RSSАнтология "Уйти. Остаться. Жить" Том 2 (части 1 и 2)
См. также первый том антологии здесь
Об Авторе: Борис Кутенков
Поэт, литературный критик, редактор, культуртрегер. Родился и живёт в Москве. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького в 2011 г., учился в аспирантуре. Автор трёх стихотворных сборников. Стихи публиковались в журналах «Волга», «Урал», «Интерпоэзия», «Homo Legens» и мн.др., рецензии и критические статьи – в журналах «Новый мир», «Знамя», «Интерпоэзия», «Октябрь», «Урал», «Вопросы литературы», в «Независимой газете», III томе антологии «Современная уральская поэзия» и мн. др. Стихи вошли в лонг-лист «Илья-премии» (2009 г.), лонг-лист премии «Дебют» (2012, 2014), лонг-лист премии «Белла» (2015), критика – в шорт-лист Волошинского конкурса (2011). Член редакционного совета портала «Сетевая Словесность». Редактор отдела критики и публицистики журнала «Лиterraтура». Ведущий рубрики «Книжная полка» в журнале «Homo Legens». Автор идеи и организатор Литературных чтений «Они ушли. Они остались», посвящённых поэтам, ушедшим из жизни на рубеже XX – XXI вв.
Опубликовано в выпуске: Библиотека
Огромное спасибо создателям антологии за саму идею : вернуть к жизни рано ушедших поэтов и сохранить их произведения для настоящих и будущих читателей. И за воплощение этой идеи. Спасибо всем, кто принял участие в этом проекте.
Благодарю создателей антологии за их титанический, подвижнический труд по возвращению нам, живым, творчества ушедших… Я очень надеюсь на то, что бумажный вариант доедет и до Краснодара, и привнесет радость с оттенком печали в души тех, кто унесет с собой книгу, как я сейчас уношу файлы обеих частей второго тома.
Здравствуйте! Первый том можем уже высылать почтой, стоимость 450 рублей плюс пересылка. Второй выйдет приблизительно в апреле.
Будем рады презентовать антологию в Красноярске, если есть какие-то институции, готовые оплатить проезд и проживание (у поэтов денег немного:)).
Пишите, например, мне: nikshelim@ya.ru.
Спасибо за тёплый отзыв!
Всем Здрасте! Кроме Поджио, в расстоянии нескольких домов от него проживал еще в то время в Усть-Куде декабрист Петр Александрович Муханов в своем новом, совсем с иголочки, выстроенном им самим домике в 3 или 4 комнатки, куда мы заходили довольно часто или с Поджио, или одни, так как Муханов на лето взял на себя занятия с нами по арифметике. Это был человек могучего сложения, широкоплечий и тучный, с большими рыжими усами и несколько суровый в обращении, так что у нас, детей, особенной близости с ним не было, а потому и личность его оставила мало следа в моей памяти. В начале 50-х годов он помер скоропостижно в Иркутске чуть ли не накануне дня своего вступления в брак с директрисой иркутского института М. А. Дороховой. В том возрасте, в каком я был, меня гораздо больше, чем Муханов, интересовал часто просиживавший в его домике помешанный ссыльный Гаевский. Кто он был прежде и за какую провинность попал он в Сибирь, я и теперь не знаю; слышал я только, что он, будучи до наказания человеком сановитым и образованным, во время следования в сибирскую ссылку был вследствие каких-то недоразумений на несколько лет задержан в тобольском остроге и вынес в нем очень много тяжелых притеснений, что и было причиной его помешательства. Он был маленький, худенький старичок, лет около 60, со сморщенным лицом и вечно насупленными, густыми и седыми бровями; его часто можно было видеть на деревенской улице выступающим всегда величаво в длинной, очевидно с чужого плеча, серой выцветшей шинели и съезжавшем ему на глаза картузе и постоянно рассуждающим вслух сам с собою с непомерной жестикуляцией. Человек он был кроткий и безобидный, и только когда ему противоречили или когда к нему чересчур назойливо приставали деревенские мальчуганы, он горячился и разражался такими отрывистыми, генеральскими окриками, которые заставляли догадываться, что прежде он принадлежал к сословию лиц командующих. Перед Мухановым он просто благоговел и часто нам таинственно и шепотом передавал, что это не кто иной, как великий князь Константин Павлович, желающий сохранять строжайшее инкогнито; себя же он считал за какого-то мифического фельдмаршала фон Пуфа, посланного с войском в Китай для освобождения принцессы Помаро, взятой китайцами в плен и заточенной в фарфоровой башне. От Муханова он часто заходил к Поджио и Волконским, и декабристы всегда участливо принимали бедного и помешанного старика из сострадания к его одиночеству и беспомощности. Мы с братом часто выручали его из схваток с деревенскими детьми, а потому он к нам очень благоволил, произвел в свои адъютанты, при встрече рассылал нас с поручениями к своей армии и с невозмутимой важностью главнокомандующего выслушивал наши доклады; все это нас очень забавляло, и мы много ухаживали за жалким старичком с тем чувством, с каким свойственно в тот возраст относиться к занимательным игрушкам. Много рассказывали тогда, как Гаевский однажды забрался на прием к ревизору Толстому и начал публично распекать его за какие-то воображаемые промахи, сказавши между прочим: «ты сенатор Толстый, а я из тебя сделаю тонкого». О последующей судьбе Гаевского, где и при каких условиях кончил он свою бесприютную жизнь, я ничего не слыхал впоследствии.