RSSАнна НЕМЕРОВСКАЯ. Музыка детства
Звучала музыка, и таяла душа,
А чувства были смазаны, как краски,
Мелодия плыла хрустально, не спеша,
Цветочным вальсом из забытой сказки.
Андрей Шаламов
Эту историю я никому никогда не рассказывал. Мы с мамой избегали этой темы…
А теперь вот захотелось рассказать. По–видимому, старею…
В начале 1953 года мне исполнилось семь лет. В сентябре прошлого года,
в шесть с половиной, меня в школу не приняли, хотя я уже умел читать, писать и считать.
В школе сказали, что можно пойти в РОНО (Районный отдел народного образования) и получить разрешение от них, но мама не стала добиваться.
Я был совершенно самостоятельным пацаном – сам ходил в музыкальную школу и в библиотеку, недалеко от дома. Родители мои были образованные, начитанные, интересные люди. Они играли в городском театре, которому были преданы всей душой. Не на главных ролях, но и не в массовке, скажем, в среднем эшелоне.
Жили мы в центре города, в старинном трёхэтажном густонаселенном доме. Коммуналка на девять семей на втором этаже, туалет в конце коридора. Нам принадлежали две комнаты. Первая казалась небольшой из-за огромного рояля, занимавшего полкомнаты. Другую половину отделял шифоньер, стоящий торцом к стене. В этой второй половине находились стол со стульями, книжный шкаф и родительская кровать. На задней стороне шифоньера кнопками была приколота карта мира, которую я очень любил разглядывать.
Вторая комнатка была маленькая, метров шесть – она была моя. Обе комнаты были светлые, огромные окна выходили на главный проспект города.
Самой ценной вещью в доме был рояль. Папа рассказывал, какой он знаменитый, старинный, таких в мире осталось всего несколько, какие великие музыканты играли на нем, стоит он, наверно, каких-то немыслимых денег… Но я, к сожалению, все эти детали не запомнил и в свое время не записал. Дети устремлены в будущее, и прошлое их не интересует, тем более прошлое какого-то рояля – предмета домашней обстановки.
Жили очень скромно.
Вечером родители уходили на работу в театр, я оставался один. Темноты я не боялся. Темнота была не кромешная – в мое большое окно заглядывали и луна, и уличные фонари. А за стеной были соседи, которые разговаривали, вздыхали, кряхтели, потом затихали. Ночь приносила с собой тишину. И еще я был не один – со мной на кровати лежал мой игрушечный пёс с традиционным именем Бобик. Дети часто одушевляют свои любимые игрушки, рассказывают им свои секреты – спасаются от детского одиночества. Вот и у меня был придуманный мной “говорящий” песик.
– Ну все, Бобик, пора спать, – говорил я ему и выключал свет.
– А можно я прыгну к тебе на кровать? – говорил я писклявым голосом за него.
– Если у тебя грязные лапы, ты испачкаешь постель, и мама будет недовольна.
– Я помою свои лапки, – обещал Бобик, – а потом залезу к тебе.
Наконец, обняв Бобика, я спокойно засыпал. Не слышал, когда заполночь приходили родители.
Дверь в наши комнаты не запиралась, если кто-то был дома. А на ночь, пока не пришли родители, тем более. Что, если мне захочется в конец коридора? Под кроватью стоял мой горшочек, который папа очень смешно называл “ночная ваза”, но я – взрослый парень – им не пользовался.
Вот теперь можно переходить к рассказу.
В этот вечер все было, как обычно. Родители ушли, я дочитал книжку, поговорил с Бобиком, выключил лампу на прикроватной тумбочке. И вдруг я услышал тихие шаги по коридору в нашу сторону. Перед нашей дверью шаги немного помедлили (может, этот кто-то прислушивался?), потом тихонько открылась дверь, и человек вошел в комнату.
« Может, это мама почему-то вернулась? – подумал я тогда, – Нет, это не мама, она обычно тихо шепчет “Левушка, ты спишь?” »
Шаги приближались к роялю. Мне было страшно, но ужас был не таким леденящим, не слишком жутким, не парализующим. Я еще мог размышлять. (Может, меня морально поддерживал Бобик?) Я думал, если он (почему-то считал, что это мужчина) подойдет ко мне, я смогу ударить его по голове толстой книжкой сказок в твердой обложке, которая лежит у меня на тумбочке, а потом быстро соскочить с кровати и с громким криком выбежать в коридор. А там меня услышат соседи и спасут – так я рассуждал в тот момент. Но человек и не думал заходить ко мне в комнату. Он тихонько открыл крышку рояля и дотронулся до клавиш. Полилась нежная, тихая музыка. Помню, как я, семилетний ребенок, блаженствовал.
Я не знаю, что чувствуют люди в состоянии медитации, поэтому не могу сравнить. Я бы описал это состояние как окутывающую меня божественную нежность.
Он закончил играть, тихо опустил крышку рояля, тихо вышел и осторожно прикрыл за собой дверь. Его шагов не было слышно…
Утром я был молчалив и печален. Мама даже спросила меня, как я себя чувствую, и потрогала мой лоб.
Вечером, после ухода родителей, я не читал – ждал ночного гостя. Я боялся и хотел его прихода одновременно. Я хотел слышать его музыку. И Он опять пришел и играл… для меня…
И приходил каждую ночь, кроме тех дней, когда родители были дома.
Маму очень волновало мое задумчивое состояние, и она, конечно, сумела вытянуть из меня, в чем причина.
– Я останусь с тобой на ночь.
– Нет, нет, мамочка, тогда Он не придет. И не сыграет мне. Он же не бандит. Наверное, у него дома нет рояля, ему негде играть, а хочется. Вот Он и приходит поиграть. Тебе же не жалко, пусть играет. Мамочка, пожалуйста, не спугни его…
Так продолжалось недели три. Каждое утро мама спрашивала меня: “Музыкант приходил?”
“Да”, – отвечал я радостно.
Папа считал, что это у меня просто буйная фантазия, и я слышу то, что сам сочиняю, и что это с возрастом пройдет. “Вот пойдет в школу, там – новые друзья, новые заботы, новая информация и даже новые фантазии, которые, в свою очередь, сменятся другими”. Но мама переживала. Мы стали придумывать разные хитрости. Как-то мама оставила на рояле на салфеточке бокал с водой. Утром мы придирчиво разглядывали уровень воды в бокале. Мама изменений не видела, а мне казалось, что воды стало самую чуточку меньше. Другой раз мы повесили на дверную ручку красную ниточку. Утром ниточка была на полу. Но ведь мама с папой пришли после двенадцати, вот и скинули ниточку.
Мама пошла к соседке.
– Марья Семеновна, Левочка говорит мне, что поздно вечером он слышит очень красивую музыку. А вы слышите?
– Нет, моя милая, я принимаю снотворное и сразу засыпаю, иногда просыпаюсь к пяти, когда утренние трамваи зазвенят, или в шесть, когда гимн по радио исполняют.
Упоминание о вечно включенном у всех соседей радио немного успокоило маму.
– Наверное, это где-то этажом выше или ниже передают концерт классической музыки. Везде тихо, вот ты и слышишь музыку.
– А почему ее не слышно, если вы с папой дома? И еще, я же слышу шаги.
Ой-ой-ой! Зачем я сказал о шагах! Мама спокойно воспринимала моего одушевленного Бобика, но шагов взрослого ночного музыканта она испугалась.
Мама сказала, что не может играть спектакли – все время думает обо мне. Она взяла меня с собой в театр и посадили в суфлерскую будку к милому старичку Борису Марковичу. Там было довольно просторно, поместилось для меня и старое кресло, в котором я сидел, поджав ноги. Смотреть спектакль с участием родителей было интересно.
– Балабус гешторбн, – вдруг неожиданно в антракте сказал Борис Маркович.
Я ничего не понял.
– А это хорошо или плохо? – на всякий случай спросил я, потому что не хотел признаваться.
– Конечно, – старичок хитро сощурился, и было опять не понятно – его “конечно” имеет знак плюс или минус.
– А откуда вы знаете? – опять схитрил я.
– Я… почувствовал.
Дальше уточнять я не стал – во-первых, хотелось спать, а во-вторых, я все время думал о Музыканте. Дверь закрыта на ключ. Он не сможет войти, не сможет играть. Потом Он обидится и больше не придет, не будет играть для меня волшебную, чарующую музыку… Он будет играть где-нибудь в другом месте, не для меня…
Потом несколько дней мама была дома. Потом случилось трагическое событие для всего советского народа – умер Сталин. Все остальные проблемы стали мелкими и незначительными. Музыкант не приходил, может, переживал, а может, был занят, играя в оркестре трагические реквиемы или бурную, тревожную музыку…
Быстро пролетела весна. На лето меня отправили в деревню. Там рояля не было… Когда мама приезжала навестить меня, я спрашивал ее с надеждой, приходил ли Музыкант. Увы…
Потом я пошел в школу. Музыкальную школу я еле-еле дотянул до 7 класса и бросил. Хотя слушать музыку я любил необычайно, но учиться играть не было желания. Играть лучше Музыканта я все равно не смогу. И вообще я не планировал связывать свое будущее с исполнительством.
Прошло много лет, но те необыкновенные звуки живут в моей памяти до сих пор.
Это не было сном, я четко слышал все шорохи и звуки в затихающей коммуналке.
Это не был реальный человек, потому что после его ухода я никогда не слышал шагов, он как бы растворялся после того, как осторожно закрывал за собой дверь.
К старости я из атеиста превратился в агностика. И теперь легко фантазирую. Особенно мне нравится развивать сюжет о моем Музыканте.
Это, конечно, говорил я себе, было привидение бедного Музыканта, учителя прелестной, но ветреной девушки. Они жили на свете много лет тому назад, а может, и веков. И Он играл ей на этом рояле. Но она посмеялась над ним и исчезла из его жизни навсегда. Душа его находила покой только в музыке. Вот Он и приходил ко мне играть на своем любимом старом рояле.
Мне нравится такое объяснение…
===========================================================
Балабус гешторбн – Хозяин умер (идиш).
===========================================================
Об Авторе: Анна Немеровская
Анна Немеровская. Родом из Баку. Пишет статьи и рассказы. Автор книги "И даровал Всевышний Человеку свободу воли". Дискуссию о романе можно посмотреть здесь: http://www.youtube.com/watch?v=IwPLDU2OwNg Главы из романа и другие произведения можно читать здесь: http://www.nemerovsky.com/anna/
Опубликовано в выпуске: Серебряная тетрадь
Отлично!
С уважением
Спасибо, Александр. Очень приятно, что Вам понравилось.
Анна.