Елена Дубровина. Осенняя мгла
Художник Михаил Качуровский (1948) (из частной коллекции)
Был холодный осенний вечер с неприятно-влажным морским ветром. Ветер дул с океана на палубу, принося с собой пузырьки соленой воды. Одинокая луна бросала на воду бледные тени, образуя тонкую серебряную дорожку. Но вскоре свет ее стал почти невидимым, и луна исчезла за облаками. Тяжелый туман полностью стер границу между небом и водой. Сгустились ночные краски, и ночь слилась с темными водами океана. Небольшие мерцающие звездочки, как и сама луна, утонули в безбрежном океане, и тихая музыка волн создала атмосферу покоя и тишины. Казалось, что даже в воздухе звучала их мелодия и таинственные звуки холодной осенней ночи.
Они стояли на палубе вдвоем. Он пристально за ней наблюдал, заинтригованный странной манерой ее поведения и броской, несколько вульгарной внешностью. Губы ее были ярко накрашены, а подведенные глаза безразлично скользили по его фигуре, как если бы он не существовал. Женщина была бледна, но на впалых щеках еще были видны остатки румян. На голове удобно сидела шляпка с большими полями, отбрасывая тень на лицо, когда она наклонялась, чтобы достать платок из небольшой элегантной сумочки.
Незнакомка явно пыталась произвести на него впечатление, болтая о чем-то без остановки, и при этом постоянно и нервно одергивая длинный жакет. Он заметил, что когда она говорила, едва двигая губами, брови ее странно поднимались и опускались в такт ее речи.
Голос у нее был приятный и очень мелодичный, но порою срывающийся, и потому часто звучал как фальшивые ноты в длинной опереточной арии. Его начала раздражать какая-то неестественность в ее поведении, ее непрекращающаяся болтовня и попытки приукрасить свою речь ненужными, броскими словами. В какие-то моменты этот непрекращающейся поток бессмыслицы стал ему в тягость. Однако он ее не прерывал, придирчиво изучая и наблюдая за ней во время ее длинного монолога. Больше всего его раздражала ее ненатуральность, к которой почему-то примешивалась ее почти ангельская невинность, или даже наивность. Все это показалось ему чрезвычайно странным. И в ее внешности, и в ее поведении он увидел намек на какую-то тайну.
Был он известным писателем, ищущим уединения, убежища от толпы назойливых почитателей. Он догадался, что эта странная женщина понятия не имеет, кто он такой, и просто остановилась поболтать, чтобы убить время. От нее он узнал, что эти три дня на пароходе, ей подарила мать.
Сгущались сумерки, люди разбрелись по своим каютам, и холодная осенняя ночь тихо напевала свою прощальную колыбельную песню в такт бьющимся о борт волнам. Неожиданное чувство тревоги охватило ее, и землистая бледность разлилась по щекам. Холодная, одинокая звезда появилась и исчезла на далеком ночном горизонте. И все вдруг стало таким далеким, таким неважным, как эта осенняя ночь, влажный липкий воздух, и ее собственная жизнь. Она знала о приближающемся конце, и там, за горизонтом, она увидела и почувствовала тайну – тайну смерти. Она представила себе тот день, когда и ее жизнь подойдет к той последней черте, где время и пространство сольются в одном бесконечном порыве. Ветер нежно дотронулся до ее лица, погладил ее руки, как возлюбленный, который угадал ее горе, ее страх смерти.
Они еще долго молча наблюдали, как ночь окутывала все видимое вокруг, и редкие лучи луны, отражаясь в океанской волне, накладывали странный отпечаток на их усталые лица. Восхищаясь красотой мгновения, он наклонился и заглянул ей в глаза. И там он прочитал беспомощность одинокого человека и страх перед той неизвестностью, которая таилась в этой огромной вселенной. И в этот момент он опять подумал о том, что за ее вульгарной внешностью и странным поведением кроется какая-то тайна.
– Ради Бога, скажите мне, что заставляет вас страдать в такую прекрасную ночь? – потребовал он, беря ее руки в свои, и, проникшись к ней неожиданной жалостью, забыв о том, как она только что так раздражала его своим поведением.
Она отдернула руки и громко рассмеялась. Он смутился от своей неожиданной чувствительности. А ветер подхватил ее громкий смех и унес его дальше в океанский простор, оставляя только легкую рябь на волнах, и далекое эхо замирающего голоса. Он не произнес ни слова в ответ, и, отвернувшись от нее, неуверенной походкой пошел вдоль раскачивающейся палубы, надеясь, что она последует за ним, но она осталась еще долго стоять на палубе одна.
* * * *
На следующее утро, за завтраком он снова увидел ее. Она сидела у окна одна и казалась погруженной в глубокое раздумье, листая страницы толстой книги. Он тут же узнал издалека обложку своего последнего романа.
Комната в такое раннее утро была почти пуста. Яркий солнечный свет проникал в нее через широкое окно, переливаясь красками в хрустальных стаканах, и бросая свет на ее усталое и молодое лицо. К его изумлению, на лице ее не было никакой косметики, и только розовая помада слегка коснулась ее губ, а темно-каштановые, вьющиеся волосы были в беспорядке рассыпаны по плечам. Удивленный, он подошел ближе и встал за ее спиной, так, чтобы она его не видела.
– Могу я разделить с вами одиночество?
Его руки инстинктивно дотронулись до ее плеча. Она вздрогнула от неожиданности и резко обернулась.
– Доброе утро. Прекрасное утро, не правда ли? – ответила она, не выражая при этом никакого интереса к его персоне. Она закрыла книгу, так и не ответив на его вопрос.
– Да, действительно, прекрасное утро, и мне жаль, что вы пьете кофе в одиночестве.
Он помахал официанту и сел напротив.
– Я заметил, что вы читаете мой последний роман…
Она не дала ему закончить предложение.
– Кто-то оставил его на столе еще до того, как я пришла.
И покраснела, как ребенок, пойманный на лжи.
Он спрятал улыбку и сказал уже серьезно: «Ну и что же вы думаете об этой книге?»
Она колебалась какое-то мгновение, как будто тысячи мыслей неожиданно пришли ей в голову, заставляя ее задуматься.
– Сказать по правде, меня поразила ваша чуткость, умение заглянуть глубоко в человеческую душу и распознать в ней то, что так часто не удается другим писателям, перейти ту черту понимания человеческой психологии, которая им недоступна. Вы настоящий художник, умеющий талантливо нарисовать портрет чужой души, умеющий сопереживать и понимать страдания ближнего, приглашая читателя следовать за ходом ваших мыслей, развитием сюжета, и даже стать частью вашего повествования.
Она вдруг потеряла всю прошлую веселость и несерьезность тона. Это была совсем другая женщина, не та, которую он встретил на палубе прошлой ночью.
– Так, значит, вы знакомы с моими книгами? – он посмотрел ей прямо в глаза. – Вы тоже пишите?
Она не ответила ему сразу, задумавшись на минуту, а затем взглянула на него удивленно.
– И да, и нет. Я когда-то писала стихи, но больше не пишу.
И затем, улыбаясь, – Давайте выйдем на палубу. Я обожаю осеннее солнце, когда воздух то такой необычайно теплый, и то вдруг неожиданно становится таким пронизывающе-холодным.
Он рассматривал ее в упор, не переставая удивляться, как изменилась она со вчерашнего вечера. Она больше не пыталась его очаровать своей вульгарностью и казалась какой-то отрешенной. Сегодня он был приятно поражен ее привлекательностью, ее манерами, когда она медленно прохаживалась по палубе, держа в руке длинный шарф, и глубоко вдыхая соленый океанский воздух. Она напоминала ему укрощенного зверя, пойманного в клетку и ищущего выхода на свободу.
– Вы путешествуете одна? Я буду рад составить вам компанию и избавить вас от одиночества, – сказал он мягко, стараясь ступать с ней в ногу.
Она уклонилась от ответа, но ее лицо просияло, выдавая ее настоящие чувства.
– Ирина, – меня зовут Ирина. И протянула ему руку.
– Владимир Николаевич, – произнес он, задержав ее пальцы в своей ладони.
Утреннее солнце стало медленно меркнуть, и легкие облака повисли над палубой, двигаясь вдоль нее, как чайки, улетающие в теплые края. Все вокруг неожиданно потемнело, как будто неизвестный художник затушевал солнце неясными фиолетовыми красками. Странный ультрамариновый свет просочился сквозь мглу, осветив на мгновение все небо, а затем первые тяжелые капли дождя упали на палубу. Он осмелился ее обнять, стараясь прижать ближе к себе, защитить от ветра. Сквозь тонкую ткань платья он почувствовал тепло ее тела.
– Не беспокойтесь за меня. Я в порядке, – запротестовала она, освобождаясь от его объятий, – мне нравится чувствовать прикосновение первых капель дождя на моем лице. Это напоминает мне робкие поцелуи возлюбленного.
Она взглянула на него сбоку, через плечо, улыбаясь, и переменила тему разговора.
– Вы хорошо спали прошлой ночью?
– Да, я спал как ребенок. А почему вы спрашиваете?
– Потому что я долго не могла уснуть. Я была взволнована нашей встречей. Как вы думаете, вызывает ли эмоциональный стресс импульс к творчеству? Вчерашний вечер был какой-то печальный и потусторонний, как будто бы кто-то за пределами нашей вселенной осветил океан бледными лучами уходящей луны. В моем неспокойном сне я видела странные образы, летающие в свободном пространстве – звезды, волны, перекошенное лицо смерти. Я чувствую силу океана и его потенциал разрушения, и все-таки, он создает такую дивную красоту, которая может только вдохновить настоящего художника.
Казалось, что все ее огорчения исчезли, когда она говорила, наблюдая за блестящими, неспокойными водами океана на фоне осеннего неба.
Владимир Николаевич ее прервал, – Освальд Шпенглер, немецкий философ, однажды написал, что культура творчества постепенно исчезает, и творчество становится поверхностным, уступая место бездушной цивилизации. Я должен с ним согласиться, но, тем не менее, наше умение чувствовать и наши эмоции никогда себя не исчерпают и никогда не умрут. Их сила даст нам творческий импульс, который навсегда и неразрывно будет существовать, пока существует творческая натура. Мы находим вдохновение не только внутри себя, но и в красоте природы, которая дает нам творческую энергию. И да, я согласен с вами в том, что эмоциональный стресс побуждает к творчеству.
Ему нравился этот разговор о творчестве, и он так увлекся, что не заметил сразу, как Ирина вдруг побледнела и схватила его за руку. Утренние краски исчезли с лица, и она задрожала всем телом.
– Пожалуйста, помогите мне дойти до моей каюты. Я очень устала, – прошептала она изменившимся слабым голосом и пошатнулась, почти потеряв сознание.
Он крепко подхватил ее за талию, и она облокотилась на его плечо, словно ища у него защиты. Не обращая на них никакого внимания, мимо проходили люди в поисках укрытия от холодных капель обрушившегося дождя.
У нее едва хватило сил добраться до кабины. Владимир Николаевич помог ей лечь и снял ее легкие туфли. Он долго держал в руке ее запястье, нащупывая пульс. Все еще дрожа от холода, непохожим на нее повелительным голосом, Ирина потребовала чашку горячего чая.
Когда он вернулся, она уже спала, раздевшись и укрывшись легким одеялом. Он долго наблюдал за ее спокойным во сне лицом. Грудь ее тяжело вздымалась, и контуры тела четко вырисовывались под тонким одеялом. И даже во сне она обладала особой привлекательностью, которая разбудила в нем прежний, молодой, звериный инстинкт, давно забытое желание обладать. Теперь он уже не мог заставить себя уйти. Он удобно устроился в кресле возле кровати, и, наблюдая за спящей, вскоре тоже погрузился в глубокий сон.
* * * *
Когда Владимир Николаевич проснулся, дождя уже не было, и комната, освещенная холодным солнечным светом, казалась незнакомой. Ирина была еще в постели, но уже не спала и радостно улыбалась ему.
– Вы чувствуете себя лучше? Он потянулся и взял ее руку в свою.
– О, со мной все в порядке. Это просто моя сверхчувствительность. Жизнь такая сложная и такая трагичная. Так страшно вдруг обнаружить в один прекрасный день то, что лежит там, за горизонтом, за той невидимой чертой, где
Ирина подняла голову над подушкой и посмотрела ему прямо в глаза, будто бы стараясь напомнить ему о вчерашнем вечере. Он почувствовал движение ее пальцев в своей руке и сжал их в ответ, давая ей понять, что он не забыл их странную встречу на палубе.
– Вы меня удивляете. Хотите рассказать мне свою историю? Иногда намного легче исповедаться незнакомцу, чем близкому человеку. Не правда ли? – сказал он, движимый любопытством, и, продолжая сжимать ее пальцы в своей руке.
– Пожалуйста, отпустите мою руку. Вы делаете мне больно.
Она снова легла на подушку, почувствовав неожиданное головокружение.
– Однако это длинная и неинтересная история. И если честно, я не хочу наскучить вам. Я хочу только наслаждаться этим дивным путешествием и моим неожиданным знакомством с таким известным писателем. Моя история навеет на вас сон. Не смотрите на меня с сожалением,… пожалуйста…
Ирина кокетливо растянула слово «пожалуйста», а для Владимира Николаевича оно прозвучало как музыкальная нота, как прелюдия к длинной и гармоничной симфонии. Между тем, она продолжала, не обращая на него никакого внимания:
– Вот теперь я уже проголодалась, и мне нужен глоток свежего воздуха. Идите же теперь и ждите меня на палубе, – сказала Ирина твердо, и не как просьбу, а как приказ.
Было просто глупо с его стороны на чем-то настаивать, и Владимир Николаевич подчинился ей, как школьник подчиняется требованиям учителя. Он долго ждал ее на палубе, наблюдая за ясностью и чистотой осеннего неба, за беспокойством тяжелых океанских волн. Он чувствовал на своем лице прикосновения холодного ветра, и привкус соленых капель на губах, продолжая думать о ней. Он понимал, что она не была женщиной легкодоступной и легкомысленной, а наоборот, странной, глубокой и непонятной, тайну которой он намеревался разгадать.
Как писатель, Владимир Николаевич любил наблюдать за людьми, изучая их лица, их жизни, их поведение, их души. Он всегда старался скрывать свои эмоции на людях, заполняя ими страницы своих книг, находя в них спасение от переполнявших его чувств. Он знал одиночество, отчаяние, боль, и только его работа, его страстные увлечения интригами, тайнами, любовными историями, описываемых на страницах его книг, приносили ему облегчение. Он уже давно никого не любил – любовь жила только в его воображении. Он жаждал любви, острых чувств, переживаний, но все это было только иллюзией, как очертания незнакомой женщины, сливающейся с наступающими сумерками. Он больше не боялся страданий; он верил, что в один прекрасный день он найдет ее, ту единственную женщину, которая отдаст ему свою любовь навечно, в один прекрасный день…
Ирина появилась на палубе неожиданно, прервав поток его мыслей, врываясь в его жизнь с присущей ей фамильярностью.
– Я надеюсь, что не оторвала вас от глубоких раздумий, – сказала она насмешливо, медленно растягивая каждое слово, будто читая его мысли.
– О, нет, вы не прервали меня, как раз наоборот. Я ждал вас. Мне нужно это легкое женское прикосновение, чтобы увести меня от моих мрачных мыслей.
Владимир Николаевич несколько оживился. Он был счастлив разделить с ней время и уже радовался ее присутствию, которое вызывало в нем самые разные чувства. Он снова жаждал любви, ему хотелось уйти от реальности, погрузиться в тайну неизведанного, недосягаемого. Солнце щедро дарило им свое тепло, и, купаясь в их горячих лучах, он уже предвкушал победу над ней, над ее капризным и упрямым характером.
– Как часто, – думал он, – курс событий, казавшийся недавно таким очевидным, вдруг становится непредсказуемым и необъяснимым. Наверное, так случается в жизни, что один момент может изменить твою жизнь навсегда.
В ту же ночь Ирина перешла в его каюту, будто бы страшась, что этот данный им момент счастья неожиданно оборвется. Теперь она была полностью ему подчинена.
Однако данные им три счастливых дня, пролетели слишком быстро. Их путешествие подходило к концу, а Владимир Николаевич все еще ничего о ней не знал. Когда он старался завести разговор о ее жизни, она мастерски переводила его на другую тему.
– Не усложняй, пожалуйста, не усложняй ничего, – требовала Ирина, нежно касаясь его руки, – пожалуйста, не возвращай меня в прошлое. Я счастлива этим моментом настоящего. Забудем завтра, вчера, окружающую нас реальность. Будем наслаждаться этим коротким сном. Я не хочу просыпаться. Мне хорошо. Я счастлива с тобой. Этот сон так прекрасен, так осязаем.
Однако счастье их было мимолетным, с горьким привкусом расставания. И хотя они оба понимали, что конец близок, они старались скрыть друг от друга это острое чувство предстоящей разлуки. Его поразили та глубина взаимопонимания и завершенности, которые объединили их на это короткое время близости. Сложность ее ума, едва уловимая печаль, многосторонность ее глубоких знаний литературы, живописи, искусства, привлекали его как писателя, но душа ее все еще оставалась для него загадкой.
Их встреча подарили им целый каскад эмоций: чувственность и чуткость в понимании друг друга, глубину, волнение и тайну, а главное, новое назначение их земного существования.
Все вокруг – и океан, и запах осени в холодном воздухе, и музыка набегающих волн, и шепот ветра – все это создавало грустную мелодию прощания. И это неожиданное чувство конца причиняло боль.
Они расстались на пирсе, где Ирину встречали муж и мать, сестра и кто-то еще – Владимир Николаевич не мог рассмотреть издалека их лица. Он хотел исчезнуть, раствориться в толпе, чтобы не видеть всех этих людей, ее, обнимающую чужого мужчину. Его короткий сон потерял свою форму, стал реальным. Он поспешил домой, чтобы сесть за свой письменный стол и окунуться в старую жизнь – жизнь одинокого мечтателя. Он надеялся, что работа поможет ему забыть ее, убить память об этих трех, таких коротких, но счастливых днях его жизни.
Прошел еще один месяц в одиночестве, изоляции от мира, в работе над новым романом. Однако память и мысли о ней навязчиво возвращались к нему каждый прожитый без нее день, несмотря на все его старания забыть. Его писательское мастерство достигло новой высоты, в то время как следующий роман начал четко вырисовываться на бумаге. Владимир Николаевич был рад воспроизвести те чувства, которые он испытал за эти дни, проведенные с его таинственной незнакомкой. Он был уверен, что к этому времени он уже сможет стереть память о ней, залечить боль потери и вернуться к своей каждодневной рутинной работе писателя. Но он не мог. Он винил себя в том, что ничего не узнал ни о ней, ни о ее жизни. Он неожиданно перестал писать и проводил теперь время в полном бездействии. Жизнь потеряла для него свои яркие краски.
Еще один месяц прошел в бездействии, прежде чем Владимир Николаевич ее увидел снова. Он гулял по аллее парка, наблюдая, как скучный день завершающейся осени уходил в небытие. Только что начал накрапывать мелкий холодный дождь, и небо затянулось тяжелыми черными тучами. Осенняя мгла легла на дорожки парка. Она появилась перед ним неожиданно, будто бы кто-то раздвинул тяжелую завесу надвигающегося тумана. Ирина не видела его, вовлеченная в разговор с незнакомым мужчиной, возможно, ее мужем (он не мог вспомнить его лица). Ребенок лет трех крепко держал ее за руку. Она была бледна, но лицо ее было спокойно, и он не хотел нарушать ее покой своим неожиданным вторжением.
Как мог он знать, что вскоре после этой встречи она умрет от тяжелой и неизлечимой болезни, о том, как мечтала и боялась она снова увидеть его, боялась причинить ему ненужную боль? Как мог он знать, что эти три проведенных вместе дня, были самыми прекрасными в ее короткой жизни? Он никогда об этом не узнает, и только осенняя мгла будет напоминать ему о том мимолетном эпизоде внезапного счастья в его такой богатой событиями, и все же такой одинокой жизни.
Авторский перевод с английского. Из книги рассказов «Portrait of a Wandering soul”
Об Авторе: Елена Дубровина
Елена Дубровина — поэт, прозаик, эссеист, переводчик, литературовед. Родилась в Ленинграде. Уехала из России в конце семидесятых годов. Живет в пригороде Филадельфии, США. Является автором ряда книг поэзии и прозы на русском и английском языках, включая сборник статей «Силуэты» Составитель и переводчик антологии «Russian Poetry in Exile. 1917-1975. A Bilingual Anthology», а также составитель, автор вступительной статьи, комментариев и расширенного именного указателя к трехтомнику собрания сочинений Юрия Мандельштама («Юрий Мандельштам. Статьи и сочинения в 3-х томах». М: Изд-во ЮРАЙТ, 2018). В том же издательстве в 2020 г. вышла книга «Литература русской диаспоры. Пособие для ВУЗов». Ее стихи, проза и литературные эссе печатаются в различных русскоязычных и англоязычных периодических изданиях таких, как «Новый Журнал», «Грани», «Вопросы литературы», «Крещатик», «Гостиная», «Этажи». “World Audience,” “The Write Room,” “Black Fox Literary Journal,”, “Ginosco Literary Journal” и т.д. В течение десяти лет была в редакционной коллегии альманаха «Встречи». Является главным редактором американских журналов «Поэзия: Russian Poetry Past and Present» и «Зарубежная Россия: Russia Abroad Past and Present». Вела раздел «Культурно-историческая археология» в приложении к «Новому Журналу». Входит в редколлегию «Нового Журнала» и в редакцию журнала «Гостиная». В 2013 году Всемирным Союзом Писателей ей была присуждена национальная литературная премия им. В. Шекспира за высокое мастерство переводов. В 2017 году – диплом финалиста Германского Международного литературного конкурса за лучшую книгу года «Черная луна. Рассказы». Заведует отделом «Литературный архив» журнала «Гостиная».