RSS RSS

Андрей Корольков. Отражение мира

*  *  *

 

Интересно: когда описываешь видимое,

как бы точно и грамотно не подбирал слова,

всё равно описание не стоит выеденного.

Будто в тёмном лесу сова,

ухаешь в ночь, а ночь отвечает эхом,

как причина следствию. Если это знак,

нужно быть совой, чтобы не подавиться смехом,

чтобы в этом удвоении не узнать

тавтологию, свойственную всякому отражению.

Перед зеркалом (как ни за что бы не сделал ёж)

бреясь и совершая соответствующие движения,

вообще ничего интересного не узнаёшь

о себе. И не потому, что зеркало

что-то скрывает или, допустим, врёт

и любить ему не за что, да и некого,

а тебя – особенно: ровно наоборот.

И пускай не на шею, а только на стены вешаясь,

зеркала и т.п. нам несут – ну, знаю – весть

из оттуда, о том, что, вообще-то, любая внешность –

это всё, что есть.

Отражение мира – ему же подачка, ссуда.

Да и дело верней, если двое на одного.

Хорошо бы ещё, чтобы ты не терял рассудок,

потому что, куда ж тебе без него?

 

 *  *  *

 

Тишина по округе не бродит, не стучит клюкой,

просто молча стоит которую ночь подряд;

иногда её называют мёртвой, не думая, что говорят,

и ведь мало кто не боится её такой;

 

не с того ль в камышах у реки надрывается птица выпь,

камыши заполошно шепчутся только бы не молчать?

Даже наша сука прячет щенков, как волчицы прячут своих волчат,

а сама порывается лаять, скулить и выть;

 

за окном ни забора не видно, ни старых лип,

упакованных в ночь с головы до пят…

Половицы в доме с утра не скрипели, но вот – скрипят.

Да и мы разговариваем громче, чем следует или могли б…

 

 

*  *  *

 

Просто пыль…

Эту пыль на дорогу Сизифы свозили тачками.

И стоглазый Аргус в такой пыли не засёк бы цели.

Даже ястреб не видит за пылью ни знамени, ни хорунжего.

Это топает сброд, абсолютные неудачники.

Это мало похоже на армию или войско:

там на хрен десятых, а значит, и хрен же целых –

вообще способных держать оружие.

Их броня эфемерней пыли и мягче воска.

Невозможно понять, кто из них тяжело ли, легко ли ранен.

И какое к чертям, говоря по-солдатски, знамя:

если б только не пыль, и они бы, конечно, знали,

что сложили головы на поле брани.

 

Но когда следы покрываются слоем пыли

толщиною в палец за время меньшее,

чем историку нужно, чтобы выкурить сигарету,

это значит, что, как сказал бы Колумб, приплыли;

впрочем, в этом деле много чего намешано:

перемешаны даты, надгробные знаки, плиты,

в летописных скрижалях «не бысть ничтоже» ни в какое лето,

и кому бы то ни было – даже не до молитвы;

что ещё не кануло, то, естественно, канет в Лету,

потому что мы уступили забвению поле битвы.

 

 

*  *  *

 

У иных что ни дом – неприличные граффити на фасаде,

в непотребных трущобах они коротают суровые зимы,

митингуют-бастуют, смущая младенцев наивом.

 

Хорошо бы ещё, чтоб, бросаясь на шею, бросались не сзади,

вообще – не тянули кота и резину,

перед тем как войти, не кричали: откройте – свои, мол.

 

Потому что – свои. И свои обошли, обложили.

Если, скажем, пробьёшься с боями, то выйдешь к своим же,

где в ответ на вопрос, почему и за что задержали,

 

объяснят: вы, товарищ, неправильно жили,

нужно было проблемы страны принимать-таки к сердцу поближе.

А потом расстреляют у насыпи за гаражами.

 

 *  *  *

 

Если сдёрнули одеяло и говорят – вставай,

если больно глазам от одних только бликов на прохорях,

значит, всё в порядке и это ещё не рай;

в худшем случае ты застрял в дверях.

 

Если ночью просыпаешься в холодном поту

и с трудом, и не вдруг, понимаешь, что это – ты,

значит, ты ещё по эту сторону, а не по ту

хорошо известной тебе черты.

 

А «по собственному» со скрипом дают расчёт,

и – то просто тянется, а то – вьётся нить.

Это значит, что долго тебе ещё

будет негде голову приклонить.

 

Ведьма

 

Запирала дверь на тугой замок,

образа завешивала, зелье своё варила,

а потом, как выждала малый срок,

с непутёвой дочерью говорила;

говорила голосом не своим,

отводила взгляд, подливала чаю:

 – Без него тебе будет лучше, чем было с ним,

а ты, милая, лицо-то ополосни

да поди вон в комнату да усни –

полегчает.

                                                               

*  *  *

                                                                 «Выхожу один я на дорогу»

                                                                                    М.Ю. Лермонтов

 

Не похоже, что путь – ну, хоть сколько-нибудь – кремнист.

А вот ночь тиха, Боже мой, как она тиха…

И на самой нервной осине не дрогнет лист,

будто если дрогнет, недолго и до греха.

 

Если ночь тиха, и за меньшее заметут,

так что лучше не рассказывать никому,

почему-зачем оказался тут

или что на сердце, на совести, на кону;

 

ничего такого, что исповеди сродни:

не добьёшься толку ни катаньем, ни мытьём,

потому что ночь заговаривает с людьми

только в самых крайних случаях, мать её;

 

потому что ночь – это время дурных примет,

и все кошки серы, а серые – сплошь черны,

и луна на ветке, что твой золотой ранет,

и глаза у страха такой же величины.

 

 

 * * *

 

Оплывают убогие свечи. Кадило – кадит.
Если так и пойдёт, я, наверное, руки умою:
что же, Господи, Матерь Твоя на меня не глядит,
а глядит на того, кто стоит у меня за спиною?
Просвети меня, Боже, ведь там никого ещё нет:
только луч золотой, только настежь открытые двери
да на паперти две, им, конечно, по тысяче лет –
я сужу по глазам – абсолютно глухие тетери.
Если ж нет никого, то не нужен и круг на полу,
и не нужно покой выкупать непосильным обетом,
опускаться в купель, забиваться к Тебе под полу…
Уведите Марию, и больше не будем об этом.

 

 

 

 

 

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Андрей Корольков

Родился в 1954 году в Москве, окончил физико-математическую школу, затем учился в Военно-медицинской академии в Ленинграде, служил матросом на Северном флоте. По возвращении в Москву работал шофёром. В 1986 году окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Член Союза писателей (Московская городская организация), автор трёх поэтических сборников. Последний из них, «Несколько страниц», вышел в 2016 году.

Оставьте комментарий