свои научные заслуги был награжден высшей медалью Франции – Орденом Французского Легиона. В 1941 году был арестован немцами и провел больше трех лет сначала в Дранси, потом в Освенциме и Бухенвальде. Он был единственным свидетелем из Франции на процессе Эйхмана в Израиле.

43 Wellers, Georges. From Drancy to Auschwitz. Translated from French by Olga Weller-Lifson. – Boston: M-Graphic Publishing, 2011.

44 Блох, Раиса (1899-1943). Была схвачена при переходе швейцарской границы в 1943, попала в Дранси, погибла в немецком концлагере. Ее муж, поэт Михаил Горлин, погиб там же.

45 См. Рощин Н.Я. Парижский дневник.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Елена Дубровина

Елена Дубровина — поэт, прозаик, эссеист, переводчик, литературовед. Родилась в Ленинграде. Уехала из России в конце семидесятых годов. Живет в пригороде Филадельфии, США. Является автором ряда книг поэзии и прозы на русском и английском языках, включая сборник статей «Силуэты» Составитель и переводчик антологии «Russian Poetry in Exile. 1917-1975. A Bilingual Anthology», а также составитель, автор вступительной статьи, комментариев и расширенного именного указателя к трехтомнику собрания сочинений Юрия Мандельштама («Юрий Мандельштам. Статьи и сочинения в 3-х томах». М: Изд-во ЮРАЙТ, 2018). В том же издательстве в 2020 г. вышла книга «Литература русской диаспоры. Пособие для ВУЗов». Ее стихи, проза и литературные эссе печатаются в различных русскоязычных и англоязычных периодических изданиях таких, как «Новый Журнал», «Грани», «Вопросы литературы», «Крещатик», «Гостиная», «Этажи». “World Audience,” “The Write Room,” “Black Fox Literary Journal,”, “Ginosco Literary Journal” и т.д. В течение десяти лет была в редакционной коллегии альманаха «Встречи». Является главным редактором американских журналов «Поэзия: Russian Poetry Past and Present» и «Зарубежная Россия: Russia Abroad Past and Present». Вела раздел «Культурно-историческая археология» в приложении к «Новому Журналу». Входит в редколлегию «Нового Журнала» и в редакцию журнала «Гостиная». В 2013 году Всемирным Союзом Писателей ей была присуждена национальная литературная премия им. В. Шекспира за высокое мастерство переводов. В 2017 году – диплом финалиста Германского Международного литературного конкурса за лучшую книгу года «Черная луна. Рассказы». Заведует отделом «Литературный архив» журнала «Гостиная».

5 Responses to “Елена ДУБРОВИНА. О гибели Юрия Мандельштама. Из книги «Возвращение»”

  1. avatar viktor bandurko says:

    Read with enthusiasm and sadness of untimely death of great poet Yuriy
    Mandelstam. Forwarded the article to several writers in Russia and Belarus.
    Viktor Bandurko

    • avatar Elena Dubrovina says:

      Дорогой Виктор Федорович! Спасибо за ваш интерес и к судьбе Юрия Мандельштама, и к русской зарубежной литературе.

  2. avatar Наталия Кравченко says:

    Елена, хочется поблагодарить Вас за глубокое и бережное осмысление судьбы большого поэта, судьбы трагической, оборванной на взлёте. Собран обширный материал, стихи и фотографии ярко иллюстрируют Ваш талантливый рассказ о Юрии Мандельштаме, беспристрастный тон которого не может скрыть внутреннюю взволнованность и личное отношение к происходящему. Читается на одном дыхании и никого не оставит равнодушным. Спасибо за труд и память!

    • avatar Elena says:

      Дорогая Наташа,
      Я так Вам благодарна за Ваше чуткое прочтение статьи о Юрии Мандельштаме. Я собрала около 350 его статей, и до сих пор не могу понять, почему имя его осталось в забытье. Судя по его статьям, он был на том уже уровне, что Г. Адамович или В. Ходасевич, при этом свободно владел еще пятью языками. Я счастлива, когда кто-то, как и я, взволнован его судьбой. Спасибо, Наташа. Я перешлю Ваш комментарий внучке поэта, Мари Стравинской, если Вы не возражаете.

      • avatar Наталия Кравченко says:

        Спасибо, Лена! Конечно, не возражаю, буду рада. С интересом слежу за Вашим творчеством, особенно за рассказами о судьбах поэтов, что мне очень близко. От души желаю Вам успехов и счастья.

Оставьте комментарий